Капитан «Смелого», стр. 17

– Спиридон прав! – серьезно поддерживает капитан. – Чирков рожден речником. От отцов и прадедов унаследовал моряцкую жилку.

– Умишко у него, наблюдаю, безвычурный! – не сдается Ярома.

– Зря, Степан! – уже ревниво говорит капитан. – Валентин – моя надежда! В полночь разбуди парня – скажет, что под днищем «Смелого».

Не слышит Валька Чирков этих разговоров – врывается на пароход, дергает рычаг сифона, сквозь густой рев «Смелого» кричит в машинное отделение: «Товсь! Побежим скоро!», тем же стремительным аллюром выскакивает на причальный мостик, становится рядом с машинным телеграфом. И чудное дело происходит с Валькой – успокаивается штурман, унимает сумятицу рук, ног, гонит с лица восторженную улыбку. Руки твердо и властно ложатся на медные поручни, ноги находят устойчивую позу, глаза наполняются начальственной влагой, а крутой юношеский подбородок задирается вверх, показав две твердые складки. Мелко вздрагивающая под ногами палуба вливает в Вальку уверенность, солидно округляет движения, взрослит двадцатидвухлетнего парня, отняв наносный разухабистый шик, расхлябанность.

– На корме! Не зевать! – покрикивает Валька, и капитан незаметно для Яромы улыбается: в голосе Чиркова он слышит свои, капитанские, интонации, да и фраза – его.

– Надо бежать! – обращается к Яроме капитан.

– Отваливай! – хрипит Ярома.

– До свиданья! – Капитан протягивает руку.

– Отваливайте, отваливайте! – Ярома хватает руку капитана, судорожно сжимает и сейчас же отпускает. – За лежнями приглядывайте.

– Добро, Степан! Речники спускаются под яр…

Снова ревет «Смелый» – один длинный гудок, три коротких и еще один длинный. С деревянным грохотом падают трапы, змейками уползают на пароход швартовы. Торопливые слова команды, крики, звон меди, первые звуки поршней доносятся до Яромы. На причальном мостике стоит Валька Чирков и, прижав к губам рупор, командует сплавщиками. Капитан рядом с ним, облокотился о поручень, посматривает, как на плоту отдают швартовы.

– Немного попридержать! – гремит рупором Чирков.

В воздухе снова мелькают канаты, плот скрипит; булькают, падая в воду, комки глины с яра, у берега завиваются глубокие воронки. Медленно, нехотя передняя часть плота двигается за пароходом, а сам плот точно пристыл к берегу. «Смелый» натуживается, яростно бьет плицами, буксирный трос тревожно звенит. «Зачем держит швартову?» – сердито думает Ярома, торопливо затягиваясь папиросой. Он собирается крикнуть капитану, чтобы освободил швартову, но Валька опережает его:

– Отдать левую!

Плот отдирается от берега, крутой извилиной выходит в протоку. Капитан что-то говорит Вальке, и штурман нагибается над переговорной трубой. Над «Смелым» гаснет черный столб дыма, машина передыхает, но плот, уже взяв разгон, плавно струится из узкой гавани. Точно живой, идет плот по протоке.

– Так держать! – командует Валька.

Капитан отрывается от поручней, переходит на корму парохода, с которой лучше виден Ярома, стоящий рядом с кривой ветлой. Капитан машет рукой. Ярома отвечает. Он хорошо еще видит маленькую фигуру капитана, рубку, султан дыма, разноцветные колесики спасательных кругов. Потом яр заслоняет пароход, видны только мачты, а еще через мгновенье – не видно ничего, лишь плывет плот – далекое продолжение «Смелого». А потом и плота нет – быстро мелькают головка, сплавщики у ворота и маленький красный флаг.

Ярома остается один. «Все!» – бормочет он, когда головка скрывается за яром. Убежал капитан! Тяжелое предчувствие охватывает сплавщика… Представляется Яроме, как на будущий год прибежит на сплавной участок капитан Валька Чирков, рассеянно поздоровается с Яромой и пойдет распивать пузатый графинчик водки с дружком Гребневым, и будут говорить они о своих, непонятных Яроме, делах, смеяться и совсем забудут о капитане и о нем, старом сплавщике Яроме. Пройдет еще год, два, и принесет Ярома справку на серой бумаге, где сказано, что износился он. А по сплавному участку станет бегать новый начальник, такой же молодой и суматошный, как Валька Чирков.

