Война после войны: информационная оккупация продолжается, стр. 40

«Несмотря на армию и флот, они (т.е. правители государства) боялись Бродского и того культурного движения, которое он символизировал».

О дальнейших событиях [8]:

«Эта почти необъяснимая для нормального сознания ненависть преследовала Иосифа и после того как он, просидевший в селе Норинском полтора года, пытавшийся по освобождении включиться в литературный процесс и не получивший такой возможности, вынужден был в семьдесят втором году уехать за границу».

Приведенные факты достаточно наглядно описывают механизмы действий идеологов и методы достижения своих целей в психологической войне против СССР.

Диссиденты на потоке

Подробно рассмотренную операцию «Бродский» можно считать эталоном дальнейших операций идеологов по производству диссидентов, которое было поставлено на поток. Большой резонанс вызвало дело Александра Ивановича Солженицына, прошедшего непростой жизненный путь: фронт, лагеря. Им была написана повесть о лагерных порядках «Один день Ивана Денисовича». Пришедшие к власти Хрущев и его окружение нуждались в любой литературе, которая подтверждала бы дискредитацию Сталина и его времени. А у Солженицына к тому же был и талант. Он одаряется высочайшей милостью. Его имя гремит в печати, на радио и телевидении. Вот как описывает Б. Жутовский встречу руководителей страны во главе с Н. С. Хрущевым с деятелями литературы и искусства в это благословенное время (1963 г.) [3]:

«Огромный зал, столы с яствами. Справа, поперек, для ЦК, а перпендикулярно, в три шпалеры — для остальных. Молчаливые мальчики за стульями, чисто вымытые, пробор, салфетка, готовы и налить, и подать, и вынести… Оживленное харчение, с редкими одобрениями с главного стола, здравицами (хотя без всякого горячительного). Одна здравица за Солженицына. Он встал, далеко от меня, лицо бледно-серое, рядом Твардовский видится курносо. Зал хлопает чуть ли не стоя».

В это время А. И. Солженицын обретает широчайшую известность. О нем говорят все средства массовой информации, его выдвигают на Ленинскую премию. О его умонастроениях свидетельствует обращение в ЦК КПСС к помощнику Н, С. Хрущева В. С. Лебедеву (цит. по [9]):

«Я глубоко взволнован речью Никиты Сергеевича Хрущева и приношу ему глубокую благодарность за исключительно доброе отношение к нам, писателям, и ко мне лично, за высокую оценку моего скромного труда. Мой звонок Вам объясняется следующим: Никита Сергеевич сказал, что если наши литераторы и деятели искусства будут увлекаться лагерной тематикой, то это дает материал для наших недругов и на такие материалы, как на падаль, полетят огромные, жирные мухи. Пользуясь знакомством с Вами и помня беседу на Воробьевых горах во время первой встречи наших руководителей с творческой интеллигенцией, я прошу у Вас доброго совета. Только прошу не рассматривать мою просьбу как официальное обращение, а как товарищеский совет коммуниста, которому я доверяю. Еще девять лет тому назад я написал пьесу о лагерной жизни „Олень и шалашовка“… Мой литературный отец Александр Трифонович Твардовский, прочитав эту пьесу, порекомендовал мне передавать ее театру. Однако мы с ним несколько разошлись во мнениях, и я дал ее для прочтения в театр-студию „Современник“ О. Н. Ефремову, главному режиссеру театра. Теперь меня мучают сомнения, учитывая то особенное внимание и предупреждение, которое было высказано Никитой Сергеевичем Хрущевым в его речи на встрече по отношению к использованию лагерных материалов в искусстве, и сознавая свою ответственность, я хотел бы посоветоваться с Вами — стоит ли мне и театру дальше работать над этой пьесой… Если Вы скажете то же, что А. Т. Твардовский, то эту пьесу я немедленно забираю из театра „Современник“ и буду над ней работать дополнительно. Мне будет очень больно, если я в чем-либо поступлю не так, как этого требуют от нас, литераторов, партия и очень дорогой для меня Никита Сергеевич Хрущев».

Вскоре после этого обращения Идеологический отдел ЦК резко меняет свою позицию. Вместо восхваления — поносительство. Наступает необратимое отчуждение Солженицына от власти. Идеологи отправляют его в нужную им «стезю».

