Голодные игры. И вспыхнет пламя. Сойка-пересмешница, стр. 187

– Я надеялся, что ты найдешь дорогу в мои покои.

Его покои. Я пробралась в его дом – так же, как год назад Сноу проскользнул в мой, шипя и источая аромат роз. Эта теплица – одна из его комнат, возможно любимая; кто знает, может, в лучшие времена он лично ухаживал за цветами. Теперь это часть его тюрьмы; вот почему охранники меня остановили, и вот почему Пэйлор позволила мне войти.

Я полагала, что его посадят в самое глубокое подземелье Капитолия, а не позволят наслаждаться роскошью. Однако Койн оставила его здесь – видимо, для того, чтобы создать прецедент. Тогда, если влияние утратит она сама, все будут знать, что президенты – даже самые отвратительные – заслуживают особого обращения. В конце концов, кто знает, когда она лишится власти?

– Нам столько нужно обсудить! Впрочем, мне кажется, твой визит будет кратким. Поэтому сначала о главном. – Сноу кашляет, и платок, который он прижимает к губам, становится еще более красным. – Приношу соболезнования по поводу смерти твоей сестры.

Лекарства притупили мои чувства, но даже в этом состоянии онемения я чувствую боль, вызванную словами Сноу. Они напоминают мне, что его жестокость беспредельна и что он до самой смерти не оставит попыток меня уничтожить.

– Такая бессмысленная смерть. В ту минуту всем было ясно, что игра окончена. Более того, когда они сбросили парашюты, я как раз собирался официально объявить о капитуляции.

Не мигая, он неотрывно смотрит на меня, словно не хочет упустить ни малейшей реакции. Однако в его словах нет смысла. «Когда они сбросили парашюты?»

– Ну, ты же не думаешь, что приказ отдал я? Будь в моем распоряжении работающий планолет, я бы бежал на нем. Это очевидно. И в любом случае, вопрос остается открытым: чего бы я добился? Мы оба знаем, что я готов убивать детей, но не люблю тратить ресурсы зря. Если я отнимаю у кого-нибудь жизнь, то не без причины, – а причин уничтожать целый загон капитолийских детей у меня не было.

Он снова заходится в кашле. Что это – трюк, чтобы дать его словам время проникнуть в мое сознание? Сноу лжет – конечно, лжет, – но за ложью есть какая-то правда, и она силится выйти наружу.

– Должен признать, Койн действовала блестяще. Даже самые преданные люди отвернулись от меня, когда увидели, что я бомбил наших собственных беззащитных детей. Всякое сопротивление прекратилось. Ты знаешь, что все показывали в прямом эфире? Здесь видна рука Плутарха, и в затее с парашютами – тоже. Ну, таких идей и ждешь от руководителя Игр, верно? – Сноу промакивает рот платком. – Уверен, уничтожать твою сестру он не собирался, но в таких делах всякое бывает.

Сноу уже далеко; я в лаборатории, в Тринадцатом, вместе с Гейлом и Бити; мы смотрим на модели, созданные по принципу ловушек Гейла. Первая бомба убила жертв, вторая – спасателей. Я вспоминаю слова Гейла:

«Правила есть. Мы с Бити следуем тем, которые использовал президент Сноу, когда промывал мозги Питу».

– Моя ошибка, – говорит Сноу, – заключалась в том, что я слишком поздно раскусил замысел Койн: Тринадцатый позволяет Капитолию и дистриктам ослабить друг друга, а затем практически без потерь подчиняет их себе. Пойми, она с самого начала собиралась занять мое место. Ведь именно жители Тринадцатого подняли мятеж, который привел к Темным Временам, а затем бросили жителей остальных дистриктов в беде, когда удача от них отвернулась. Но я следил не за Койн, а за тобой, Сойка, – а ты следила за мной. Боюсь, что нас обоих одурачили.

Я отказываюсь верить. Такого не вынести даже мне. Я произношу первые слова после смерти сестры:

– Не верю.

Сноу качает головой, притворяясь разочарованным.

– О, дорогая мисс Эвердин, мы же договаривались не лгать друг другу.

26

Выйдя в коридор, я вижу, что Пэйлор не сдвинулась с места.

– Нашла, что искала? – спрашивает она.

