Незаметные, стр. 25
– Где они?
– Джонсы погибли полгода назад в автомобильной катастрофе. Пьяный водитель.
Мои родители погибли.
Она закрыла дверь, а я стоял столбом, не двигаясь, ни на что не реагируя. Щелкнул замок, послышался звук задвигаемого засова. Боковым зрением я видел зашевелившиеся занавески в окне, а за ними лицо миссис Кроуфорд, которая подсматривала в щель между ними. Смутно я слышал, как зовет меня человек, который живет в доме моих родителей – Тез, кажется. Он что-то говорил.
Я хотел заплакать, но не мог. Слишком недолго я думал об их жизни, чтобы сейчас я мог отреагировать на их смерть. У меня не было времени подготовиться к чувству потери. Слишком резким был шок. Я хотел ощутить горе, но не мог. Просто оцепенение.
Медленно я обернулся и направился к тротуару.
Меня не пригласили на похороны моих собственных родителей.
Я хотел бы, чтобы мы были ближе с моими родителями, но всегда считал, что для этого нужно только время, что в конце концов так оно и выйдет, что возраст даст нам некую общую основу, что годы нас объединят. Не то чтобы я это активно планировал или пытался этого добиться – просто общее такое чувство у меня было, но эти смутные надежды постоянно чем-то перечеркивались. Я подумал, что надо было мне быть активнее. Надо было понимать, что всегда может случиться что-нибудь такое, и мне надо было отложить в сторону свое ребячество, мелочные обиды и не дать нашим несогласиям нас разделить. Надо было самому быть к ним ближе, пока была возможность.
Тез все еще меня звал, но я уже не слушал. Я сел в машину, включил зажигание. Отъезжая, я оглянулся на дом Кроуфордов. Миссис Кроуфорд со своим мужем уже открыто глядели в раздвинутые занавески.
Полгода назад. В июне, значит. Мы тогда с Джейн еще были вместе. Я только получил работу.
Почему меня никто не известил? Почему мне не позвонили? Неужели никто не нашел моего имени и адреса среди их бумаг?
Я не думал на самом деле, что мои родители меня не замечали, но, возвращаясь мыслями к детству, я удивился, обнаружив, что воспоминания мои слегка туманны. Я никак не мог вспомнить что-нибудь конкретное, что я делал с мамой, или куда ходил с отцом. Я вспоминал учителей, детей, собачек, кошек, игрушки – и события, с ними связанные, – но от родителей осталось только общее приятное впечатление, что они правильно меня растили. У меня было нормальное, счастливое детство – но те теплые и любовные воспоминания, которые должны бы у меня были быть, отсутствовали. В памяти о моих родителях не было ничего личного.
Может, поэтому и не было между нами той близости. Может быть, я для них был просто типовым ребенком, безличным представителем этой категории, которого они обязаны кормить, одевать и воспитывать.
Нет, этого не может быть. Я не был пустым местом для моих родителей. Они всегда покупали мне подарки на день рождения и на Рождество – вот, хотя бы это. Значит, они обо мне думали. Они всегда приглашали меня на Пасху, на День Благодарения. Я им не был безразличен.
И Джейн я тоже не был безразличен. И это не значило, что я не могу быть Незаметным.
Полгода.
Как раз тогда я только начинал замечать свое состояние, начал осознавать свою истинную природу. Может быть, это было взаимосвязано. Может, когда погибли мои родители, когда люди, которые меня знали и любили, ушли из жизни, все, что раньше во мне ждало своего часа, активизировалось. Может быть, пока они помнили о моем существовании, это мешало мне стать полностью Незаметным.
А с тех пор, как я потерял Джейн, процесс ускорился.
Я выехал на Харбор-Драйв, выпихивая эту мысль у себя из головы, заставляя себя об этом не думать.
А где имущество моих родителей? Продано с аукциона? Роздано на благотворительность? У них не было родственников, кроме меня, а я не получил ничего. Где наши альбомы открыток и фотографий?
Альбомы фотографий. Это сработало, как спусковой крючок.
Я заплакал.
