Анатомия развода, стр. 10
— Ну, хватит! — оборвал его директор, осознав свою стилистическую оплошность.
Класс довольно гоготал.
— У тебя, Воробьев, чересчур хорошо подвешен язык! За словом в карман не лезешь!
— Это не порок! — тотчас отозвался Юрий. — Зато в карман я часто лезу за деньгами, которых там не оказывается. К великому моему сожалению!
— Это, конечно, не порок! — мрачно повторил директор и спросил вкрадчиво: — Воробьев, а в чем это ты в школу ходишь? Это, по-твоему, одежда для учебы, а особенно для первого сентября?
Юрий был в косухе и обвешан множеством цепей. Он тотчас радостно затараторил:
— Мне Всеволод Николаич мама никак не может купить ничего другого это очень трудная проблема не шьют на меня у меня шестой рост пятьдесят четвертый размер!
Размер свой он, конечно, преувеличил, подумала Аня, а вот рост у него, пожалуй, даже седьмой. Если такой существует в природе.
Класс хохотал.
Директор совсем захмурел:
— Ты, Воробьев, хотя бы врал поталантливее! А Юрка снова как пошел:
— Мы с мамой Всеволод Николаич объехали недавно все бутики и универмаги облазили все фирмы и все без толку не шьют на меня у меня Всеволод Николаич шестой рост пятьдесят четвертый размер не может мне мама ничего купить мучается со мной бедная…
— Ну, хватит, Воробьев! — прервал его директор. — Достаточно мы тебя уже послушали! И бедная у тебя не только мама, но и мы все, которые с тобой тоже мучаемся который год!
— Последний, Всеволод Николаич! — радостно сообщил Юрка. — Теперь отмучаетесь!
— Наконец-то! — буркнул директор.
— А он недавно подошел в гастрономе к кассе и говорит, имея в виду курицу: «Дайте мне птичку!» И попрыгал и помахал руками, как крылышками, — радостно сообщил директору Игорь. — У кассирши был истерический припадок хохота!
— Вы все у меня скоро допрыгаетесь! — пообещал угрюмый директор и вышел.
Победа осталась за Юрием. Он торжественно оглядел гогочущий класс и сел на стул рядом с Анькой. Но тут же вскочил и, застонав, схватился за живот.
— Что случилось, Воробьев? — испугалась учительница.
— Отрава! — простонал он. — Наш директор вообще-то следит за нашей столовой или нет?! Что нам сегодня давали?
— Да, сосиски привезли — жуткая мерзость! Генетически модифицированные! Полный отстой! — охотно включился в игру Скудин. — Может, тебе, Юрок, «скорую» вызвать?
— Не надо! — простонал Юрий и потянулся к двери нарочито медленно, еле-еле, слабыми рывками волоча ноги из последних сил, наклонив голову и сделав идиотическое выражение лица. Обе руки он при этом все время держал крепко прижатыми к животу.
Таким манером Юрка дополз до двери минуты за две. В течение его скорбного шествия одиночные вначале хихиканья класса перешли во всеобщий хохот. А учительница молчала, провожая его серьезным взглядом. А когда хохот в классе стал громовым, тяжко вздохнула:
— Ну что нам с тобой делать, Воробьев? Юрий подмигнул Ане и вышел.
— Домой пойдем вместе, великан болезный! — сказала она ему после уроков. — Нам по пути!
Юрка снова удивился и кивнул. Им действительно было по дороге.
6
Первый раз они брели домой довольно долго. Останавливались, рассматривали тысячу раз виденные-перевиденные дома, бульвар и дорожки, приценивались к бутылкам с водой в многочисленных палатках…
— Как думаешь, какого цвета уран? — спросил Юрка.
Аня удивленно пожала плечами.
— А еще дочка известного физика! — подначил Юрка. — Да его цвет вообще никому не известен! Все дело в том, что человек, увидевший своими глазами кусок урана и сумевший определить его цвет, уже никому не успеет об этом рассказать. Ладно, не обижайся! — быстро добавил он, заметив Анькину надувшуюся физиономию. — Я просто так спросил. Надо же о чем-то разговаривать… Но я не слишком представляю о чем. А ты?
Аня вновь пожала плечами. Она тоже не знала. А Воробей, оказывается, искренний… Кто бы мог подумать… Искренность— большая редкость. Как ум или красота. Аня уже успела столкнуться с фальшью и лживостью подруг и поняла, что нельзя требовать честности от всех и каждого.
— У меня мало опыта в этом вопросе, — продолжал Юрий.
