Ковчег детей, или Невероятная одиссея, стр. 53
Больше он читать не стал. И чтобы побороть смущение, тут же начал давать распоряжения боцману. Лицо его вновь приняло суровое выражение. Как и подобает капитану. А не стихотворцу.
Теперь Аллен видел перед собой совсем другого человека. С цепким и твердым взглядом, решительным голосом и жесткими движениями. Даже брюшко стало менее заметным под форменной курткой и положительно обозначило деловую солидность и уверенность.
Только сейчас Аллен заметил, что судно, пересекавшее океан, сияет свежестью окрашенных бортов и надстройки. Лебедки на носу и корме, шлюпки ботдека зачехлены зеленым брезентом и увязаны тросами. На влажной палубе во всем царил порядок. Команды капитана выполнялись без суеты, но споро.
Райли Аллену, любившему порядок и аккуратному даже в мелочах, все больше нравились капитан и его судно.
— Скажите откровенно, — вывел его из задумчивости Робинс, — ведь вы поднялись на борт не только затем, чтобы справиться о грузе? Это мог сделать любой из ваших подчиненных. Какие еще проблемы вас волнуют?
— Вы угадали, капитан. Хотя надеюсь, что моя просьба не будет для вас чрезмерно обременительной. Хочу попросить взять на обратном пути в Штаты почту.
— И только? Ну, думаю, моему пароходу по силам справиться с таким грузом.
— Но писем много.
— Как много?
— Тысяча, а может, и две.
— Действительно немало. Кто же это так много пишет?
— Дети. Русские дети. Вот уже пятнадцать месяцев они не видели своих родителей. Нет нужды говорить, как ждут в далеком Петрограде каждую весточку. В Сиэтле вас встретят. Вы должны будете передать почту из рук в руки. А потом…
— Да, да. Я понимаю. Они, эти письма, должны попасть в Россию… Мистер Аллен, вы меня заинтриговали. Учтите, я не только люблю вкусно поесть, но еще и невероятно любопытен. Какие тайны связаны с этими письмами?
— Ровным счетом никакие. Но для человека, как вы о себе сказали, любознательного — это удивительная история, сравнимая, может быть, с десятком авантюрных сюжетов. И при этом совершенно невыдуманная. Трагическая и романтическая, порой печальная, порой озорная…
Капитан Робинс ни единым словом не прервал своего гостя. Рассказ об одиссее петроградских детей захватил его не меньше, чем Ханну Кемпбелл три недели тому назад. А ведь бывалого моряка не так-то просто чем-либо удивить.
— Так вы говорите, они сейчас находятся на острове Русском?
— Да. Именно там.
— Но ведь это совсем рядом.
Капитан послал проходившего мимо матроса на ходовой мостик, и вскоре тот вернулся с биноклем.
— Я их вижу! — воскликнул Робинс с таким выражением лица, будто разглядел аборигенов на только что открытом острове.
— Да, я их вижу, — повторил капитан. — Но я их хочу видеть не только в бинокль.
Моряки — самые решительные на свете люди. Вскоре с парохода спустили две шлюпки. Обе они до краев были заполнены подарками, так что гребцы едва могли вытянуть ноги. Капитан держал на коленях коробку с почтовыми конвертами. Аллен — другую, с писчей бумагой.
Когда до острова оставалось не больше сотни метров, капитан Робинс сказал пророческие слова, которые Райли Аллен потом часто вспоминал:
— Вот увидите, дорога этих детей домой будет лежать через Тихий океан. Другого пути нет…
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
ВСЕ ВМЕСТЕ
Из Петрограда дети выехали двумя колониями и в разное время — 18 и 25 мая 1918 года. На Урале их разместили порознь. Первую группу — в Миассе, другую — в поселке Курьи, на берегу быстрой горной реки.
Сибирскую зиму колонисты пережили тоже вдалеке друг от друга, в городах и селах, порой разделенных сотнями верст.
И по Транссибирской магистрали передвигались раздельно — тремя поездами.
Все время врозь и врозь. И только здесь, на острове, судьба их соединила. Не только друзей и одноклассников, но также сестер и братьев, которые не виделись много месяцев.
Наверное, ни разу за всю свою историю остров Русский не видел и не слышал столько слез, объятий, счастливого смеха и возгласов удивления.