Я вел машину к фривею, и вдруг я перестал видеть, потому что слезы залили мне глаза. Все расплывалось, колыхалось, и я съехал на обочину и вытер глаза и щеки. Я ощущал комок в горле, слышал, как рвутся изо рта всхлипы, и я заставил себя прекратить это, взять себя в руки. Не время для плаксивых сантиментов.
Я сделал глубокий вдох.
У меня не было никого. Ни девушки, ни родственников, ни друзей. Никого. У меня был только я сам – и моя работа. Горькая ирония: только эта работа и давала мне вообще какую-то идентичность.
Но это переменится. Я узнаю, кто я и что я. Хватит мне жить в незнании и темноте. Хватит упускать возможности – с этим кончено. Я научился на собственных ошибках. Я научился на своем прошлом, и будущее мое будет другим.
Я включил передачу и направился к фривею. Пока я доберусь до Бри, будет уже полночь.
Я остановился возле «Бергер Кинг» и купил банку кока-колы на долгую дорогу домой.
Глава 15
Понедельник.
На работу я опоздал на десять минут из-за пробки на фривее Коста-Меса, но по этому поводу не волновался. Все равно никто не заметит.
Все выходные я провел, обзванивая друзей моих родителей, спрашивая их, известно ли им, что случилось с личными вещами родителей. Никто из них не знал. Некоторые даже не стали со мной разговаривать.
Ни один из них меня не помнил.
Никто не знал или не захотел сказать, какая похоронная контора организовала похороны или на каком кладбище похоронили моих родителей, поэтому я пошел в библиотеку, отксерил телефонный справочник Сан-Диего и обзвонил все эти чертовы конторы. Конечно, это оказалась последняя из них. Я спросил сотрудника, знает ли он, что случилось с вещами моих родителей, и он ответил, что нет. Я спросил его, кто оплатил похороны, и он сказал, что это конфиденциальная информация. Он был предупредителен и сочувственно мне сообщил, что если бы я мог представить доказательства, что Мартин и Элла Джонс – мои родители, он был бы рад поделиться со мной этими сведениями, но не по телефону. «Доказательства?» – спросил я. – «Свидетельство о рождении», – пояснил он.
Мое свидетельство о рождении хранилось у моих родителей.
Он сообщил мне, где они похоронены, я сказал спасибо и повесил трубку.
Я понял, что моего прошлого больше нет. У меня нет корней, нет истории. Я существую только в настоящем.
Когда я вошел в офис, Давид над чем-то усердно работал и даже не поднял на меня глаз. Я прошел мимо, снял пальто и сел за свой стол. На нем лежала толстая стопка бумаг. На ней сверху на бланке «со стола Рона Стюарта» была нацарапана записка: «Прошу задокументировать эти процедуры к 10.12». Подпись: PC.
Десятое декабря. Сегодня.
Дата на записке была второго ноября.
Я уставился на записку, перечитывая ее снова. Этот сукин сын нарочно так сделал, чтобы мне нагадить. Я быстро пролистал пачку бумаг. Это были служебные записки от Бэнкса и его начальников, датированные несколькими месяцами ранее, с просьбой задокументировать какие-нибудь процедуры. Я ни одной из них раньше не видел. Я даже ни об одной из этих процедур не слышал.
Я взбесился, но был настолько во власти стереотипа, что взял ручку и стал смотреть бумаги с самой верхней. Мне даже на треть сегодня не выполнить этого задания, и после нескольких тяжелых минут я понял это окончательно. Все, надо отсюда убираться. Я бросил ручку, схватил пальто и направился к двери.
В тот момент мне действительно было все равно, уволен я или нет. Единственное, чего я хотел – уйти куда-нибудь подальше от этого офиса.
На улице утренний туман уже стал подниматься, солнце просвечивало сквозь облака, голубизна начинала вытеснять серое. Я припарковал машину на краю автостоянки «Отомейтед интерфейс», и пока я до нее добрался, я уже вспотел. Бросив пальто на пассажирское сиденье, я опустил окна и сдал назад, оставив дырку в бесконечном ряду сверкающих машин. Потом поехал на юг по Эмери. На первом светофоре я повернул направо, потом налево у следующего. Я не знал, куда еду – просто хотел затеряться в уютной одинаковости лабиринта улиц, но вышло так, что я ехал в общем и целом на запад.