И почти не лукавил. Разве что чуть-чуть…
Иногда он все же пробовал завести интрижку с какой-нибудь пялившейся на него девицей. Но это оказывалось скучно, пресно, примитивно… Все начиналось с постели, ею же и заканчивалось. А Юрке хотелось чего-то совсем иного. И его девицы моментально перекочевывали в широко раскрытые объятия друга — Игоря, всегда готового к сексуальным подвигам и не выбирающего объекты для любви долго и придирчиво.
Только отношения с Аней планировались совершенно отличными от коротких и бестолковых связей. Юрий это понимал слишком хорошо. И сразу настроился на серьезный лад.
Но он действительно не знал, как действовать и с чего начать, как себя правильно вести и как продвигаться вперед. Конечно, все нужные ходы известны, чего там сложного? Сплошной примитив… Руку на плечо, пара-тройка банальных комплиментов… Однако почему-то рядом с Анютой Литинской это не проходило. Ну, не смотрелось — и все! Здесь настойчиво напрашивалось что-то другое. Но что?!
И Юрка никак не мог решиться сделать простейший шаг и преодолеть свою неуверенность, потому что не ожидал увидеть возле себя Аню Литинскую. Она считалась очень умной, и Юра в глубине души побаивался, что Анюта просто посмеется над ним и его поступками и оттолкнет. А посоветоваться не с кем. Не с Игорем же, давно и безответно влюбленным в Аньку!
Юра покосился на нее, шествующую рядом с каким-то торжественным, таинственным видом. Эту загадку ему предстояло разгадать. Но как?!
— Интересно, милиционеры обижаются, когда их ментами называют? — задумчиво спросил он.
Анюта саркастически хмыкнула.
— А ты подойди и спроси: «Менты, вы обижаетесь, когда вас ментами называют?» Но думаю, проверка обойдется тебе недешево.
Воробьев решил сменить тематику.
— Конфеты любишь? Анька замахала руками:
— Ни в коем случае! Даже не траться!
Она никогда не увлекалась сладким и складывала дареные шоколадки — их часто приносили мамины знакомые — в пирамидку. Эту пирамидку мать прятала в холодильник, где она и хранилась до лучших времен. То есть до той минуты, когда самой Евгении Александровне вдруг хотелось отломить кусочек «Бабаевского» или «Аленки». Зато Анюта с детства обожала соленое. Обмакивала палец а солонку и с удовольствием, еще не умея произносить это слово, говорила:
— Холем!
Что означало «с солью».
— Меня лучше всего угощать селедкой в соусе! Юрка фыркнул и вновь покосился на Аньку.
— Обана! Странные у тебя вкусы! Ладно, разницу уловил…
— А какой у тебя рост? — тоже искоса разглядывая Юрку, чтобы запомнить получше все его видовые особенности, спросила Аня.
— Хороший вопрос! Метр девяносто три! И пятьдесят четвертые плечи! — гордо отрапортовал Юрий. — А самый высокий человек, зафиксированный в истории, имел рост двести семьдесят пять сантиметров. Зато умер в двадцать пять лет.
— Почему так рано? — удивилась Аня.
— Ну что за жизнь с таким ростом? Сама подумай! Ни одежды, ни ботинок, ни кровати… А поезд и самолет? В салоне такие ноги между креслами не засунуть. Остается лишь повеситься. Но даже повеситься не на чем — при такой длине…
— Ты как-то чересчур мрачно относишься к своему росту, — заметила Аня. — Все женщины любят высоких. Вот…
— Женщины— да! —„согласился Юрий. — Но им не надо задумываться над тем, как живут эти высокие. А у них очень сложная жизнь. Вот, например, мать отдала меня в прогулочную группу. Мне было три года. И я там оказался самым крупным, просто громадным увальнем по сравнению с остальными. За это меня все дразнили «слоном». Я очень переживал. — Юрка достал сигарету и закурил, краем глаза наблюдая за спутницей. — Но еще обиднее было, когда играли в «мышеловку». Все стоят кругом, держась за руки, а «мышка» бегает между ребятами, как хочет. Потом, под считалку, все мгновенно опускают руки и «ловят мышь в мышеловку». И мне так хотелось хоть разок побегать мышкой! Но воспитательница меня никогда не выбирала. Ни разу! А я прекрасно видел: она нарочно мухлевала при считалке и через меня откровенно перескакивала. И поэтому попасть на меня просто не могла. Тебе понятна ее логика? Будет очень смешно, если «слона» выбрать «мышкой».