Школьный год Марины Петровой, стр. 48
И действительно, А. С. сразу же стал на меня ворчать: «рука не так», «палец не так», «а это что», «а это что». И этюды я играла спотыкаясь. Но когда начала играть концерт, он замолчал и слушал очень тихо. А потом сказал: «Первое испытание ты, Марина, выдержала».
88. Экзамен начался
Семён Ильич уже два раза поднимался с места и задёргивал занавески на окнах, а солнце всё пробивается то в одну, то в другую щель.
Косой солнечный луч лежит на красном сукне экзаменационного стола, играет на стекле графина.
Вот он подобрался и к скрипке: её лакированный корпус вспыхнул, заблестел…
— Марина, отойди немного в сторону, — говорит Елизавета Фёдоровна.
За экзаменационным столом — Елизавета Фёдоровна, Алексей Степаныч, Семён Ильич, Нина Алексеевна и ещё незнакомые Марине люди. Вот этот седой, высокий — кажется, профессор консерватории. А вот этот внимательно и серьёзно глядящий на неё человек — ассистент самого Ойстраха.
Об этом Марине говорили ещё за дверью. Но сейчас она почти не различает лиц, она очень волнуется. «Только бы не дрожали руки! — думает она. — Только бы не дрожали!»
Так и есть — гамма до мажор, одна из трудных. Это у пианистов она самая лёгкая, потому что в ней нет ни диезов, ни бемолей, а у них, у скрипачей, она трудная.
Марина начинает играть и сразу же замечает, что Елизавета Фёдоровна чем-то недовольна. «Мало играно», — говорит она очень тихо, но Марина услышала. Конечно, мало играно. Разве она играла гаммы столько, сколько нужно? Всё больше концертом увлекалась. Да и скрипка чужая… Хотя нечего валить на скрипку — Марина с ней уже совершенно освоилась.
Двойные ноты. Марина уже немного успокоилась, и руки перестали дрожать. Чисто. Она слышит, что играет двойные ноты совершенно чисто, а ведь это большое достижение для ученицы пятого класса.
— Чисто, — говорит и Елизавета Фёдоровна и одобрительно кивает головой; недовольная складка на её лбу разгладилась.
Ну, кончены гаммы. Теперь вторая ступенька экзамена — этюды. Длинные, трудные.
Отчего это у пианистов этюды похожи обычно на маленькие пьесы — с мелодией, с музыкальным сюжетом, а их ученические скрипичные этюды — это какие-то головоломки из двойных нот, из всевозможных технических упражнений.
Алексей Степаныч объяснял — скрипка очень трудный инструмент. Чтобы хорошо играть на ней, надо много упражняться в различных видах техники, а для этого служат этюды.
— Сначала пятый, — говорит Алексей Степаныч. Пятый. Этот этюд играют прыгающим смычком. Для того чтобы звук был лёгким, отрывистым, как будто танцующим. Этот штрих когда-нибудь очень пригодится в трудных концертах. Алексей Степаныч говорил, что из-за похожего на этот штриха один очень красивый концерт Венявского почти не играют: редко у кого из старших учеников и даже из студентов училища хорошо получается этот штрих. «Вот куда ведёт детский ученический этюд», — говорил он. Хотя и ученический, а красивый. И как увлекательно это ритмичное, танцующее движение руки!
Марина с увлечением играет этюд, и все смотрят на неё улыбаясь.
— Хорошая рука, — одобрительно говорит седой профессор.
— Да-да, замечательная правая рука, — поддерживает кто-то.
Алексей Степаныч молчит. Во-первых, говорят о его ученице, и он молчит из скромности.
Но, во-вторых — и это самое главное, — ему всегда кажется, что дело не в правой и не в левой руке, хотя он много работает над ними, а в чём-то другом, присущем всему, цельному музыкальному характеру ученика.
— Теперь двадцать пятый, — говорит Алексей Степаныч, когда Марина, опустив скрипку, вытирает платком разгорячённое лицо. — Рука не устала?
— Нет, Алексей Степаныч, не устала, — отвечает Марина. И правда, совсем не устали руки и больше не дрожат ничуть.
И скрипка слушается — совсем как своя. Хорошая скрипка, замечательная скрипка советского мастера Витачека.
