Они появляются в полночь, стр. 54

— Вот мы и приехали, — произнес Маклюэр.

Крематорий был ярко освещен, где-то неподалеку тихо играла умиротворяющая музыка. Маклюэр вышел из машины и обогнул ее, подойдя к противоположной дверце. Открыл. Лэнтри практически уже лежал на сиденье. Все эти бесконечные разговоры о том, что логично, а что нет, постепенно обессилили его, лишив последних признаков жизни. Он был теперь бледный и неживой как воск, только слабый свет в глазах и напоминал о том, что совсем недавно этот человек боролся, сопротивлялся законам этого будущего мира, а они своими разговорами, своими нескончаемыми ссылками на логику просто лишили его всех сил на сопротивление, отговорили от жизни. Они в него отказывались верить, и сила их неверия заморозила его. Он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Мог только бессвязно бормотать, холодно мерцая глазами.

Маклюэр и те двое вынули его из машины, погрузили в золотистый ящик и откатили на каталке в тепло внутреннего помещения Крематория.

Я Эдгар Аллан По, я Аброуз Биэрс, я славный праздник Хэллоуин, я гроб и саван, я Обезьянья Лапа, я Фантом, я Вампир…

— Да-да, конечно, — увещевал его Маклюэр, склоняясь над его телом.

— Я знаю. Все знаю.

Каталка мягко скользила по полу, стены раздвигались и сдвигались над ним, раскачивались и проносились мимо, тихо звучала музыка. Ты мертвец, по всем законам логики ты мертвец.

Я Ашер, я Мальстрем, я Рукопись, найденная в бутылке. Я Колодец и Маятник, я Сердце-обличитель. Я Ворон, каркающий «никогда» в ответ на все вопросы.

— Да, да, — твердил на это Маклюэр. — Я знаю, знаю. — А каталка все плыла и плыла.

— Я заточен в катакомбы, — в отчаянии кричал Лэнтри.

— Да-да, именно в катакомбы, — подтверждал идущий рядом мужчина.

— Меня приковали цепями к стене, и здесь нет ни одной бутылки амонтильядо! — слабо возмущался с закрытыми глазами Лэнтри.

— Да, — ответил ему кто-то.

Потом он ощутил движение впереди. Открылась дверь, ведущая в огонь.

— Сейчас меня заточили в камеру и замуровали!

— Да-да. Я знаю. — Какой-то шепот рядом.

— Меня заживо замуровали! Что это еще за шутки такие? Отпустите меня отсюда! Всех на волю! — Безумный крик и снова смех.

— Мы все знаем, мы все понимаем…

Открылась внутренняя дверца, ведущая в топку, и золотистый гроб покатился прямо в огненную пасть Крематория.

— Во имя Господа Всемогущего! Во имя Господне!

Бэйзил Коппер

Доктор Портос

Доктор ставит диагноз «неврастения». А как такое возможно, если Анжелина в жизни ничем таким не страдала? Это же надо, неврастения! Нет, тут что-то нечисто, видно, замешаны какие-то более могущественные силы. Я уж подумывал, не пригласить ли для консультации какого-нибудь крупного специалиста, на чье мнение я бы смог положиться. Но с другой стороны, мы теперь настолько оторваны от всего мира, да к тому же все местные его пациенты очень лестно отзываются о докторе Портосе. Ну зачем мы, в самом деле, вообще сюда приехали? С Анжелиной было все в порядке до нашего переезда в этот дом. Для меня остается полнейшей загадкой, как это всего два месяца нашей жизни здесь могли так удручающе отразиться на здоровье моей жены.

Когда мы жили в городе, она была всегда так оживлена и весела, а нынче я просто не в состоянии смотреть на нее без чувства глубокого и искреннего сочувствия. Щеки ее бледны и впалы, глаза ввалились и смотрят устало и печально. В двадцать пять лет она, кажется, навеки утратила цветущий вид. Может быть, что-то в воздухе этого дома, в его атмосфере так губительно отражается на ее здоровье? Какая-то коварная лихорадка, порожденная нездоровым расположением владения, ей противопоказана? Нет, пожалуй, маловероятно. Flo в таком случае заботы доктора Портоса должны бы были дать хотя бы какой-то эффект, но пока все безрезультатно. Если бы не условия, оговоренные в завещании моего покойного дядюшки, мы бы никогда не переехали сюда жить.

