Сквозь строй, стр. 30
— Я понял, пап, — скромно ответил Гамильтон, выручая отца, который немного запутался в словах.
Гамильтон с минуту молчал. Будь на его месте другой ребенок — не Холт, — Эйзенхауэр решил бы, что парню не хватает решимости одолеть голую отвесную скалу, где один неверный шаг — и ты летишь навстречу смерти, где между тобой и смертью всего лишь трос и пара карабинов. Но для Гамильтона забраться на какую-то там старую гору было раз плюнуть.
— Давай, не спи! — рявкнул Эйзенхауэр.
А как иначе разговаривать с этими зеваками?
Но Гамильтон не торопился. Он подождал еще секунду и, повиснув на рукояти топорика, глубоко-преглубоко вздохнул.
— Пап, а ты помнишь, как мы с тобой играли, когда я был маленьким? — вдруг сказал он. — Помнишь, что про нас говорили другие мамы и папы?
— В смысле, «Холт, твой парень лучший из всех ребят в команде»? — спросил Эйзенхауэр.
Хотя на самом деле он постоянно слышал другое: «Холт, скажи своему шалопаю, чтобы не трогал моего ребенка!» или «Холт, ты всю жизнь будешь платить за лечение моего сына!». Но Эйзенхауэр знал, что они на самом деле хотят этим сказать.
— Нет, я о другом, — сказал Гамильтон. — Кажется… «Дело не в том, выиграешь ты или проиграешь, а в том, как ты играешь!»
— У-у-у-у-у! — ответил Эйзенхауэр. — Ты имеешь в виду, что говорили родители неудачников? Чтобы они думали, что проигрывать — это нормально? А как же еще нам быть? Как победителям сделать так, чтобы с ними не боялись соревноваться?
— Да? А что, если в этом есть другой смысл? — продолжал Гамильтон. — Например, что победа не считается, если она нечестная.
Это был удар, и Эйзенхауэр только чудом остался висеть на голой стене.
«Неужели… Неужели мой собственный сын считает меня нечестным?»
Это был худший день в его жизни.
— Et tu, Гамильтон?
— Пап? — не веря своим ушам, произнес Гамильтон. — Ты что, знаешь Шекспира?
«Видимо, знаю», — подумал Эйзенхауэр. Он даже испытывал гордость от того, что он немного знает Шекспира, пусть всего пару слогов. Но о какой гордости может идти речь, если его собственному сыну за него стыдно?
Этого не стоил ни один, даже самый главный приз в мире, в том числе и гонка за ключами. Он все делал только ради детей — ради Гамильтона и девочек. И победа ему нужна только ради них.
Наконец дар речи снова вернулся к нему.
— Ты… ты хочешь сказать, что мы нечестно ведем борьбу и не заслужили приза?
— Но ведь это Эми с Дэном узнали, где находится ключ. Да и вообще, ты всегда думал, что это я нахожу ключи, а на самом деле это в основном Эми с Дэном, просто они делились со мной. Мы не заслужили победу. Это их приз.
Эйзенхауэр ощутил под собой глубочайшую пропасть, почувствовал сильнейший ледяной ветер и вдруг понял, что жизнь его висит на волоске. По правде говоря, так оно и было, и Эйзенхауэр на самом деле висел над пропастью. Но только до этого он даже не замечал ни головокружительной высоты, ни зверского холода, ни грозящей опасности. Теперь же пропасть под ним становилась все глубже, а ветер холоднее.
Но вдруг он понял, что сын его путает разные вещи. И ему надо просто помочь сделать работу над ошибками.
— Хэм, Хэм, Хэм, ты думаешь, это игра? Понимаю, я часто так же отношусь к жизни. Но гонка за ключами — это не игра. В игре есть правила. А в гонке за ключами их нет. Нельзя быть нечестным в том, где честность отсутствует как понятие. В том, что называется игрой без правил.
— А правила жизни? — спросил его сын. — Те, которые делают тебя честным человеком?
Эйзенхауэр молча уставился на своего ребенка.
Он раньше слышал от других родителей, что они не понимают своих детей. Но сам он впервые столкнулся с этой проблемой.
— Я не говорю, что мы должны играть с Эми и Дэном в поддавки и подарить им победу, — продолжал Гамильтон. Он переставил ноги на скале. — Я просто хочу сказать, что мы должны… делиться.
