Ковчег детей, или Невероятная одиссея, стр. 24

Девочек встретили приветливо. Хозяин, Алексей Иванович, усадил их в кресло, а затем представил своих детей: Петю, Полю, Зою, Лиду и Кланю.

— Ну что, начнем? — смущенно спросила Ксюша.

— Зачем же так сразу? — возразил Алексей Иванович. — Сегодня у нас день знакомства. Кроме того, мы еще не обедали.

Чего только не было на столе! Домашняя колбаса, глазунья, сметана, маринованные грибы, моченая брусника… Но больше всего им понравились сибирские пельмени. Перед сестрами поставили по большой миске.

Катю и Ксюшу даже испугало такое обилие пищи. Они не знали, что и сказать. А может, это сон?

После обеда отец приказал Пете:

— Запрягай лошадей! Хочу, чтоб вы прокатились по городу с ветерком, — сказал он сестрам.

Петя Шапкин лихо управлял лошадьми. Сани мчались как вихрь, поднимая снежную пыль. У девочек дух захватывало.

В гимназию они приехали уже к вечеру, отказавшись, к удивлению подружек, от ужина.

Амелина стала бывать у новых знакомых почти ежедневно. Занималась она с Лидой, готовя девочку к поступлению в школу. Но вскоре Евдокия Федоровна попросила позаниматься и с другими дочерьми — Кланю обучить азбуке, а Зое помочь по алгебре.

Прежней робости как ни бывало. Ксюша убедилась, насколько подготовка в петроградской гимназии выше, чем в провинции. А еще она обнаружила у себя способности и даже стала подумывать, не быть ли ей учительницей.

Вскоре Амелина стала в семье Шапкиных своей. Она отказалась от платы. Достаточно уже того, что не только она, но и Катя, а случалось и подруги, столовались у этих добрых людей.

Постепенно Ксюша привыкла, что за ней заезжали, а затем отвозили домой. Но однажды был сильный мороз. И девочку оставили ночевать. Как же хорошо ей спалось в эту ночь! Настоящая мягкая постель… Совсем не обязательно быть принцессой на горошине, чтобы заметить разницу между периной и жестким, со слежавшейся соломой матрасом.

Девочка спала так сладко, что хозяйке было жалко ее будить.

А когда утром сели пить чай, раздался стук в ворота. Это пришла Анна Александровна. Ксюша услышала в соседней комнате громкий разговор. Воспитательница была так рассержена, что даже отказалась раздеться. И только Алексею Ивановичу удалось ее успокоить.

— Мы никого не отпускаем без чая, — сказал он, — тем более на улице морозно. А с вашей Ксюшей… Нет! С нашей Ксюшей, как видите, ничего не случилось.

Чуть отдышавшись и успокоившись, Зыкова все объяснила. Вечером, перед молитвой, девочки от нее скрыли отсутствие Ксении Амелиной, будучи уверенными — ее вскоре привезут. А утром и сами подняли тревогу. Никто ведь не предупредил, что она останется ночевать.

Как бы то ни было, все уладилось. Кланя и Зоя, к радости родителей и к гордости юной учительницы, преуспели в учебе, а Лида поступила в школу.

В крещенский вечер девочки решили погадать. Начали думать: как это сделать? Обычно в воду льют расплавленный воск или олово. Затем рассматривают тень от расплава на стене. Но ни олова, ни воска не было.

— Я придумала, — сказала Женя Сток. — Будем жечь бумагу.

Смятая в комок и подожженная бумага давала на стене причудливые тени, а значит, и много возможностей для толкования.

После этого побежали на перекресток спрашивать у прохожих имена. Поверье говорит, что имя первого встречного окажется и именем твоего суженого. Но девочкам не повезло. Их было много, а прохожие не попадались.

И все равно весело. Хоть и крепкий крещенский мороз. Хоть и сильный ветер.

Из рассказа Ксении Амелиной:

— Самые счастливые — так мы говорили о сестрах Спандиковых, Жене и Люсе. Неожиданно в Петропавловске появился их отец. Как это ему удалось добраться из Петрограда в казахские степи, одному Богу известно. Ведь шла война. И перейти линию фронта было очень и очень опасно. Но любовь к дочерям помогла ему преодолеть все опасности. Как мы радовались за Женю и Люсю, когда они покидали колонию! Радовались и завидовали… Как же! Скоро они увидят маму и родной Петроград.

