Анатомия развода, стр. 38

— Ну и плут! Ишь ты, скучает он… — ядовито протянула бабка и неожиданно смягчилась. — Ладно, так и быть, поищу твою шалаву. Только ждать тебе на проводе придется долго, путь наверх неблизкий.

— Сколько угодно! — возликовал Игорь. — Буду вам обязан до конца дней своих и стану вечно поминать с благодарностью!

— Льстец! Настоящий хитрый лис! — точно определила бабка. — Жди!

И ушла на поиски Алевтины. Ходила она действительно долго. Игорь соскучился ждать, закурил и пожалел о своей затее. Для чего ему понадобилась эта девица? Но положить теперь трубку — неудобно перед бабулей, согласившейся топтать ради него свои немолодые ноги.

Наконец он услышал Алино неуверенное «да».

— Алечка, надеюсь, ты меня помнишь, — бодро заговорил Игорь. — Мы познакомились в Парке культуры. Еще летом. Но позвонить раньше я не мог, хотя все время о тебе думал. Вообще давай на «ты» — так короче!

Алевтина молчала, то ли пытаясь его вспомнить, то ли обидевшись за такое длительное его отсутствие.

— Помню, — наконец выдавила она и вновь подумала о его своеобразной логике.

— О'кей! — обрадовался Игорь. — Нам нужно повидаться. Я сижу дома, грипп симулирую, кошу под эпидемию. Может, приедешь? Заодно прогуляешься под дождем. Это полезно для здоровья — очень закаляет.

— Сегодня поздно уже… Оказывается, она покладистая…

— Зачем обязательно сегодня? Давай завтра. У тебя когда рабочий день заканчивается? Сразу и приезжай. Я ждать буду, на стол накрою… Ты, наверное, сладкое любишь?

— Куда ехать?

— Записывай…

Игорь радостно продиктовал адрес, подробно объяснил, как добираться, и попрощался до завтра.

— Да, не забудь бабуле низкий поклон от меня передать!

— Кому?

— Дежурной вашей, которая тебя нашла.

— А-а… — протянула Аля. — Ладно, передам. Игорь положил трубку.

Но Алевтина преподнесла ему неожиданный сюрприз. Явившись на следующий день в его квартиру, она заявила прямо с порога очень серьезно и осмысленно: , — Ты ведь еще не знаешь, кто я…

— А кто? — усмехнулся Игорь. — На мой взгляд, вполне симпатичная молодая девушка.

— Нет, — сосредоточенно покачала головой Алевтина. — Я — ведьма!..

Игорь с интересом взглянул на нее. Е-мое… Неужели пациентка психдиспансера? Во вляпался… Правильно предостерегал Юрка…

— Ты на меня так не смотри, — сурово отрезала Алевтина. — Я все это запросто могу доказать. Я — ведьма… Настоящая, потомственная…

С ее появлением жизнь Игоря и пошла совсем другим путем…

18

Анатолий быстро разгадал состояние Полины. Он был внимателен, а кроме того, учился в медицинском и собирался стать врачом-гинекологом.

После аборта Полина в себя приходила долго.

— Почему ты не захотела рожать? — поглаживая ее ладони, мягко спросил Толя. — И даже ничего мне не сказала…

Полина молчала. К чему обсуждать свершившееся?.. Да и вообще… Она понятия не имеет, как сложится ее жизнь… И Анатолий, кстати, об этом тоже молчит.

— Мне еще рано, — нехотя пробурчала Полина. — И потом, у меня Роман и Алик…

— Сначала рано, а потом будет поздно, — разумно возразил Толя. Рассудительный… — А твои Роман и Алик будут всегда! Все-таки я тебя не понимаю…

— А себя? — хмуро спросила Полина. — Себя-то ты понимаешь?..

Анатолий ничего не ответил. Полина попала в больное место и в самую точку.

Толя Халфин ненавидел родителей. И лет в тринадцать дал себе зарок вырасти не похожим на них ни в чем. Прежде всего, он не желал нищенствовать.

После уничтожения и распада всех НИИ мать и отец, инженеры, окончившие Институт стали и сплавов, остались без работы. Отец подрабатывал дворником, сторожем, курьером. Мать попробовала переквалифицироваться в бухгалтеры, но поскольку соответствующего образования не имела, да и возраст был не подходящий для начала жизни, то получала очень смешные деньги.

