Заговор бумаг, стр. 4

— Мистер Бальфур, кто-нибудь видел то, что вы называете инсценировкой самоубийства?

Он всплеснул руками, показывая, насколько глуп мой вопрос:

— Я понятия не имею, что думают другие.

— Вы слышали какие-нибудь разговоры, сударь? — продолжал я.

Он посмотрел на меня с изумлением, будто я говорил по-китайски:

— Какие разговоры? Вы полагаете, я могу иметь дело с людьми, которые обсуждают подобные вещи?

— Тогда я в замешательстве, — вздохнул я. — Как я могу найти преступника, если нет ни свидетелей, ни следов? Что именно вы хотите, чтобы я расследовал?

— Я ничего не знаю о вашей профессии, Уивер. Вы производите па меня впечатление бестолкового человека. Вам удавалось раньше отдавать людей правосудию. Как вы это делали, не знаю. Сделайте это сейчас.

Я улыбнулся вежливо, по, признаюсь, снисходительно:

— Да, сударь, мне приходилось отдавать людей правосудию — в тех случаях, когда личность злодея была установлена и мне вменялось найти его. Или же бывало так, что преступник оставался неизвестен, но свидетели докладывали об особых приметах — скажем, шрам над правым глазом и отсутствующий большой палец. Имея такие сведения, я могу задавать вопросы людям, которые, возможно, знают этого человека, и таким образом выяснить его имя, привычки и в конечном итоге место его нахождения. Если отталкиваться от вашего предположения, что делать на втором этапе? Где те люди, которым я мог бы задать вопросы?

— Я поражен вашими методами, Уивер. — Он сделал паузу, возможно, чтобы побороть свою неприязнь. — Я ничего не могу сказать вам ни по поводу второго этапа, ни по поводу жуликов, с которыми вам следует говорить относительно убийства моего отца. Это ваше дело. Но полагаю, вы сочтете дело достаточно интересным, чтобы получить от меня двадцать фунтов. Какое-то время я молчал. Мне чрезвычайно хотелось выпроводить этого человека, поскольку я давно старался всеми силами избегать каких-либо контактов со своей семьей. Двадцать фунтов были для меня немалыми деньгами, и я боялся страшного часа расплаты, но тем не менее понимал, что нуждаюсь в каком-то внешнем толчке, который заставил бы меня пойти на возобновление отношений с теми, кем я столь долго пренебрегал. Было еще кое-что. Тогда я еще не мог объяснить почему, но меня манила перспектива заняться столь трудным делом. Я понял, что Бальфур, несмотря на всю резкость своих высказываний, прав. Если совершено преступление, логично предположить, что оно может быть раскрыто. Мне также нравилось думать, как успех в раскрытии подобного дела мог бы отразиться на моей репутации.

— Я жду другого посетителя в скором времени, — наконец промолвил я. — И я очень занят. — Он начал говорить, но я перебил его: — Я займусь этим делом, мистер Бальфур. Как иначе? Но у меня нет времени, чтобы заняться этим делом прямо сейчас. Если вашего отца убили, на это должны быть причины. Если это связано с кражей, нам необходимо знать подробности кражи. Я хочу, чтобы вы узнали как можно больше о его делах. Поговорите с его друзьями, родственниками, служащими, с кем-то еще, у кого, как вы думаете, есть такие же подозрения. Скажите, где я могу вас найти, и через несколько дней я к вам зайду.

— За что мне платить вам, Уивер, если я вынужден буду делать вашу работу?

На этот раз моя улыбка была менее любезной.

— Вы, безусловно, правы. Когда я освобожусь, я поговорю с членами семьи вашего отца, его друзьями и служащими. Чтобы они меня не прогнали, я непременно им сообщу, что вы послали меня расспросить их. Возможно, вы пожелаете заранее сказать им, что придет еврей по имени Уивер и будет задавать вопросы, касающиеся семейных дел.

— Я не позволю вам беспокоить этих людей, — сказал он запинаясь. — Бог мой, чтобы вы расспрашивали мою матушку!..

— Тогда, может быть, как я предлагал, вы займетесь этим сами?

Бальфур встал и сказал спокойно, как подобает джентльмену:

— А вы хитрец! Я постараюсь выведать что-нибудь незаметно. Но надеюсь в скором времени получить от вас известия.