Пускай друзья называют это корыстолюбием с моей стороны, свет может думать на этот счет что хочет, но голая правда такова, что я остро нуждался в деньгах. Собственное мое здоровье тоже не отличается большой крепостью, а долгие часы, проведенные за работой в нашем семейном бизнесе, очень почтенная и солидная бухгалтерская фирма, привели меня к закономерному и недвусмысленному выводу о том, что я должен искать другой образ жизни. А отказаться от фамильного дела, не располагая при этом достаточными средствами к безбедному существованию, и уйти в отставку я себе позволить не мог. Условия же завещания дядюшки, как мне изложили дело его душеприказчики и юристы, пользовавшие членов нашей семьи, предоставили мне наконец замечательный и пристойный выход из создавшегося положения.

Дядюшка завещал мне ежегодную ренту, причем очень крупную, но при обязательном условии, что я с женой поселюсь в доме старика и проживу в нем не менее пяти лет со дня вступления во владение его имением. Сомневался я и колебался довольно долго: дело в том, что жена да и я сам больше привыкли к жизни в городе, а в его имении, расположенном, надо сразу сказать, в довольно отдаленной местности, люди более привычны к простому и безыскусному существованию, не рассчитанному на городские удобства. Насколько я себе уяснил со слов стряпчего, в самом доме не было даже предусмотрено элементарное газовое освещение и отопление. Ну ладно, летом все не так уж плохо, а вот долгими зимними вечерами мы были обречены на прозябание и меланхолическое времяпровождение при свечах и бледном свете масляной лампы, только они и разгоняли мрачное уныние, царящее в старом доме.

В конце концов, обсудив обстоятельно и взвесив все «за» и «против» с моей Анжелиной и выбрав подходящий уик-энд для вылазки на разведку, я отправился, в одиночку разумеется, в свое имение. О приезде я известил прислугу телеграммой заблаговременно и после долгой и, надо сказать, холодной прогулки по железной дороге — уже она одна заняла у меня большую часть дня — я был встречен на конечной станции почтовой каретой. Остальную часть своего паломничества я должен был проехать именно этим видом транспорта, причем ни много ни мало заняло у меня это путешествие целых четыре часа. Неудивительно поэтому, что я был весьма раздосадован тем, в какой дикой и отдаленной местности мой дорогой родственник предпочел уединиться и избрать себе место для постоянного жительства.

Ночь была темная, хотя иногда сквозь завесу облаков пробивался луч лунного света, чтобы как-то обрисовать призрачные контуры скал, холмов или деревьев; почтовая карета немилосердно тряслась из стороны в сторону и вверх-вниз по неухоженной дороге, где немногие имевшиеся в округе средства транспорта пробороздили в ней глубокие колеи за многие месяцы пользования местными жителями ее негостеприимных долгих миль. Наш стряпчий также позаботился предупредить о моем приезде старого друга семейства доктора Портоса. Именно его любезным стараниям я был обязан за мое нынешнее средство передвижения. Кроме того, он пообещал встретить меня лично в ближайшей от имения деревушке.

И в самом деле, едва фаэтон показался на дворе местной харчевни, как на ее крыльце, гордости местного плотницкого дела, изрядных размеров бревенчатой конструкции, парадном крыльце появился он собственной персоной. Это оказался высокого роста сухопарый мужчина в квадратном пенсне, крепко оседлавшем его тонкий хрящеватый и породистый нос. Одет он был в плащ со множеством складок, какие обычно носят кучера, и зеленый цилиндр, который носил, сдвинув на сторону, что придавало ему слегка ухарский вид, эдакий, знаете ли, гуляка. Он приветствовал мое появление обильным потоком всяких вежливых слов, но что-то непередаваемое словами в его внешности заставило меня слегка насторожиться и не принимать его излияния близко к сердцу.