Вариант «Бис» (с иллюстрациями), стр. 50

Фронтовики британских и американских частей относились к немецкому гражданскому населению с брезгливостью и презрением, а к ставшим теперь вроде бы союзными германским солдатам – с плохо скрываемой злобой. У немцев осталось оружие, знаки различия, ордена, военная организация и вся техника, которая теперь перемещалась на восток бок о бок со своими недавними врагами. Немецких солдат кормили, заправляли, обмундировали, снабжали только свои службы. Причем кормили и снабжали в последнюю очередь, только после того, как все, что не было отмечено приставкой «эрзац», доставалось «западникам», которые забирали нужное им, не затрудняя себя какой-либо бумажной волокитой. Никто особо не скрывал, что немцев на Восточном фронте собираются использовать в качестве пушечного мяса, поскольку проливать свою кровь за вонючих «гуннов» или «джерри» [82] уроженцы Северной Америки, Британских островов, а тем более Австралии или Новой Зеландии вовсе не собирались. Многие открыто выражали свое пожелание, чтобы немцев там и похоронили, после чего, как рядовые не сомневались, в Вашингтоне сумеют договориться с «дядей Джо», отдадут ему честно заработанную часть пирога и все будет нормально. Информацию о прорывающихся им навстречу русских танках большинство фронтовиков из армий бывших «западных союзников» встречали с ухмылкой. Чем быстрее русские встретятся с ними, тем лучше – тогда «джерри» перестанут пороть чушь. Русские их просто передавят, а если при этом слегка поцарапают себе кулаки, так не в первый же раз. В возможность настоящей войны никто особо не верил, даже многие немцы. Почти все полагали, что отчаянное сопротивление на Восточном фронте просто покупает им время и территорию, по которой будут определять будущую границу зон влияния, как в свое время собирались делать в Финляндии. О том, что в итоге главная роль в определении финско-советской границы принадлежала все же Сталину, а не Паасикиви, многие не имели представления.

Вообще, политическая наивность людей, поставленных своими народами к кормилу власти во время войны, была поразительной. Американцы и англичане передали Советскому Союзу десятки тысяч грузовиков, тысячи боевых самолетов и танков. Они везли это через пески Ирана и ледяные воды Арктики, охотничьи угодья Люфтваффе и Кригсмарине. Советскому Союзу, в течение нескольких лет, предоставлялась передовая военно-техническая информация и технология. Что они получили за это, спрашивали теперь в Британии и США? Золото. Слитки с печатями Госбанка, за исключением нескольких тонн, погибших с «Эдинбургом» [83], перекочевали в подвалы государственных хранилищ западных стран – но ведь золото это условность! Зачем золото стране, которая настолько огромна и разнообразна, что почти не нуждается во внешней торговле? Ей нужны технологии, и за них она честно заплатила, но зачем у нее взяли это золото? В Советском Союзе почти не носят обручальных колец, это считается мещанством, и эту глупую церковную традицию осуждают партийные органы. В Советском Союзе не ходит в обращении золотая монета, да и серебряная особо не ходит – после исторической фразы Ленина «Надо расстрелять как можно больше кассиров» [84]. Из золота и серебра делаются ордена и медали, некоторое их количество используется в радиотехнике, и это все! В остальном оно бесполезно. Да и само количество полученного золота совершенно не соответствовало объемам предоставленной Советам помощи. Одни только «Ройял Соверен» и «Милуоки», переданные советскому Северному флоту в счет дележа итальянских кораблей, до которых они не могли пока добраться по географическим причинам, достались им, получается, даром! Эсминцы, многочисленные тральщики, торпедные катера – все это русские получили, и все это теперь делало союзникам ручкой.

Чины в политическом руководстве Соединенных Штатов и Великобритании, которые осознавали истинный размер помощи, фактически оказанной врагу, употребляли по этому поводу слова, которых не было в больших словарях английского языка: «Woody» или «Rum-dum» [85] с английской были наиболее простыми из них. Немецкий язык был не менее богатым, но немцы о многом не были в курсе, для их психики вполне хватало того давления, которые русские оказывали на нее сами по себе. Маленькой хорошей новостью было известие о том, что назначенный к переходу в Мурманск для передачи русским эсминец «Линкольн» был задержан вместе с крупным конвоем, на который они, возможно, еще рассчитывали. Таким образом, последним прошедшим в Советское Заполярье союзным конвоем стал августовский JW-59. В безуспешных попытках его атаковать немцы потеряли три субмарины: две были потоплены «эвенджерами» с английского авианосца, а одна – советским эсминцем «Дерзкий». Он оказался единственным участником этого столкновения, который принес какую-то пользу своей стране.

