Заговор бумаг, стр. 116
Каждый год в конце октября мы с Элиасом встречаемся в какой-нибудь таверне, чтобы отметить годовщину смерти сэра Оуэна. Мы назвали ее Днем Мартина Рочестера. Это был наш личный праздник, на котором мы не радовались, но напивались. Мы вспоминали наши приключения, и я часто записывал сказанное из страха, что могу забыть. Эти неряшливые записи послужили основой данных мемуаров, которые я на этом заканчиваю.
Еще до нашей первой встречи Элиас отбросил мечты о театре, но его перо не лежало без дела. Он написал несколько томов плохих стихов, а в более поздние годы своей жизни написал несколько ставших популярными романов и мемуары под вымышленным именем. Что касается Мириам, она вскоре переехала на великолепную квартиру неподалеку от Лестер-Филдз, где с радостью наблюдала, как акции Компании приносят ей доход.
В отличие от нас, она продала свои акции почти на самом пике их стоимости и теперь в полной мере наслаждается независимостью, о которой мечтала.
К сожалению, такие вещи недолговечны, и так долго желаемая независимость Мириам рухнула в результате неудачного брака, о котором я не буду здесь рассказывать за отсутствием места исмелости.
И Адельман, и Блотвейт пережили потрясения, вызванные крахом «Компании южных морей», и продолжали плести козни и заговоры до конца своей жизни. Что касается Джонатана Уайльда, нет нужды упоминать об ужасающем конце его жизни, однако прежде, чем правосудие свершилось и ему приладили пеньковый галстук в Тайберне, он прожил довольно долго инавлек на меня гораздо больше неприятностей, чем те, о которых я рассказал на этих страницах. Мне приятно сознавать, что неприятности, которые ему причинил я, были куда серьезнее ине оставляли возможности для ответного удара.
Что касается меня, я вел чересчур много разных дел, чтобы рассказать о них в этой книге. Могу лишь сказать, что расследование, связанное с поддельными акциями «Компании южных морей», навсегда изменило методы моей работы.
По настоянию дяди я поселился в Дьюкс-Плейс, на новой квартире неподалеку от Кросби-стрит. Элиас жалуется, что каждый раз, приходя ко мне в гости, вынужден рисковать своей крайней плотью. Насколько мне известно, когда он умер, его крайняя плоть была на месте. Я живу в этом районе по сей день, и, хотя у меня нет ощущения своей полной принадлежности, все же здесь я вписываюсь чуть лучше, чем в любом другом районе столицы.
Как раз в пивной неподалеку от моего нового дома мы с Элиасом и встречаемся, чтобы вспомнить о преступлениях Мартина Рочестера. Я часто вспоминаю ту первую годовщину, потому что осенью 1720 года произошло событие, вошедшее в историю как «Крах „Компании южных морей"». Все только и говорили о крахе, и давние слова Элиаса об опасности этих новых финансовых инструментов стали звучать пророчески.
Вскоре после событиЙ, описанных в моей истории, парламент дал разрешение «Компании южных морей» на осуществление ее плана,и держатели государственных ценных бумаг толпами ринулись обменивать свои твердые сбережения на туманное обещание дивидендов от Компании. После каждого такого обмена стоимость акций «Компании южных морей» повышалась. Она взлетела так высоко, как мало кто мог предугадать. Мои акции стоимостью пятьсот фунтов стали стоить свыше пяти тысяч фунтов. По всей территории королевства люди с небольшими сбережениями вдруг разбогатели, как лорды. Это была эпоха роскоши, неумеренности и богатства. Это была эпоха, когда скромный лавочник или купец вдруг обнаруживал себя живущим в большом особняке и разъезжающим в золоченом экипаже, запряженном шестеркой крепких коней. Мы питапнсь олениной, пили старое доброе бордо и танцевали под аккомпанемент самых дорогостоящих итальянских музыкантов.
Затем, летом 1720 года, Лондон очнулся и сказан: «С какой стати эти акции так высоко взлетели?» — и будто зачарованные новые богачи враз пожелали обратить свои бумаги в нечто более основательное. Одним словом, они бросились продавать, а когда они начали продавать, цены резко упали. Мои акции стоимостью пять тысяч фунтов опять стоили пятьсот фунтов. Обладатели несметного богатства, просыпаясь, обнаруживали, что едва лине разорены. Несметное число инвесторов, купивших акции по уже высокой цене, разорились полностью.
Нация взывала к справедливости, к отмщению. Требовала голов директората «Компании южных морей» — насадить их на колья и выставить вдоль Лондонской дороги. Однако нация не понимала, и так и не поняла до сих пор, что дух спекуляции, вызванный магами с Биржевой улицы, неистребим. Что до справедливости и отмщения, то эти возвышенные принципы, к которым взывали жертвы «Компании южных морей», — не более чем товар, который можно купить или продать на бирже.