По давней традиции решили зажечь костер дружбы.
Тысяча человек — значит, и костер должен быть большим. Чтобы тысячи искорок взметнулись в небо, чтобы весь Владивосток и десятки судов, стоящих в гавани, разделили их радость и восторг.
Место выбрали на берегу. Дети только что покинули столовую, галька хрустела под их ногами. Все было готово. Оставалось лишь поднести факел. Но ждали темноты.
Закат был прекрасен. Он горел в полнеба. Но как только закат померкнет, вспыхнет другое пламя.
Лена Александрова вертелась у ног Барла Бремхолла. Она знала, что именно он поднесет к хворосту факел. Ей льстило, что самый высокий и самый главный человек в этой толпе взрослых и детей — ее друг.
— Дядя Барл, — дернула она его за рукав. — Дядя Барл, — повторила она, глядя снизу вверх. — Я вас познакомлю с Петей.
— Да, я помню. Это твой брат. Но где он?
— За вашей спиной.
— Зачем же прятаться?
Петя пожал протянутую руку.
— Хочешь мне помочь?
— Да.
— Давай договоримся. Я зажгу костер с этой стороны, а ты — с другой. Согласен?
Предложение было столь неожиданным, что Петя не нашел слов для ответа.
— Он согласен! Согласен! — закричала Лена вместо брата и захлопала в ладоши.
— Ну, вот и хорошо!
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
КРАБЫ ТОЖЕ ХОТЯТ ЖИТЬ
Пете и его друзьям досталась особая казарма. Прежде в ней жили радиотелеграфисты. После них остались таблицы с азбукой Морзе. Мальчишки тотчас принялись изучать телеграфные знаки. А потом им захотелось проверить свои знания. И они начали перестукиваться через стены костяшками пальцев. Но так стучать неудобно, да и больно. И каждый взял в руки камешек: тук… тук-тук…
Вездесущая Лена не очень-то понимала, чем увлечены ее брат и другие мальчишки. Но игра ей понравилась. Она бегала от стенки к стенке и старалась своим камешком постукивать точно так же, как это делал Петя. И точно так же повторяла за ним шепотом: точка-тире, точка, точка, точка…
Тогда почему Петя сердится и говорит ей: «Не мешай!»?
Слух о необычном способе общения разнесся по колонии, и вскоре все казармы наполнились дробным перестуком.
Ксения Амелина не расставалась с книгой Александра Дюма «Граф Монте-Кристо». Она знала ее чуть ли не наизусть и сразу вспомнила страницы, где Эдмонд Дантес, главный герой романа, перестукивается через стену темницы с другим заключенным. В конце концов это помогло его побегу из страшного замка Иф.
Стены казармы на острове тоже толстые и мрачные, но никто не держит детей взаперти.
На смену азбуке Морзе пришла рыбалка. О рыболовных снастях мальчишки позаботились еще в Петрограде, когда собирались в путешествие. Они знали, что на Урале, где предстоит провести целое лето, — много рек и озер, богатых рыбой. Ожидания их не обманули. Ребята подолгу сидели на берегу, наблюдая за поплавком. И терпение всегда вознаграждалось хорошим уловом.
Здесь, на острове, рыбалка была совсем другой. Бухта кишела разной живностью, и чтобы заполучить добычу, требовались не часы, а минуты. Достаточно подобрать палку, к ней привязать бечевку… Ну и крючок, конечно. И орудие лова готово. Правда, раздобыть настоящий фабричный крючок трудно. Но не беда! На берегу вон сколько проволоки! Остается лишь заправить конец самодельного крючка напильником, и тебя ждет щедрый улов.
Рыба здесь ловилась даже без наживки. Стоило опустить крючок в проходящую стаю, а затем умело подсечь — и добыча в твоих руках. А лобастых бычков, что во множестве снуют у причальных свай, так тех колонисты ловили обыкновенным сачком.
Рыбная ловля увлекательна, если связана с долгим и терпеливым ожиданием, с хитростью и соперничеством. На острове же этого не было. Совсем неинтересно сидеть с удочкой, если к твоему крючку разом тянется десяток голодных рыбьих ртов. И мальчишки переключились на крабов. Их здесь тоже много.