Флаг миноносца, стр. 90

— К бою!

Артиллеристы вскочили на платформы орудий. Самолёты шли с тыла. Стволы автоматических пушек повернулись по направлению, указанному Соминым. Командиры орудий смотрели на него, ожидая команды. И вдруг Сомин опустил бинокль:

— Отбой! — закричал он. — Смотрите, товарищи!

Казалось, что самолёты мчатся по степи, касаясь травы широко раскинутыми крыльями. Стремительные тени скользнули по огневой позиции. А следом шла уже новая волна, за ней третья, четвёртая… В рёве моторов, в сплошном грохоте разрывов, доносившихся с переднего края, потонули радостные крики:

— Наши! Наши! «Илы» идут!

Более сотни штурмовиков, прозванных немцами «чёрной смертью», бомбили, обстреливали из пушек и пулемётов, дробили и кромсали оборону врага, уже потрясённую артиллерийским огнём.

В ушах ещё стоял гул авиационных моторов, когда Поливанов приказал двинуть вперёд танки. Вместе с танками поднялись в атаку шахтёрские батальоны. А впереди наступающих танков один за другим ложились плотные залпы гвардейских миномётных дивизионов.

Огневые позиции под станицей Крымской, где моряки провели все это незабываемое лето, остались позади. Позади остались могилы в лесу, увенчанные латунными якорями, осыпавшиеся окопы, разбитые блиндажи, глубокие аппарели, из которых под огнём выходили для залпа боевые машины.

На рассвете генерал Поливанов доложил высшему командованию, что на его участке фронт врага прорван. Командующий армией приказал ввести в прорыв конницу и гвардейский миномётный полк моряков.

ГЛАВА XII

ВЕРНОСТЬ

1. ХУТОРОК НА ТАМАНИ

Преследуя отступающего врага, дивизионы полка Арсеньева шли через «Голубую линию», минуя развороченные укрепления, пересекая минные поля. Но вот и они остались позади. Наступило время, которого так жадно дожидался Арсеньев. Враг отходил по всему фронту, местами наши части опережали его. Не ожидая ликвидации заслонов и опорных пунктов, советские войска продвигались вперёд. Теперь снова все решал манёвр. Но уже не один, а целых три «корабля в степи» шли под Флагом миноносца.

Арсеньев направлял свои дивизионы по разным дорогам, пользуясь всякой возможностью «достать» залпом противника, чтобы облегчить продвижение пехоты. Когда путь преграждали многочисленные притоки Кубани, болота или сильные заслоны врага, Арсеньев обходил их, не боясь оторваться от пехотных частей.

На четвёртый день наступления полк оказался в небольшом хуторе Кеслерово. Арсеньев приказал остановиться. Батареи заняли огневые позиции. По сведениям армейской разведки, противник находился в соседнем хуторе Павловском, в направлении на станицу Варениковскую. Однако Арсеньев не решался без проверки дать залп по Павловскому. Там мог оказаться один из передовых пехотных батальонов. Начальник штаба хотел отправить в Павловский одну из дивизионных разведгрупп, но командир полка решил послать Земскова.

Вскоре Земсков возвратился в Кеслерово. Командир полка и командиры всех дивизионов ждали его в доме у дороги. Начальник разведки сообщил, что в Павловском нет ни наших, ни немецких частей. Дорога свободна, и полк может беспрепятственно двигаться вперёд. Противник, по мнению Земскова, находился западнее — в Ново-Георгиевском и севернее — в селенье Адагум. В направлении на Ново-Георгиевскую прошёл батальон пехоты на автомашинах. Земсков говорил с его командиром и обещал артиллерийскую поддержку, если пехота натолкнётся на упорную оборону.

Будаков долго изучал карту, сам измерил курвиметром протяжённость дорог и с сомнением покачал головой.

— Что вас затрудняет? — спросил Арсеньев.

— По-моему, не следует сюда соваться, — сказал Будаков, — немцы, находящиеся в Адагуме, могут нас контратаковать, а сзади все время слышится подозрительная стрельба. Вы, капитан Земсков, не имели никакого права обнадёживать командира пехотного батальона.

Арсеньеву не понравилась эта осторожность.

— Как ты полагаешь, Владимир Яковлевич? — спросил он.

Яновский посмотрел на Земскова:

— Ваше мнение? Много войск в Адагуме?

— Полагаю — немного, но, безусловно, есть танки. Если немцы захотят подбросить сюда ещё какие-нибудь силы, мы этого не увидим, так как они могут подойти не только по шоссе, но и с правого берега Кубани. Считаю, что нужно немедленно двигаться вперёд, пока свободен перекрёсток дорог на Адагум и на Варениковскую. Даже если нам попытаются перерезать дорогу, мы сможем прорваться на Ново-Георгиевскую, а там, как я уже говорил, наша мотопехота.

Яновский поддержал Земскова, что же касается Арсеньева, то он ещё раньше принял решение.

— Капитан Ермольченко!

— Слушаю вас, товарищ капитан второго ранга.

— Высылайте вперёд вашу разведку и двигайтесь полным ходом на Ново-Георгиевскую. Сейчас шестнадцать сорок пять. В семнадцать тридцать, не позже — залп! Установите связь с командиром батальона, о котором докладывал Земсков. Действуйте сообразно обстановке. Через полчаса я с двумя дивизионами выйду следом за вами.

Ермольченко попрощался и отправился к своим машинам. Стоя у окна, Арсеньев и Яновский смотрели, как машины вытягиваются в колонну на шоссе. Несмотря на утомительные ночные марши, вид у бойцов был бодрый и весёлый.

— Ты не считаешь, что мне следует поехать с дивизионом? — спросил Яновский.

— Только сейчас хотел тебе предложить, Владимир Яковлевич. Ермольченко — горячая голова, вроде Николаева. Твоё присутствие будет очень полезно. Ты чего улыбаешься?

— Нравится мне, Сергей Петрович, смотреть, как выходят на задание наши машины. Скоро будем с тобой у Керченского пролива, а дальше — Крым. Может, Октябрьские будем праздновать в твоём Севастополе!

Арсеньев смотрел вперёд на дорогу, теряющуюся в степи.

— Севастополь — это хорошо, — сказал он. — Я дальше вижу…

— Что?

— Вижу, как идут наши машины по Украине. Наверно, на Днепре будут жестокие бои. А может, пошлют нас совсем на другой фронт, но это все равно. Ты знаешь, Владимир Яковлевич, о чем я думал иногда, когда было очень тяжело? Я представлял парад на Красной площади после победы. Проходят лучшие части, особо отличившиеся в эту войну, и среди них — наш морской полк. Боевые машины без чехлов, со снарядами на спарках, вступают на площадь. Неподкрашенные, какие есть, с вмятинами от осколков. На головной машине развевается наш флаг. Идём мимо Исторического музея, приближаемся к Мавзолею, а впереди — Василий Блаженный — витые разноцветные купола. Мы с тобой сидим в кабинах боевых машин, а на трибунах у кремлёвской стены — полно народу. Знамёна, цветы. Много цветов. И почему-то мне представляется: в тот момент, когда мы будем проходить мимо Мавзолея, оркестр заиграет знаешь что? «Варяга»! В память всех тех, кто не дошёл до кремлёвской стены…

Никогда не слыхал Яновский от Арсеньева таких слов. Вот, кажется, знаешь человека, как самого себя, и кто мог подумать, что мрачный, холодный Арсеньев хранит в своей ожесточённой душе эту мечту?

Дивизион Ермольченко уже вышел на дорогу. Яновский надел фуражку, протянул руку Арсеньеву:

— Я пошёл, Сергей Петрович. Ты очень хорошо сказал сейчас. Я тоже верю в это. Пройдут наши машины по Красной площади под Флагом миноносца, а пока пройдём по дороге на Ново-Георгиевскую.

Яновский уехал с дивизионом капитана Ермольченко. Улеглась на дороге пыль. А спустя полчаса в том же направлении вышли два других дивизиона и штаб полка.

В Павловском было тихо. Небольшой хутор, окружённый садами, напоминал те кубанские хутора, которых так много было на пути моряков от Армавира до Майкопа. Косые лучи пробивались сквозь зелень садов, выхватывая то яблоко, то ветвь чернослива, то сочную жёлтую грушу среди тёмных запылённых листьев. Белые аккуратные хатки, разбросанные без всякого порядка, сбегали к речке, через которую были перекинуты две доски с шаткими перилами. Под мостиком оживлённо беседовали гуси. Кривая верба отражалась в спокойной воде, а на вербе, над ручьём, сидел рыболов лет пяти, без штанов, с сачком на длинной рукоятке.