Все это роднит дело Солженицына с делом Бродского. Производство диссидентов идет по отработанной схеме. С точки зрения нормального человека, характерной чертой большинства дел была их внешняя бессмысленность, и многим казалось, что их проводили идиоты. Это относится, в частности, к делу А. Синявского и Ю. Даниэля и прошедшего за ним дела «четырех» (А. Гинзбурга, Ю. Галанскова и др.). Так же, как и дело Бродского, они подробно, во всех деталях излагались в СМИ Запада. Вот выдержка из последнего слова подсудимого Александра Гинзбурга на процессе «четырех» 12 января 1968 г. [10]:

«Итак, меня обвиняют в том, что я составил тенденциозный сборник по делу Синявского и Даниэля. Я не признаю себя виновным. Я поступил так потому, что убежден в своей правоте. Мой адвокат просил для меня оправдательного приговора. Я знаю, что вы меня осудите, потому что ни один человек, обвинявшийся по статье 70, еще не был оправдан. Я спокойно отправляюсь в лагерь отбывать свой срок. Вы можете посадить меня в тюрьму, отправить в лагерь, но я уверен, что никто из честных людей меня не осудит. Я прошу суд об одном: дать мне срок не меньший, чем Галанскову». (В зале смех, крики: «Больше, больше!»)

В результате деятельности идеологов по производству диссидентов постепенно среди западных левых формировался негативный образ Советского Союза. Ряд людей, оказавшихся на Западе, в частности В. Некрасов, А. Галич, В. Максимов, А. Зиновьев, никакого отношения не имели к антисоветской деятельности, более того, многие из них остались сторонниками социализма, патриотами своей страны, но выступали против заведомой лжи идеологов, причем подаваемой в грубо оскорбительной, отталкивающей, вызывающей форме.

С начала 70-х происходит качественное изменение в положении диссидентов. Теперь новоиспеченные диссиденты оказались в центре внимания западных СМИ и приобретали всемирную славу и известность. Они стали получать денежное содержание, им присуждают награды и премии, в том числе Нобелевские (Пастернак, Бродский, Солженицын, Сахаров). Диссидентство становится профессией, в которой появляются свои плюсы, она становится даже привлекательной.

В 60-е годы реальное влияние диссидентов еще ничтожно мало, но идеологи уже поднимают шум. Они клеймят в печати фактически неизвестных до этого, часто ни в чем не повинных или ничего не значащих людей. В результате их имена гремят и в СССР, и во всем мире.

Интеллигенция в конце шестидесятых

Наряду с производством диссидентов идеологи развертывают кампанию по нравственному разложению интеллигенции, другими словами, по производству «скрытых» диссидентов. Интеллигенцию — писателей, артистов, ученых — начинают вовлекать в массовые действа по осуждению диссидентов, включая выступления на собраниях, заявления с подписями основных сотрудников институтов. Причем это осуждение должно было проводиться в подавляющем большинстве случаев при отсутствии реальной информации. При сборе подписей использовались различные методы воздействия. Так, например, за отказ подписать заявление, осуждающее Сахарова, сотрудник научного института был предупрежден, что ему не дадут защитить готовую диссертацию, после чего он сдался. Некоторые шли на хитрость, не приходя в институт в день сбора подписей. Большинство же людей, работавших в науке в тот период, особо не задумывались над своей подписью. Многие ставили подписи искренне, и на то были причины, так как действия некоторых диссидентов производили отталкивающее впечатление. Например, ходило по рукам произведение самиздата о А. С. Пушкине, из которого следовало, что более извращенную, порочную и омерзительную личность, чем Пушкин, трудно себе представить.

Но главное состояло в том, что появились люди, и их число росло, готовые поддержать любые действия идеологов, их необоснованные нападки, люди, готовые выслужиться и извлечь из этого конкретную пользу для себя. В их шумном и яростном осуждении диссидентов не было ни грана убеждений. Ради личной выгоды, личных интересов они были готовы пойти на все. Они могли менять цвет, как хамелеоны. Подавляющее большинство деятелей литературы и искусства, с особой страстью осуждавших диссидентов и славивших социализм, стали к концу 80-х «демократами». Когда Солженицына в 1974 г. выслали из СССР, в газетах были опубликованы многочисленные отклики, клеймящие «литературного власовца». Например, писатель Александр Рекемчук пишет в «Литературной газете» в заметке «Клеветник»: