Пламя любви, стр. 17

— Исповедаться тебе? Да никогда в жизни! Нет, я не стану просить у тебя поддержки — однажды я уже узнала, каково терпеть твое неодобрение!

— Я ведь сказал: мне очень жаль, и я прошу у тебя прощения.

— Что толку в этих словах? Важны дела. Если бы ты был тогда добр со мной, как я того хотела, если бы поддержал и защитил меня, как старший брат, быть может, все сложилось бы иначе…

— Что «все»? — резко спросил Майкл.

— Да не все ли равно? — нетерпеливо ответила Мона. — Нет, наверное, все это было неизбежно — и твое осуждение тоже. — Она отвернулась к огню. — Каштан готов. Хочешь?

— Нет, спасибо, я не голоден.

— Обиделся? — поддразнила его Мона. — Бедненький Майкл! Что, так хотел услышать историю моей жизни? Не переживай, когда-нибудь я напишу воспоминания. Ты их прочтешь и на полях каждой страницы оставишь свои язвительные комментарии.

— Думаешь, это на меня похоже?

— Право, не знаю. Я пришла к выводу, что очень плохо понимаю людей. Все, с кем мне приходилось сталкиваться, делают то, чего от них никак не ожидаешь. Быть может, я, как и ты, плохой судья людских характеров.

— А кто говорит, что я плохой судья?

— Я говорю. Точнее, во мне говорит досада. Мне всегда, еще девочкой, хотелось, чтобы ты мной восхищался, считал меня очаровательной, умной, самой-самой лучшей. А ты смотрел на меня с таким презрением — типа «да это всего лишь девчонка»!

— Тебя послушать, так я просто негодяй какой-то.

— Меня послушать, — парировала Мона, — так ты всем хорош, вот только любишь нос задирать!

— Откуда ты знаешь? Тебя ведь долго не было. Что, если я изменился?

— Может быть… — задумчиво откликнулась она. — Об этом я не думала. А ты изменился, Майкл? И в чем же? Влюбляешься без памяти и заводишь бурные романы?

— Может быть.

— Как интересно! И никто мне не рассказал! А с кем?

— Мне казалось, ты не любишь исповедей.

— Touche! [7] — признала Мона. — Однако, кажется, ты пытаешься соблазнить меня сделкой: мои признания в обмен на твои. Но откуда мне знать, стоят ли того твои признания?.. Хм… мысль, конечно, соблазнительная. В тебе есть какая-то обаятельная загадочность, Майкл. Темноволосый незнакомец, суровый и молчаливый, этакий английский Гэри Купер. Знаешь что — а ведь, пожалуй, ты темная лошадка, Майкл Меррил. Как я раньше этого не замечала?

— Теперь заметила — и что же будешь делать дальше? — поинтересовался Майкл.

— Даже и придумать не могу, — насмешливо протянула Мона. — Но как интересно: по соседству со мной живет молчаливый, загадочный и, скажем без утайки, привлекательный мужчина, о котором я на самом деле ровно ничего не знаю. Может быть, попробовать с ним пофлиртовать?

— Твоя мать будет в восторге.

Мона расхохоталась.

— Майкл, ты действительно изменился! С тобой стало весело. Ладно, пойдем-ка вниз и посмотрим, что делают остальные. Должно быть, они сыграют только один роббер: генерал никогда не задерживается допоздна.

С этими словами она поднялась на ноги и начала поправлять платье. Майкл тоже встал, не сводя с нее глаз.

— Спасибо за интересную беседу, майор Меррил! — игриво бросила Мона.

А в следующий миг ахнула: Майкл шагнул к ней и сжал ее в объятиях.

— Майкл!.. — воскликнула она, но слова застыли у нее на устах, когда он накрыл ее губы своими.

Майкл целовал ее страстно, почти жестоко, прижимая к себе так, что она едва дышала. А через несколько мгновений так же резко отпустил.

Она стояла пораженная тем, что он сделал, прижав одну руку к груди, а другую к щеке.

— Майкл! — снова вскричала она.

— Разве не на это ты напрашивалась? — спросил он голосом жестким и непримиримым, как пощечина. — Кажется, ты хотела пофлиртовать со мной!

Мгновение она смотрела на него словно на сумасшедшего, а затем и щеки ее, и шея, и грудь в вырезе платья залились краской.

Судорожно вздохнув, она развернулась и почти бегом бросилась прочь из галереи.

Глава седьмая

В холл они вышли, не говоря ни слова. Мона шла впереди, гордо подняв голову; щеки ее пылали. Дойдя до подножия дубовой лестницы, она вдруг услышала, как во входную дверь постучали.

«Няня, должно быть, уже легла», — подумала она и, подойдя к двери, отодвинула тяжелый засов.

На пороге стоял молодой человек в форме ВВС.

— Доктор Хаулетт здесь? — спросил он.

— Да, — ответила Мона. — Вы хотите с ним поговорить?

— Он мне срочно нужен! — ответил незнакомец. — Мой сын ранен!

— Сейчас позову доктора, — ответила Мона. — Заходите.

— Вы, кажется, командир нашей летной эскадрильи? — услышала она голос Майкла у себя за спиной.

Через несколько секунд в холл выбежал доктор Хаулетт.

— Что случилось, Арчер? — спросил он. — Кто-то из ваших ребятишек заболел?

— Джерри порезался, — отвечал молодой летчик. — Он проснулся и попросил молока. Жена дала ему молока в стакане. Отвернулась всего на секунду, но он как-то умудрился разбить стакан и сильно порезался осколками. Нам не удается остановить кровь.

— Иду немедленно, — ответил доктор. — Слава богу, мой саквояж со мной в машине! В такое время, как сейчас, я никуда без него не выхожу.

И начал надевать пальто.

Повинуясь какому-то порыву, Мона открыла дверцу гардероба и достала оттуда старое твидовое пальто — одно из тех, что хранила там мать.

— Я с вами, — коротко сказала она в ответ на вопросительный взгляд доктора.

— Объясните Дороти, что случилось, хорошо? — попросил доктор Майкла.

Тот кивнул.

— Все объясню, а потом догоню вас, — ответил он. — Кто знает, быть может, и я вам пригожусь.

До сторожки они добежали за несколько минут.

«Должно быть, это муж той «писательницы», о которой говорила няня, — думала Мона на ходу. — Для командира эскадрильи он еще очень молод, а для отца нескольких детей тем более!»

Интересно, думала она, как все это семейство умещается в сторожке?

С детских своих лет, когда в сторожке еще жили садовник с женой, она запомнила темную тесную гостиную, загроможденную ветхой старинной мебелью, вечно с плотными шторами на окнах. В такой мрачной комнате, по ее мнению, должны были обитать ведьмы или гоблины.

Они поднялись на крыльцо. Не тратя времени на церемонии, доктор Хаулетт первым вошел в дом. Мона вбежала за ним.

Комната оказалась гораздо больше, чем ей помнилось. Сразу бросились в глаза стены, оклеенные нежно-золотистыми обоями, солнечно-оранжевые занавески, скромная, но аккуратная дубовая мебель.

Но в следующий миг все ее внимание обратилось на молодую женщину, сидящую у огня с плачущим ребенком на руках.

Женщина была прехорошенькой — личико сердечком, темные волосы с модной стрижкой «паж», миндалевидные глаза. Но сейчас лицо ее было искажено страхом.

Ребенок, на вид лет трех, вопил во весь голос. Кровь была повсюду: у него на ногах, на платье матери, на полу…

— Я пыталась наложить ему жгут, — срывающимся от волнения голосом сообщила миссис Арчер.

— Вы все сделали правильно, — ободрил ее доктор. — Не беспокойтесь, через несколько минут мы все исправим.

На левой руке мальчугана зияла огромная уродливая рана, казалось перерезавшая ручку почти пополам.

— Горячей воды, — коротко приказал доктор, — и тазик, если есть.

Летчик беспомощно застыл, в ужасе глядя на окровавленного сына. Мона и Майкл поспешили в тесную кухоньку.

Майкл нашел большую миску, а Мона включила электрический чайник. Вернувшись в гостиную с горячей водой, она услышала слабый голос миссис Арчер:

— Простите, но я… я, кажется, сейчас упаду в обморок!

Мона сама толком не поняла, как ребенок оказался у нее на руках. Дальше — тошнотворно-сладкий запах хлороформа… и вот маленькая, теплая и неожиданно твердая детская головка расслабленно прильнула к ее груди.

Врач начал зашивать рану. Мать ребенка, пепельно-бледная, лежала в кресле, а муж суетился вокруг нее со стаканом бренди.