– Товарищ начальник! – слышит позади голос Ярома. Старик оборачивается, недовольно смотрит на Гребнева.

– Собрали лес, Степан Григорьевич… – виновато, смущенно говорит Гребнев, – оплошка вышла…

– То-то! – отвечает Ярома и с непонятным любопытством разглядывает Гребнева. У парня крепкое обветренное лицо, широко поставленные серые глаза, маленький пухловатый рот очерчен твердо; на виске розовый шрам – царапнуло до кости бревном года два назад, когда в половодье разбирали затор на реке. Хорошее, смелое лицо у парня, а смотрит в сторону, виляет взглядом, чтобы не встретиться с глазами Яромы.

Начальник сплавного участка проводит ладонью по усталому, посеревшему лицу. Словно наяву встает перед ним сияющий, счастливый Валька Чирков… Бежит навстречу капитану, лучится смехом, радостью, любовью к Борису. «Моя надежда!» – произносит ревнивый голос капитана, затем Ярома слышит себя: «Мальчишка!» От этого голоса на душе становится муторно, тревожно. Затем перед глазами опять Валька Чирков, стоящий на мостике «Смелого», кричащий в рупор начальственно, уверенно. И фигура капитана рядом с ним – спокойная, доброжелательная…

– Собрали лес… – повторяет Гребнев, немного удивленный молчанием начальника, рассеянностью его обычно сурового взгляда. – Собрали…

– Хорошо, хорошо! – говорит Ярома.

Гребнев молчит. Он не понимает, что случилось с Яромой.

Майское солнце светит на сутулую спину Яромы. Идет он неровно – останавливаясь, раздумывая.

Глава пятая

Над «Смелым», невидимые в эфире, бегут точки и тире: «Отбуксировал Чичка-Юле плот двенадцать тысяч четыреста кубометров тчк Готовьте запани тчк Через два дня войду Вятскую протоку тчк Держите связь нами тчк Валов тчк ».

Пальцы радистки Нонны в эфире вызывают бурю. Перебивая друг друга, захлебываясь, посвистывают передатчики диспетчерских, районного управления пароходства, обкома партии, лесосплавной конторы, лесозаготовительного комбината…

«Валов забуксировал Чичка-Юле плот двенадцати тысяч четыреста кубометров тчк… «Чапаев», вызываю «Чапаев». Большая новость! Валов буксирует двенадцать тысяч с лишним!» После телефона – опять точки и тире: «Обком партии возлагает персональную ответственность на директора сплавной конторы за безаварийную постановку плота тчк Обеспечьте наличие достаточно мощной гавани тчк Ваш адрес выехал работник обкома тчк ».

Отстукав положенное количество точек и тире, откричав в металлический колпачок, Нонна Иванкова, скользнув взглядом по зеркалу, поднимается на палубу.

Капитан сидит на привычном месте: в кресле с подлокотниками. Он читает радиограммы, пошевеливая губами.

Прочитав, говорит:

– Н-да!.. Шуму много подняли… Ну, да ничего не попишешь – запань нам нужна…

Нонна уходит.

– Продолжай! – обращается капитан к боцману Ли, который устроился на корточках рядом с ним. В руках боцмана растеребленные ветром бумаги, за ухом – толстый плотничий карандаш; пришептывая, боцман считает про себя.

– Девятьсот! – зажмурившись от напряжения, подводит итог он.

– Мало! – цокает капитан. – Этих денег только на мясо и хватит… Плохо, Ли, плавать по реке и не есть рыбу! Ты уж как-нибудь до Лугового протяни!

– Ты сам виноватый! Шибко жирно кормил ребят. Теперь кушаки подтягивай!

– Неужели всего девятьсот осталось?

– Копейка в копейку!

Капитан надвигает на нос очки… Боцман прав: судовой котел съел за порожний рейс больше половины капитанских сумм на питание. «Ели знатно!» – думает капитан, вспоминая случай, после которого он велел продуктов не жалеть. Как-то утром заметил капитан, что матрос Петька Передряга на вопросы отвечает бумчанием, невнятно; пригляделся и увидел – Петька хрумкает сухари. «Не завтракал?» – спросил капитан. Петька ответил, что завтракал, но почему-то захотелось сухарей… В этот же день капитан приказал увеличить раскладку, пригрозив наказать повара, если у ребят будет оставаться в желудках место для сухарей.