Флаг миноносца, стр. 102

Боевые машины развернулись для залпа. Пехотинцы, оставив свои грузовики, двинулись вперёд тем самым путём, каким прошлой ночью разведчики добирались до хутора. Их вёл Валерка Косотруб.

Солдаты один за другим исчезли в густых кустах. Николаев с часами в руках ждал назначенного времени. До залпа оставалось минут двадцать. Земсков позвал Сомина:

— Володя, только тебе могу поручить. Возьми четырех бойцов, снарядный ящик. Перейдёте по гребле на ту сторону. Там, на мельнице, в подвале — она…

Сомин понял:

— Будет сделано, Андрей.

Залп со стороны Волчьей мельницы раздался в точно назначенное время, а через несколько минут над хутором взлетели две зеленые ракеты. И снова заревели гвардейские установки, на этот раз с дороги на Кеслерово. Бойцы шахтёрского полка пошли в атаку. Танки и пехота противника отступили по дороге на Варениковскую, но и здесь, в километре от хутора, их встретил залп реактивной артиллерии. Снаряды летели с запада.

Батальон автоматчиков на автомашинах шёл со стороны Ново-Георгиевской. Его прикрывал огнём морской дивизион капитана Ермольченко.

Немногим немцам удалось вырваться из кольца. Те, кто уцелел, побросали оружие. Генерал Поливанов порадовался бы, если бы он увидел, как его бойцы выволакивают ошеломлённых залпами эсэсовцев из канав и кустов. Но Поливанов был в это время на другом участке. Только спустя несколько дней розовощёкий молодой подполковник доложил ему о том, как вместе с моряками он зажал в кольцо сильный отряд противника в хуторе Павловском. Генерал засмеялся и сказал: «Помнишь, на КП дивизии под Шаумяном пили из твоей фляжки за то, чтобы не в последний раз шахтёрам вместе с моряками бить фашистов? Так оно и вышло!»

Морские дивизионы вошли в Павловский с трех сторон почти одновременно. Яновский ещё издали увидел Флаг миноносца. Он остановил свою машину. Остановилась и боевая машина с флагом. Из кабины вышел Земсков.

— Товарищ гвардии подполковник, — доложил он, — два дивизиона морского полка с боем вошли в хутор Павловский.

Больше Земсков не сказал ничего. Остальное Яновский узнал от других.

7. НАША ЮНОСТЬ

Капитана 2 ранга Арсеньева похоронили на том самом холме, где он был убит сутки назад. Рядом с ним положили в братскую могилу Шацкого, Дручкова погибших в последних боях матросов и Людмилу.

Настал вечер. Сомин и Маринка сидели в одном из немногих уцелевших домов. Говорить не хотелось. Сомин закрыл глаза и снова увидел, как Яновский кладёт на гроб Арсеньева морскую фуражку. Он не слышал, что говорили генерал Назаренко, Яновский, Николаев, но лицо каждого из них врезалось в память Сомина. Только на Земскова у него не хватило сил взглянуть в тот момент, когда под орудийный салют опустился Флаг миноносца и первые комья земли ударились о крышки снарядных ящиков.

Сомин крепче сжал руку Марины и сказал:

— Вот мы, наконец, вместе, а их нет…

Она ничего не ответила, только ближе придвинулась к нему.

Сомин вытащил из кармана два истёртых письма. На серых треугольниках, пропитанных потом, уже трудно было различить адрес, но ещё хорошо выделялась надпись по диагонали зелёными чернилами: «Вернуть отправителю».

— Зачем ты это сделала тогда? — спросил Сомин. — Это твоя авторучка и твой почерк.

Марина покачала головой:

— Ручка, наверно, — моя, а почерк — нет. Это писала соседка, которая осталась в нашей комнате, когда я уехала на фронт. А ручку я забыла дома. Вероятно, письмо, которое ты послал на дачный адрес, кто-нибудь переслал на городскую квартиру. Адреса моего там не знали и отцовского тоже. Ведь это было летом сорок второго года, когда на юге вообще ничего нельзя было найти из-за отступления. Вот тебе и отправили оба письма обратно. Я прочту их с опозданием на год… — Она протянула руку.

Сомин спокойно разорвал письма и отбросил в сторону серые лоскутки.

— Зачем читать? Сейчас они не нужны, раз ты — здесь. Ничего этого не нужно.