Толя ненавидел и стыдился бедной одежды родителей, маминых штопаных старушечьих кофт и отцовских лоснящихся до блеска на заднице брюк.

Сгорал от стыда, глядя на стертый до белизны линолеум в родной квартире и пожелтевшие, в пятнах, обои.

Однажды он случайно вычитал в газете размышления известного педагога о семье. И запомнил их.

Педагог сравнивал семью с живой лабораторией человеческих судеб, личных и народных. Каждого народа в отдельности и всех народов вместе. Хотя эти две лаборатории сильно отличались друг от друга. В настоящей обычно знали и представляли себе, что делают, и действовали целенаправленно и осмысленно. А в семье, наоборот, обычно не понимали, что творят, а потому поступали, как придется. Природа допустила здесь серьезный просчет. Одно из самых ответственных и священных призваний человека — быть отцом и матерью — доступно каждому. Имей лишь минимальное телесное здоровье да достигни половой зрелости. И все! Дальше рожай детишек в свое удовольствие, ни о чем серьезном не помышляя…

Халфины так и делали. У них в семье было четверо детей. Поэтому в маленькой квартирке быстро стало тесно. И тогда маме с папой пришла в голову спасительная и, казалось, хорошая мысль — переселить старшего, Анатолия, к бабушке с дедушкой. Старики с восторгом приняли идею. Они души не чаяли во внуках, особенно в старшем, и всегда хотели облегчить жизнь детям.

Сначала все шло замечательно. Спокойнее стало у молодых Халфиных, радостнее — у пожилых. Но надвигалась беда, уже запрограммированная родителями. Они оказались слишком посредственными психологами.

Анатолий и его брат, второй сын в семье, Антон, учились в одном классе, поскольку очень способный младший опередил сверстников и оказался в двенадцать лет в девятом — рядом с братом. Только как раз не рядом, а всегда вдалеке. Маленький Антон, пугливо и часто моргая, садился в самый угол класса за последнюю парту, потому что на первой сидел Анатолий. А старший брат ненавидел младшего.

Бесконечно добрый и ласковый с бабушкой и дедушкой, с учителями и приятелями, которые его очень любили, всегда готовый помочь, улыбчивый Анатолий просто менялся на глазах, когда видел и слышал Антона. Толя переставал владеть собой. Понимал, что так нельзя, но ничего поделать не мог.

Старший брат высмеивал младшего, иронизировал над его замедленной речью и крупным детским почерком, дразнил, а на переменах часто яростно, исступленно бил, доводя Антона до слез. И девочки в классе с грустью констатировали:

— Опять Халфины подрались!

Одноклассники — абсолютно все — были на стороне Анатолия. Они понимали, кому приходится труднее и живется хуже. Дети нередко оказываются проницательнее взрослых. Именно высокомерного отличника Антона в классе избегали. И это еще больше подогревало ненависть Анатолия. Порой ему казалось, еще немного, и он убьет этого боязливо моргающего Антона. Ну почему, почему именно его так любят, просто обожают родители?! Почему Антон живет дома, а Анатолий оттуда словно выброшен к бабушке с дедом?!

А Халфины-старшие упорно не желали ничего видеть и слышать, хотя учителя не раз говорили им о ненормальной ситуации, о нехороших, по сути, страшных отношениях между братьями. Родители закрывали глаза и на ревность Анатолия, и на его ощущение изгоя. Будто не верили в это. И продолжали из чувства тщеславия лелеять и баловать Антона, явно более одаренного, необычного ребенка, словно принося в жертву младшему старшего.

Анатолий догадывался, что в семьях довольна часто есть любимчики. Но почему? Как же так можно?! Разве взрослые не понимают, что тем самым заботливо, своими руками куют основы ненависти, озлобленности, агрессивности у одного и эгоцентризма, вседозволенности и самодовольства у другого? Как могут родители делить детей, выбирая себе любимого, лучшего? По какому принципу?

Какой безграничной ни была любовь бабушки и деда к Анатолию, она не смогла заменить материнскую и отцовскую.

«В конце концов, — рассуждал Анатолий, — почему из четверых детей родители отдали только меня? Словно отказались… Ну хорошо, сестренки еще маленькие, дошкольницы, но брат…»