Этот этюд — в двойных нотах. Марина начала их по-настоящему изучать в начале этого года. До чего же трудными они казались ей тогда! Алексей Степаныч ещё говорил ей в начале года на уроке: «А знаешь, Марина, что значат для скрипача двойные ноты? Мы вступили с тобой в новую, большую область…» Как трудно было вначале играть их не фальшивя! Ещё гаммы, упражнения — это проще, а тут целый этюд в двойных нотах, трудный…
Елизавета Фёдоровна внимательно слушает Марину. Она прекрасно знает, какую трудность преодолевает ученик, берущийся за двойные ноты.
— Чисто! — говорит она с лёгким оттенком удивления. — Достаточно чисто, — добавляет она, потому что абсолютной чистоты не может достигнуть никакой, даже самый усердный ученик.
— И смело, — говорит Семён Ильич.
Да, уж этого отнять у Марины нельзя. Это Алексей Степаныч приучил и её и других своих учеников к решительной и смелой игре. «Да не бойся ты, Марина, этих двойных нот, — говорил он ей, — играй смелее!»
Всё. Техника окончена. Теперь самое главное, самое ответственное — концерт, тот концерт, из-за которого они с Галей ссорились и мирились в начале года, над которым они столько трудились в его середине и который так сблизил их в конце.
Их с Галей концерт. Пробный камень их дружбы. А сейчас, на экзамене, — проба её успехов, её достижений, её годовой работы.
89. Скрипичный концерт
У учеников-пианистов обычно другая программа. Они играют на экзамене пьесы, сонатины, сонаты.
Ученику-скрипачу полагается на экзамене сыграть концерт, для каждого года — другой. Вся ученическая жизнь маленького скрипача связана с концертами — с виртуозными трёхчастными пьесами.
Даже для самых маленьких, позанимавшихся всего один год, существует знаменитый ученический концерт Ридинга, концерт начинающих. Сыграл малыш этот концерт, первую его часть, и уже видно: достиг чего-то, поднялся на первую ступеньку.
И Ридинга играла Марина и, на втором году обучения, — русский концерт Яньшинова, в котором ей так нравилась весёлая русская пляска, и концертино Баклановой, и ля-минорный концерт Вивальди — в унисон со всем классом, а в прошлом году — уже настоящий, серьёзный концерт Баха. Правда, Баха она сыграла не очень хорошо.
А теперь их последний концерт — такой красивый, такой трудный и виртуозный.
В нём, как и во всяком почти ученическом скрипичном концерте, три части.
Редко кто из учеников играет все три, а они с Галей играют.
Алексей Степаныч помогает Марине настроить скрипку. На экзамене это нельзя доверять ей самой — нужно настраивать очень быстро и точно.
Марина глубоко вздыхает. Опять стало страшно. Ведь их концерт начинается решительной высокой нотой. А вдруг собьёшься, сфальшивишь?
— Смелее! — говорит Алексей Степаныч и ободряюще улыбается Марине.
Анна Андреевна играет вступление. Вот-вот, тот самый темп она взяла, что нужно, — именно тот, в котором хотела начать Марина, хотя он чуть медленнее того, в котором они играли на последней репетиции. И как это Анна Андреевна угадала!
Марина слушает знакомые звуки фортепианного вступления.
Музыка его красива, но в ней нет ещё чего-то главного — нет ещё голоса скрипки. Вот сейчас он вступит — и как тогда зазвучит концерт!
И Марина решительным движением поднимает смычок.
Взлетела вверх высокая чистая нота — поющая серебряная нота, и тихо-тихо стало за экзаменационным столом.
Мелодия льётся, звучит, мелодия поёт о счастливом человеке, которому свободно дышится и поётся.
Солнце подобралось уже к роялю. Засверкало лакированное чёрное дерево, зазолотились пушистые волосы Анны Андреевны.
А в мелодию вплетается вальс — отчётливо-мерный и как будто замедленный сначала, а потом всё убыстряющийся. Он кружится всё быстрее, это уже вихрь танца!..
Умудрённые слушатели знают, что вот здесь в мелодию вплелись трудные двойные ноты, да ещё в быстром темпе. Но, привычно отмечая преодоление этих трудностей ученицей, они слушают — слушают музыку вальса.