В ответ я поднимаю белый бутон и молча ковыляю дальше. Наверное, до комнаты я добралась, потому что помню, как набирала воду в стакан и ставила в него розу. Я встаю на колени, на холодный кафель, и прищуриваюсь – в ярком люминесцентном свете сложно разглядеть белую розу. Палец попадает под браслет, поворачивает его, царапая запястье. Может быть, боль поможет мне, как и Питу, сохранить связь с реальностью. Надо держаться, надо узнать правду.

Вариантов всего два. Первый, общепризнанный: Капитолий отправил планолет и приказал сбросить парашюты, прекрасно понимая, что повстанцы кинутся спасать детей. Доказательства – эмблема Капитолия на планолете, тот факт, что его даже не пытались сбить, а также привычка капитолийцев использовать детей в борьбе с другими дистриктами. Но есть еще версия Сноу: в соответствии с ней, управляли планолетом и бомбили детей повстанцы, которые хотели быстрейшего окончания войны. Если это так, почему капитолийцы не стреляли по планолету? Может, действия повстанцев застали их врасплох? Может, мятежники вывели из строя противовоздушную оборону? Неужели противовоздушная оборона Капитолия была полностью уничтожена? Жители Тринадцатого всегда считали детей самой большой ценностью – по крайней мере, мне так казалось. Возможно, я ошибалась. Например, когда я перестала приносить пользу, от меня решили избавиться. Правда, я уже давно не ребенок. Но зачем бы они стали убивать детей? Ведь ясно было, что их собственные врачи бросятся на помощь и погибнут при втором взрыве. Повстанцы бы так не поступили. Не могли так поступить. Сноу лжет и, как обычно, манипулирует мною, надеясь, что я перейду на его сторону и уничтожу повстанцев. Да. Конечно.

Если это так, то что не дает мне покоя? Прежде всего, дважды взрывающиеся бомбы. Конечно, Капитолий мог изобрести подобное оружие, но я уверена, что его придумали повстанцы. Эти бомбы – творение Бити и Гейла. Затем тот факт, что Сноу не пытался бежать, – а я знаю, что он борется до последнего. Я почти уверена, что где-то находится его убежище, какой-нибудь бункер, до отказа забитый провизией, где президент мог бы провести остаток дней. И, наконец, его оценка Койн. Он точно описал ее действия: она позволила Капитолию и дистриктам уничтожить друг друга, а затем легко захватила власть. Впрочем, отсюда не следует, что парашюты сбросила она. Победа уже была у нее в руках. Все было в ее руках.

Все, кроме меня.

Я вспоминаю тот разговор с Боггсом, когда речь зашла о преемнике Сноу. «Если ты задумываешься и не сразу отвечаешь „Койн“, – ты представляешь угрозу. Ты – лицо освободительной войны. Ни у кого нет столько влияния, как у тебя. И ты никогда особенно не скрывала своего отношения к Койн».

Внезапно я вспоминаю Прим: ей еще и четырнадцати не исполнилось, она даже звания солдата не получила, но почему-то оказалась на передовой. Как это могло произойти? Что моя сестра рвалась в бой, я не сомневаюсь. Что у нее больше способностей, чем у детей старше ее, – очевидно. И тем не менее отправить тринадцатилетнюю девочку в бой могло только вышестоящее начальство. Может, это сделала Койн, надеясь окончательно свести меня с ума? Или, по крайней мере, окончательно заручиться моей поддержкой? Мне бы даже не пришлось видеть это вживую – за событиями на Круглой площади следили десятки камер, они бы запечатлели исторический момент.

Нет, я схожу с ума, у меня начинается паранойя. О задании знало слишком много людей, правда выплыла бы наружу. Или нет? Кто знал о нем, кроме Койн, Плутарха и небольшой команды преданных помощников, от которых при случае можно легко избавиться?

Мне так хочется, чтобы кто-нибудь помог мне разобраться, но все, кому я доверяла, – Цинна, Боггс, Финник, Прим – мертвы. Правда, есть Пит, но он, скорее всего, способен лишь высказать пару догадок – и, кроме того, неизвестно, в каком он сейчас состоянии. Остается только Гейл. Он далеко, и даже если бы он оказался рядом, можно ли ему довериться? Что сказать, какие слова выбрать, чтобы Гейл не решил, будто Прим убила одна из его бомб? Именно невероятное неправдоподобие этой теории убеждает меня в том, что Сноу солгал.