К несчастью, судьба их сложилась иначе. В вагоне, в котором они ехали домой, вспыхнул пожар. И сестры сгорели в мчавшемся поезде. Уж лучше бы остались в колонии…

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

ИРБИТ

Из всех дорог, какие нас связывают и разделяют, железным, наверное, выпало быть самыми значимыми в судьбах и памяти. О них слагали поэмы и песни, горькие и торжественные. Ставили на постаменты теплушки и паровозы. Кусками чугунных рельс, поднятых на дыбы, преграждали путь вражеским танкам… Петроградских детей железная дорога уводила все дальше на восток.

Ирбит. Еще один сибирский город, где оказались колонисты.

Всем хватило места в двухэтажном красного кирпича доме, стоящем на знаменитой, как им объяснили, площади. А знаменита она тем, что здесь проходили великие сибирские ярмарки — центр восточной торговли мехами, рыбой, верблюжьей шерстью и прочими многочисленными товарами.

Сейчас площадь пустует. Неторговое нынче время. И лишь остается дать волю воображению и представить, какой гомон стоял здесь когда-то, какие кипели страсти!..

Утро начинается где-то за собором. На противоположной стороне площади тянутся к заутрене прихожане, народ тихий и благочинный.

У окна стоит девочка. Это Ирина Венерт. Она не спала почти всю ночь. Тревожное, почти мистическое чувство владеет ею со вчерашнего дня, с тех пор как наслушалась на вокзале всяких историй об особенностях ирбитской жизни.

…Живут здесь староверы. Народ замкнутый. Они не признают медицины. И вот поселились вместе со староверами разные страшные болезни: быстротечный туберкулез, какая-то лихорадка, а еще — беспробудный сон. Последнее — страшнее всего.

Ирина вспомнила рассказы Эдгара По. Человек крепко, очень крепко уснул, а его приняли за умершего и похоронили. И вот жуткое пробуждение там, под землей. Говорят, в Ирбите тоже были случаи летаргического сна, когда откапывали похороненных заживо.

Ирина передернула плечами, то ли от утренней прохлады, или от разыгравшегося воображения. А вдруг и она заболеет и крепко уснет? Нет, уж лучше, как сегодня, бодрствовать.

Она еще не знала, что в ближайшую и последующие ночи придется бодрствовать совсем по иной причине.

В доме, где поселились колонисты, раньше находилась богадельня. В ней жили старушки. Куда они девались — никто не знал. Но если бы девочкам сказали, что старушек съели клопы, то поверили бы.

Неисчислимые легионы насекомых обитали в каменных стенах. Черными полчищами ползли они к своим жертвам. Колонисты объявили клопам непримиримую войну. Вытаскивали топчаны на улицу. Обливали их керосином и кипятком. Зимой вымораживали. Все напрасно! Через два-три дня по стенам вновь двигались знакомые процессии.

Некоторые девочки привыкли или смирились с неизбежным. И только Ирина Венерт перебралась на широкий подоконник и просиживала там целую ночь, прикрывшись одеялом.

В отличие от Кургана, ирбитские печи топились жарко. Дров достаточно. В доме было тепло, а за порогом — стужа. Дети за лето обносились. Порвались чулочки. Прохудились башмаки. Легкие пальто не могли защитить от мороза. Так что на занятия не шли, а бежали.

В гимназии Ирина Венерт сошлась с несколькими девочками. Одна из них, Таня Шеломенцева, жила рядом с колонистами. Однажды она пригласила Ирину в гости.

Как раз в это время дети изучали пьесы Островского. И Ирине показалось, что, переступив порог дома Шеломенцевых, она попала в девятнадцатый век. Попала в давний, навсегда ушедший в прошлое купеческий быт.

В темных сенях стояли огромные, привинченные к полу сундуки с полупудовыми замками. Сам хозяин занимал весь первый этаж. Жена умерла от туберкулеза, оставив его заботам четверых детей. Кабинет купца был увешан фотографиями жены, в том числе и лежащей в гробу.