Я ничего не сказал и не сдвинулся с места, но Бальфур этого не заметил. Через мгновение он исчез из комнаты. Какое-то время я сидел неподвижно. Я думал о происшедшем и о том, что это могло означать, а затем потянулся к бутылке с портвейном.

Глава 2

В то время занятие мое было мне в новинку. Мой опыт насчитывал менее чем два года, и я еще постигал секреты профессии. В последний раз я выходил на ринг около пяти лет назад, тогда мне было двадцать три года. Когда моя карьера столь трагично закончилась, я находил, разные способы заработать себе на жизнь или, правильнее было бы сказать, на пропитание. Не могу гордиться большинством из этих способов, но они меня научили многому из того, что оказалось полезным впоследствии. Одно время я служил по найму на судне, которое курсировало между южным побережьем Англии и Францией, но судно это, как догадался мой проницательный читатель, не принадлежало флоту его величества. После того как капитана судна арестовали за контрабанду, я сменил несколько профессий и занимался даже, стыдно признаться, тем, что грабил дома и промышлял разбоем на большой дороге. Подобные виды деятельности полны романтики, но едва ли прибыльны, и к тому же надоедает постоянно видеть своих друзей с петлей на шее. Поэтому я поклялся себе, что вернусь в Лондон и буду искать честный способ зарабатывать на жизнь.

Жаль, что я не сумел предвидеть возможности, которыми в наши дни пользуются ушедшие с ринга бойцы — например, известный Джек Бройтон, — открывая школы кулачного боя, где обучают молодых ребят, идущих им на смену. Бройтон поистине проявил изобретательность; придумав специальные толстые рукавицы, смягчающие удар, которые он называет боксерскими перчатками. Я видел такие и думаю, что, если вас ударит человек, на руках которого такие перчатки, вы почти не почувствуете удара.

Я не был так умен, как Бройтон, и подобными идеями похвастать не мог, но у меня в кармане было несколько неправедно заработанных фунтов, и я думал подыскать компаньона, чтобы вместе открыть какое-нибудь пивное заведение или что-нибудь в сходном роде. Именно в то время, когда я однажды возвращался домой поздно ночью, мне случилось оказать помощь одному пожилому человеку, на которого напала банда молодых богатых бездельников. Эти головорезы, выходцы из знатных семей, известные в те времена как «могавки» — что оскорбительно для американских аборигенов, — больше всего любили шататься по лондонским улицам, наводя ужас на людей более скромного достатка, отрубая у них конечности, отрезая уши или носы, скатывая с горок пожилых дам и даже совершая время от времени самое гнусное из преступлений — убийство.

Я читал об этих напыщенных молокососах и давно ждал возможности ответить им их же оружием. Не зпаю, чего тут было больше — протеста против высокомерия этих юнцов или сочувствия к их немолодым жертвам. Могу только сказать, что я действовал в тот момент не задумываясь.

Четверо «могавков», одетых в атлас и кружева, в масках итальянских повстанцев, окружили пожилого человека, который сидел посреди улицы, поджав под себя ноги, как ребенок. Его парик слетел с головы и валялся поодаль. Тонкая струйка крови текла из глубокой раны на голове. «Могавки» хихикали, один отпустил какую-то шутку на латыни, которая вызвала бурный взрыв хохота у остальных.

— Теперь, — сказал один из них, обращаясь к пожилому мужчине, — ты должен сам сделать выбор. — Он достал кинжал и с привычной лихостью рассек воздух, прежде чем направить оружие в лицо жертвы. — Желаешь попрощаться с ухом или кончиком носа? Решай скорее, не то получишь оба приза за свои старания.

Наступила тишина, было слышно лишь прерывистое дыхание пленника и журчание сточной воды в канаве посредине улицы.

Перелом ноги, пресекший мою карьеру на ринге, лишил меня бойцовской выносливости, но, несмотря на это, я чувствовал, что способен справиться в короткой уличной драке. «Могавки» были слишком опьянены своей жестокостью, не говоря о вине, чтобы обратить на меня внимание, поэтому я бросился на помощь жертве, сразу свалив одного из хулиганов мощным ударом в шею сзади. Прежде чем его приятели заметили, что я вступил в драку, я схватил второго и бросил его о стену так, что он ударился головой, после чего не был способен ни на какие злодеяния.