Историческая справка
Крах «Компании южных морей» в 1720 году — реальное событие, в англоязычном мире больше запомнившееся как первый обвал на фондовой бирже, которым завершились годы неразберихи и злоупотреблений на лондонских финансовых рынках. Для Великобритании начала XVIII столетия биржевые операции, государственные ценные бумаги и лотереи были в новинку, а неопределенность, связанная с этой новизной, создала своеобразную субкультуру Биржевой улицы. Некоторые мыслители, среди которых можно назвать такого известного, как Даниэль Дефо, и другие, оставшиеся анонимными пли забытыми, изображали финансовые рынки как либо нечто беспросветно дурное, либо нечто удивительное, сулящее щедрый подарок или же разорение. Эта атмосфера изменчивости породила массу брошюр и трактатов о новом финансовом порядке. Поздние исследователи обратились к этим сочинениям при изучении, в частности, аферы «Компании южных морей» и ее краха, а также всей финансовой системы Великобритании XVIII столетня в целом. В последние пять лет наблюдается возросший интерес среди историков, литературных критиков н социологов к финансовым потрясениям той эпохи. Можно предположить, что такой интерес объясняется экономической нестабильностью нашего времени.
Этот роман родился в ходе моей работы над докторской диссертацией в Колумбийском университете. Меня заинтересовал вопрос, как британцы XVIII столетия видели самих себя сквозь призму денежных отношений. Проведя годы в архивах за чтением памфлетов, поэм, пьес, газетных статей и забытых всеми романов, я не нашел источника, который рассказал бы мне то, что я хотел знать о новых тогда финансовых инструментах. Потому я и написал этот роман.
Я ставил своей целью отобразить в нем как неукротимый энтузиазм, так и всепроникающую тревогу того времени,которое непосредственно предшествовало краху «Компании южных морей».
Большей частью персонажи этогоромана абсолютно вымышленные, иногда, правда, являясь собирательнымиобразами исторических фигур, описываемых в произведениях XVIII столетия и в исторических документах. Такого человека, как Бенджамин Унвер, в реальности не было, но на создание этого персонажа меня вдохновил мемуар Даниэля Мендосы (1764—1836), который приписывает себе изобретение того, что он назвал «научным методом бокса», и который позднее стал профессиональным сборщиком долгов. Джонатан Уайльд и его подручные Мендес и Арнольд были реальными людьми, однако я взял на себя смелость во многом изменить их характеры. В период с середины 1710-х годов вплоть до его казни в 1725 году Джонатан Уайльд контролировал преступность в Лондоне, и вообще он является первым признанным королем преступности Нового времени. Еще совсем недавно имя Джонатана Уайльда было хорошо знакомо по обе стороны Атлантики, но XX векпородил такое количество колоритных преступников, что образ Великого ловца воров несколько померк и наших глазах.
Что касается языка романа, я пытался воссоздать ритм прозы XVIII столетия, хотя мне пришлось пойти на большие уступки ради удобочитаемости. Моей целью было создать ощущение речи той эпохи, не загружая читателя отличительными особенностями стиля, которые нам сегодня показались бы унылыми или утомительными.
И наконец, я хотел бы коснуться собственно денег.Деньги в Британии XVIII столетия выглядели следующим образом: двенадцать пенсов равнялись одному шиллингу, пять шиллингов составляли одну крону, двадцать шиллингов — один фунт, а двадцать один шиллинг — гинею. Первые читатели моего романа часто спрашивали, как эти деньги соотносятся с современной валютой.К сожалению, не существует прямой математической формулы, с помощью которой можно было бы точно перевести цены тех времен в современные. Во многом это объясняется тем, что разные общественные классы пользовались деньгами по-разному. Бедный чернорабочий в Лондоне мог заработать двадцать фунтов вгод. На эти деньги он мог кормить семью хлебом, пивом и изредка мясом, покупать недорогую одежду и снимать недорогое жилье. Модный светский джентльмен мог потратить в два раза большую сумму за один вечер на развлечения, не опасаясь показаться экстравагантным. Бенджамин Унвер говорит, что зарабатывал от ста до ста пятидесяти фунтов вгод. Это солидный заработок представителя среднего класса, в особенности если у человека нет семьи. Однако, чтобы носить модную одежду, развлекать гостей из высшего общества, содержать штат прислуги и разъезжать вшикарном экипаже, едва хватило бы пятисот фунтов в год. Ценность денег наиболее ярко выражается в том, что можно на них купить. В Лондоне XVIII столетия то, что можно купить на деньги, зависело от социального положения покупателя.