Она сняла с Сомина фуражку и провела рукой по его волосам:

— Какой ты стал…

— Какой?

— Большой, сильный, спокойный. Рассталась с тобой с мальчишкой, а встретила взрослого мужчину, командира батареи. Неужели нужны были война, смерть моего отца, Арсеньева, Людмилы, чтобы мы пришли друг к другу?

— Не знаю, Маринка. Ты ведь тоже не такая, как была. Знаешь, за последние сутки произошло столько событий, что их с избытком хватило бы на год: бой в Павловском, смерть Арсеньева, уход оттуда, потом спасение флага, гибель Людмилы, залп Земскова на себя и бой моей батареи, с самоходками, взятие Павловского, наша встреча с тобой, и, наконец, эти похороны.

— Наша юность мчится с недозволенной скоростью, Володя. Вот мы — совсем взрослые люди, а юность осталась где-то…

— Мне не жалко её.

— И мне. Главное — мы вместе. Ты понимаешь, завтра нас могут разлучить, но мы все равно будем вместе. Всегда.

В дверь постучали:

— Разрешите, товарищ лейтенант?

— Входи, Валерка! Это мой друг, Мариночка, друг Андрея и Людмилы.

Разведчик был озабочен:

— Володя, пойди к старшому. Он меня прогнал. Попробуй ты.

— Пойду я, — сказала Марина. Она сразу поняла, о ком идёт речь.

Косотруб довёл её до поворота дороги. Дальше Марина пошла одна. Земскова она увидела у какого-то поваленного забора. Он сидел на траве. Марина села рядом:

— Можно мне побыть с вами, Андрей? Я буду молчать.

— Нет, говорите. Вы не думайте, что мне трудно смотреть на людей. Вы хорошо сделали, что пришли, Марина Константиновна.

— Просто Марина…

— Хорошо. Вот здесь, у этого забора, мы стояли. Валерка, она и я. Кажется, трава ещё хранит следы. Вы её не знали, Марина.

— Знала. Когда убили моего отца, Людмила осталась со мной. Ведь вы сами её оставили на медпункте!

— Вам было тогда не до неё.

— Конечно. Но в такие минуты зорче видишь и запоминаешь все. Я только теперь поняла ваши слова о надёжной душе.

Земсков лёг на землю, прижавшись лицом к траве. Марина долго сидела рядом с ним. С дороги раздался голос Косотруба:

— Капитан Земсков, к генералу!

Земсков встал, оправил ремень и подал руку Марине:

— Спасибо.

— За что?

— За все. А главное — за Володю. Вы помогли ему стать настоящим человеком, офицером. Мысль о вас. Любовь к вам…

В избе, где остановился Назаренко, было полно офицеров. Когда Земсков вошёл, генерал поднялся из-за стола:

— Отлично действовали, товарищ Земсков. Сегодня днём отлично действовали. Капитан Николаев доложил мне, что вы приняли на себя командование обоими дивизионами и обеспечили взятие хутора с минимальными потерями.

Яновский пристально смотрел на Земскова. Он видел в его лице сейчас много нового. Исчезла юная непосредственность. Черты стали грубее. Горе, опасности, постоянное напряжение воли сделали это лицо каким-то другим, словно Яновский видел старшего брата того Андрея, которого он знал. Особенно изменился взгляд.

— Вы очень устали, Андрей Алексеевич, — Яновский никогда до этого не называл его по имени и отчеству, — может быть, следует дать вам отпуск недели на две?

Земсков усмехнулся:

— Вы шутите, конечно, товарищ подполковник. Полк наступает, а начальник разведки поедет в тыл?

— Придётся освободить вас от этой должности, товарищ Земсков, — сказал генерал. — Вы сами приняли на себя командование полком, провели бой, даже комбатов назначаете.

Земсков не понимал, почему Назаренко улыбается.

— Обстановка заставила, товарищ генерал.

— Вот именно — обстановка! — Назаренко перестал улыбаться. — Я посоветовался с подполковником Яновским и решил назначить вас исполняющим обязанности командира полка. Есть у вас вопросы?

— Да. Я полагаю, морским полком должен командовать моряк.

— Разрешите, товарищ генерал? — поднялся Николаев. Назаренко кивнул ему головой.

— Приказы не обсуждают, а выполняют, — сказал Николаев, — но если уж речь зашла о моряках, я считаю — капитан Земсков давно стал моряком.