Тень мечей, стр. 52

— У тебя есть гордость, — ответила она. — Твоя и моя в придачу.

Маймонид долго сжимал ее в объятиях.

— Не отходи от меня, милая, — попросил он. — Не желаю потерять из-за этих дикарей еще одного любимого человека.

Мириам улыбнулась. Девушка не хотела, чтобы он увидел растущую в ее душе панику при мысли о том, что она вновь окажется лицом к лицу с врагом.

Глава 28

ЛЕКАРЬ И БОЛЬНОЙ

Мириам постаралась зажать нос, но тошнотворный запах лагеря крестоносцев уже проник в ее ноздри и грозил вызвать самую банальную рвоту. Палаточный лагерь, служивший базой для тридцати тысяч европейских солдат, выглядел и смердел подобно разросшемуся клоповнику. Мириам была уверена, что это никакое не преувеличение. Если только она была необъективна к клопам.

Мириам с плохо скрываемым ужасом смотрела на толпы неряшливых, испачканных кровью и слюной варваров, которые тяжело ступали по скалистому побережью Акры, и пыталась отогнать воспоминания о своей недавней поездке по равнинам к северу от Иерусалима. Путешествие оказалось относительно приятным, если не брать во внимание угрюмых взглядов телохранителей Саладина, которые считали, что участие женщины в столь опасной миссии не только безрассудно, но и предвещает неудачу. Мириам скакала на кобыле, спешно оседланной в султанских конюшнях после того, как Таки-ад-дину не удалось отговорить раввина брать с собой племянницу. Он сыпал проклятиями, угрожал, увещевал старика, но встретил доводящий до бешенства упрямый отпор и согласился лишь тогда, когда один из таинственных незнакомцев, в котором Мириам с удивлением узнала длинноволосого франка, взмолился, чтобы молодой воин поторопился. Франк по имени Уильям разговаривал по-французски через своего завернутого в плащ компаньона, который по виду был африканцем (или очень темнокожим арабом, она не могла сказать точно) и выполнял обязанности переводчика.

Маймонид обучил Мириам нескольким варварским языкам, но больше всего девушке нравился французский. Он был мелодичным и плавным, как ее родной арабский. Однако она продолжала хранить молчание, не желая, чтобы враг увидел, что ей понятен его язык, хотя раввин свободно беседовал с рыцарем по-французски. Мириам предпочитала, чтобы враг не знал о ее владении языком. Человек чувствует себя в безопасности, когда знает, что его язык не понимают, а это неизбежно приводит к тому, что бдительность притупляется и он произносит в присутствии врага необдуманные слова.

Когда разношерстная компания путешественников, состоящая из арабов, франков и евреев, готовилась отправиться в одну из самых судьбоносных операций нависшей войны, Таки-ад-дин велел облачиться им в крестьянские одежды, чтобы скрыть, кто они есть. К тому же он потребовал, чтобы Мириам надела паранджу. Девушка уже хотела было возразить, но по глазам дяди поняла, что в этом вопросе он ей не союзник. Недовольно ворча себе под нос, она снесла оскорбление и закрыла нижнюю часть лица темным платком.

Всадники покинули Иерусалим через северные ворота. Первыми скакали Таки-ад-дин и Уильям (темнокожий переводчик не отставал от своего рыцаря), за ними ехали Мириам и Маймонид, шествие замыкали близнецы-телохранители султана.

Поездка в Акру обычно занимает три дня, но Таки-ад-дин настоял на том, чтобы они ехали окольными путями и неезжеными дорогами. Едва заметив приближающегося всадника — был ли это один из обычных патрульных гарнизонов Саладина или одинокий крестьянин на осле, — племянник султана приказывал всем укрыться в зарослях деревьев, за валунами (спрятаться в любом месте, лишь бы остаться незамеченными), а сам с телохранителями-египтянами скакал на разведку. Угроза неизменно оказывалась ложной, и компания продолжала свой путь после того, как незваные гости уезжали своей дорогой. Таки-ад-дин неукоснительно придерживался этой осторожной стратегии, хотя Уильям умолял его ехать быстрее: больной король терял драгоценное время.

Однажды Мириам пожаловалась дяде на чрезмерную предосторожность, но раввин призвал ее к терпению — армии готовятся к войне и никто не знает, когда франки пошлют свои войска в разведку на мусульманскую территорию. Он напомнил ей, что, несмотря на последние сведения, Ричард Львиное Сердце уже мог умереть и его обезглавленная тысячная армия головорезов бросилась грабить и мародерствовать на их земле. От этого предположения становилось не по себе.

Но поездка прошла без особых происшествий. Мириам целыми днями внимательно прислушивалась к разговорам, которые вели Таки-ад-дин и Уильям. Большей частью они рассказывали о культуре собственных стран, но оба усердно избегали информации, которая бы могла дать тактическое преимущество противнику, — на тот случай, если их страны развяжут войну. Мириам поняла, что эти разговоры напоминают состязание в хвастовстве, как обычно случается между мужчинами: каждый солдат готов до бесконечности превозносить собственные подвиги и доблесть своего народа. Но Мириам была знатоком языка тела и читала между строк, поэтому сосредоточилась не на том, что было сказано, а на том, что помогало понять характер человека: она анализировала интонацию, с какой они говорили, и их жесты.

Таки-ад-дин был таким, как и его голос: гордым, дерзким, уверенным. Казалось, он был искренне уверен, что Аллах направляет его (как и его досточтимого дядю) и что он сыграет решающую роль в том, чтобы навсегда сбросить крестоносцев в море. Складывалось впечатление, что напыщенность молодого воина, уверенного в собственном предназначении, позабавила Уильяма, словно сам рыцарь достаточно повидал таких честолюбцев в своих рядах — и всех неизбежно поглощала сила намного сильнее, чем их самомнение. Рыцарь озадачил Мириам. Он не соответствовал ее представлениям (и печальному опыту) о грубых франках. По правде сказать, этот Уильям с точеными чертами лица напомнил Мириам превосходно воспитанных молодых людей из Каира, с которыми она все эти годы флиртовала. На удивление хорошо образованный (она была потрясена, когда в разговоре он сослался на Аристотеля), с отличными манерами, Уильям Тюдор разрушил заслуженный стереотип грязных варваров, который засел в памяти Мириам с того ужасного дня в Аскалоне.

Но сейчас, стоя посреди немытых орд франков, она поняла, что этот красавец рыцарь всего лишь исключение. Редкое исключение. Они прибыли в предместья Акры глубокой ночью на четвертые сутки пути. Таки-ад-дин с египтянами провели их до склона у подножия цитадели, знаменующей границы мусульманских владений. Теперь они остались одни. Мириам, ища поддержки, озадаченно взглянула на дядю, но увидела бледного, вспотевшего раввина, который был явно напуган — что ждет их впереди? — как и сама Мириам. Уильям поклялся кровью Христа, что он защитит их даже ценой собственной жизни, когда они окажутся в лагере крестоносцев, но когда путники взобрались на вершину холма и взглянули на огромный палаточный лагерь, растянувшийся прямо до самого моря, девушка поняла, насколько пусты его обещания. Если франки решат причинить им зло, то она и дядя, несомненно, умрут. Или с ними произойдет что-нибудь похуже.

Часовые крестоносцев, словно привидения, казалось, материализовались из воздуха. Они выскочили из-за деревьев и нацелили свои арбалеты на вновь прибывших. Однако, разглядев лицо Уильяма, освещенное желтым сиянием убывающей луны, поднявшейся над холмами, они опустили оружие и замерли как вкопанные. Часовые с удивлением уставились на путников, но не решились задавать своему полководцу какие бы то ни было вопросы. Уильям кивнул солдатам, оценив их подготовку, а потом повел свою веселую разношерстную компанию — двух евреев и чернокожего сарацина — в центр ожидавшего их внизу ада.

Мириам вцепилась в дрожащую дядину руку, а Уильям с высоко поднятой головой поскакал вперед через изумленную толпу солдат. Пересекая толпу вражеских воинов, облаченных в тяжелые кольчуги под длинными развевающимися плащами, украшенными крестами, Мириам увидела, как люди и в самом деле отступают в стороны, давая дорогу рыцарю и его странным гостям. И хотя никто не решился им воспрепятствовать, явно признавая власть Уильяма, все налитые кровью глаза были устремлены на евреев. На нее. Впервые в жизни она была рада, что ее лицо скрывает платок, а женские прелести — мешковатая одежда. Однако, несмотря на то что из-под тяжелой паранджи можно было разглядеть лишь зеленые глаза и лоб, Мириам почувствовала, как в чреслах мужчин зашевелилась пугающая похоть. Они несколько месяцев не видели женщин, и само ее присутствие будило в них животные инстинкты.