— В смысле… ничья? Мой собственный сын хочет сыграть вничью? — неверяще проговорил Эйзенхауэр. — Невероятно!
— Не совсем так. Это как… в бейсболе, когда в команду каждый год приглашают новых игроков. Или покупают их? — Он уже окончательно застыл на месте, перестав карабкаться на гору, и теперь просто болтался на веревке. — Вот представь себе, что мы набрали новеньких — Эми с Дэном.
— Но наша команда — это только наша семья, — парировал Эйзенхауэр. — И мы не покупаем! И не набираем!
— Но это возможно, если мы захотим. — Гамильтон пристально посмотрел отцу в глаза. — Эми с Дэном — это тоже наша семья.
— Нет, — твердо сказал отец. — Нет. Ты ошибаешься. Они не Холты! Я — капитан команды! Я — твой отец! Здесь я набираю команду, а если не захочу, то не возьму! Все!
Это было ужасно. Его сын говорил с ним так же, как те люди вчера. Они заманили его в эту темную комнату, пообещав ему новые ключи и дополнительную помощь при условии, что он пойдет на сотрудничество. Эти люди фактически похитили его, как заложника. Они стали с ним говорить о том, сколько всего ключей, о тех, кто собрал больше всего ключей, и что никто не собрал достаточно, чтобы одному стать чемпионом.
Эйзенхауэр сразу понял, к чему они клонят — гонка подходит к концу, и они видят, что Холты идут впереди всех и вот-вот станут победителями.
Непонятно только, почему они его потом отпустили. И даже пальцем не тронули и не убили. А только сказали: «Мы будем следить за вами». Это угроза?
— Подумай, пап, — сказал Гамильтон.
Это жестоко. Жестоко так говорить отцу после того матча с «Манчестер Юнайтед».
— Если мы не объединимся с Эми и Дэном, — продолжал сын, — мы можем проиграть. Что будет, если все остальные команды объединятся против нас? Ты же не видел, как они себя вели вчера в церкви. Они даже ни о чем не спорили и не соревновались! До вчерашнего вечера, конечно.
— Они просто притворяются, — сказал отец.
Притворяются…
Неплохая идея. Нет, это просто великолепная идея!
Особенно если за ними действительно следят.
Мэдисон подняла голову и посмотрела на отвесную стену.
— Мам! — закричала она. — А почему папа с Гамильтоном возвращаются? Неужели они нашли ключ на полпути?
«Гамильтон потом все поймет». Эйзенхауэр поймал себя на том, что он так глубоко задумался, что даже забыл, куда движется — вверх или вниз. Он остановился, вспомнил, что они возвращаются, и продолжил спуск.
«Когда мы станем победителями, он поймет, почему Эми с Дэном не могут быть в команде. Он будет гордиться мной и тем, как ловко я их всех облапошил.
И даже его самого».
Глава 21
«Не доверяй им», — Дэн все еще слышал голос Эми.
Все произошло так быстро — Гамильтон с Эйзенхауэром спрыгнули с утеса, Гамильтон схватил Дэна, Эйзенхауэр замахнулся топором и закричал: «Мы забираем Дэна и с ним отправляемся за призом! Всем остальным оставаться на месте!»
Эми бросилась к Дэну.
— Дайте, я на прощание обниму своего брата! — Дэн догадался, что она хочет что-то сказать ему на ушко.
Он думал, что сейчас она вспомнит какой-нибудь важный факт из биографии Шекспира или в крайнем случае скажет, чтобы он был осторожнее, ползая по скалам.
Но она сказала: «Не доверяй им».
«Гамильтон тащит меня по отвесной скале в тысячах футах над землей. Если он меня уронит, я тут же превращусь в сырой бифштекс. И я еще должен ему не доверять?»
Дэн доверял, но только когда рядом не было его отца. Но в том-то все и дело, что Эйзенхауэр был здесь и поднимался на вершину вместе со своим сыном. Он запросто мог бы достать нож и обрезать трос, которым Дэн был привязан к Гамильтону. Или приказать это сделать сыну.
Дэн вздрогнул.
— Не шевелись, пожалуйста, — сказал ему Гамильтон. — А то меня так перевешивает назад.
Несколько мелких камней вылетели у него из-под ног. Дэн невольно пошевельнулся, Гамильтон потерял упор и, нащупывая ногами опору, вызвал небольшой камнепад. Теперь он только двумя пальцами держался за небольшой выступ в скале.