– Сборище идиотов, – сказал по этому поводу еще один человек, владеющей информацией в полном объеме. Он говорил, разумеется, по-русски.

Узел 5.1.

11—12 ноября 1944 г.

Одиннадцатое ноября корабли советской Эскадры Открытого океана встретили в море, так же как они встретили и предыдущие дни. В полночь менялись вахты, поднявшиеся наверх офицеры и матросы настраивались на долгую бессонницу и неподвижность, сменившиеся поскорее уходили к камбузу и койкам. Монотонное движение моря вокруг само по себе клонило ко сну, к этому прибавилось отсутствие каких-либо событий, с благодарностью воспринимаемое всеми. В первую ночь, когда в окружении чуть не половины Балтийского флота пробирались по Скагерраку, каждую минуту ожидая атаки торпедоносцев или катеров, никто не спал, в полной готовности находясь на боевом посту по штатному расписанном. Весь следующий день прошел так же, зенитчики коченели в напряжении у своих автоматов, готовые открыть огонь за секунды, наблюдатели закладывали себе в веки желтую ртутную мазь, чтобы как-то притупить резь в воспаленных холодным ветром и напряжением глазах. На ночь с восьмого на девятое пришелся отрезок пути почти строго на север, в узости между восточным побережьем Шотландии и изрезанным шхерами норвежским побережьем, тянущимися на сотни миль. Эскадру оставили сначала сторожевики, потом эсминцы, а затем и крейсера четкой кильватерной колонной обогнули идущие шестнадцатиузловым зигзагом «Кронштадт», «Чапаев» и «Советский Союз», ложась на обратный курс. На палубах было черно от народа, все, кто не был занят, стремились, скорее всего в последний раз, посмотреть на уходящие в дальний поход океанские корабли.

«Желаем счастливого плавания» – отмахал матрос на площадке флагманского крейсера бригады «Петропавловск» и после завершения фразы помахал от себя, просто рукой в перчатке.

Потом усталость начала брать свое. Человек не может находиться в напряжении несколько суток подряд, его мозг начинает бороться с этим при помощи отупения, подавляющего внимательность и интерес к окружающему. Поэтому к 11 ноября, когда, уменьшив частоту зигзагов, корабли эскадры начали все круче склоняться к весту, жизнь в нутре стальных гигантов уже приобрела какую-то упорядоченность. Вахта, еда, сон. Напряжение схлынуло – работа, которую делал каждый человек на борту, была привычной и являлась тем якорем, за который цеплялся разум в условиях постоянной давящей опасности. На широтах Эдинбурга и Осло должны были патрулировать германские подлодки – было известно, что по крайней мере одна их флотилия базируется на Берген, но никто советскую эскадру так и не атаковал. По предположению штабистов, немцы вернули подводные лодки в базы по причине официального прекращения боевых действий против Британии.

Следующим логичным этапом было бы установление английского контроля над самой Норвегией, но с момента заключения «сепаратного мира» прошли считанные дни, и англичане просто не сумели пока провести эту операцию, имеющую меньшее значение, чем переброска подкреплений в континентальную Европу. Если бы воды между Норвегией и Шотландией были наполнены таким же количеством кораблей, как во время германского вторжения, тут бы, наверное, поход бы и закончился. «Советский Союз» обменялся бы несколькими залпами с, скажем, «Энсоном» и «Роднеем», линкоры обоюдно повредили бы друг друга и вернулись в свои базы на долговременный ремонт. Если бы «Кронштадт» при этом повреждений не получил (а ввязываться в артиллерийское состязание с линейным кораблем ему никакого резона не было), он продолжил бы поход вдвоем с «Чапаевым» – с меньшей степенью приемлемого для себя риска. Но страна строила свой линкор не для того, чтобы выбить из строя один вражеский и разойтись по домам. Левченко имел строгие инструкции принимать бой с боевыми кораблями только в случае подавляющего преимущества, либо, наоборот, пикового положения, когда избежать его было невозможно никакими мерами.