Месс-Менд, или Янки в Петрограде (изд.1956 г.), стр. 50

Внизу, у ворот станции, стоял взвод часовых, сменявшихся каждые полчаса.

Ранним утром, не успел только что отдежуривший отряд часовых промаршировать на отдых, салютуя своей смене, как на площади появился вертлявый молодой человек в цилиндре и с тросточкой. Он подвигался вперед всеми своими конечностями, забирая туловище, елико возможно, внутрь, отчего скверный пиджачишко и заплатанные брюки совершенно стушевывались перед наблюдателем.

— Я коммунист Василов, — проговорил он отрывисто и сунул документ в лицо дежурному, — мне нужно немедленно видеть монтера!

Документ был прочитан и принят, а Василов препровожден в первый дворик, куда он пробежал, помахивая перчатками.

Пройдены — не без затруднений — все заставы.

Приемная станция Аэро-электро. Монтер, седой человек с неподвижным и строгим лицом, вышел к посетителю.

— Товарищ… э? Вы говорите по-английски?

— Да, — ответил монтер.

— Я пришел… э… по поручению одной державы… Монтер, знаете вы курс доллара? Какого вы мнения о курсе великолепного доллара?

Монтер в изумлении уставился на странного человека.

— Полно дурака валять! — примирительно произнес человек в цилиндре и схватил монтера за плечо. — Испорть всю эту музыку! Держава не поскупится… Тысячи миллиардов… Раз, два!

Монтер свистнул и крикнул подбежавшему отряду хранителей станции:

— Душевнобольной или преступник! В тюремное отделение станции!

Молодого человека подхватили подмышки и, хотя он и делал неоднократные попытки кусаться и плеваться, немедленно водворили в общую камеру станционной тюрьмы.

Спустя полчаса взвод часовых, чинно стоявших у входа на станцию, был заменен новым. Он отсалютовал пришедшим, взял ружья на плечо и стройно отмаршировал в казармы.

— Кха, кха! — раздался заискивающий кашель, и к новому взводу подошел человек, горделиво выпятивший живот.

Он был в великолепном смокинге, и каждый зритель невольно останавливал взор свой на импозантной фигуре джентльмена, что давало ему возможность держать обе ноги в рваных сапогах далеко позади всего прочего корпуса.

— Товарищи, я коммунист Василов! Вот мой документ. Ведите меня к монтеру! — важно и с расстановкой произнес смокинг.

Ворота были открыты, и джентльмен устремил туда свой передний корпус с таким проворством, что обе ноги едва не были оставлены за быстро захлопнувшимися воротами.

Седовласый монтер не без досады вышел ко второму посетителю. Он вздрогнул, когда увидел его разительное сходство с первым. Но удивление его перешло в оторопь, когда посетитель поманил его пальцем и сказал таинственным тоном:

— Монтер, иди сюда! Иди, брат! Я к тебе по знатному делу. Не можешь ли ты… того, за хороший миллион долларов отвинтить мне пару-другую приемников? Мы собираемся с одной дружественной державой метнуть сюда бомбочку… А?

Спустя десять минут он уже барахтался в общей камере станционной тюрьмы, пугая своих сторожей громоносным кудахтаньем, похожим не то на рев, не то на хохот.

Между тем перед новым взводом часовых, расставляя ноги в виде циркуля и отогнув голову набок, как если б она была несущественным пакетом с покупкой, стоял молодой человек в блестящих бальных брюках. Он растопыривал их перед рослым часовым с большим достоинством, произнося в нос свою фамилию:

— Я коммунист Василов, вот мой документ. Я должен видеть монтера по государственному делу!

Получив пропуск, он повернулся вокруг своей оси и медленно прошел за ворота, ставя ступни носками внутрь, насколько это позволяла анатомия человеческого тела.

— Странно! — пробормотал монтер, увидев третьего посетителя.

— Друг, — сказал ему молодой человек в брюках, — предположи, что у тебя жена и дети. С одной стороны, жена, дети и триллион долларов — не каких-нибудь, а вашингтонских, заметь себе! С другой стороны, какая-то плевая электрификация… Поразмысли хорошенько, дружище!

Заперев его в общую камеру, монтер вызвал по телефону дежурного.

— Алло! — сказал он отрывисто. — В городе появилась психическая эпидемия, если только это не заговор. Не сменяйтесь до вечера. Если появятся новые Василовы, хватайте их без всяких разговоров, обыскивайте и под конвоем препровождайте в станционную тюрьму.

Не успел дежурный повесить трубку, как перед взводом часовых остановился служебный автомобиль Путиловского завода, и оттуда выпрыгнул статный человек в полной паре и прочих принадлежностях туалета.

— Я коммунист Василов, — вежливо произнес он, подходя к дежурному и поднимая два пальца к кепи. — Вот просьба от заведующего заводом…

Он не успел закончить, как несколько дюжих красноармейцев кинулись на него, связали по рукам и по ногам и обшарили его сверху донизу.

— Спрячь-ка это в будку! — сказал один, подавая дежурному странное стеклышко, отмычки, флакон с голубыми шариками и уродливый крючковатый стальной инструмент.

Пойманный был поднят и под конвоем унесен в общую камеру станционной тюрьмы, где он вздрогнул и свирепо уставился на трех веселых молодчиков, ужасно похожих друг на друга и залившихся при виде него неистовым гоготаньем.

46. БЛАГОДАРНЫЙ ОСЕЛ СОСЕДА

Жаркий полдень в штате Иллинойс, известном главным образом тем, что он принадлежит к Северному центру, походит на жаркие полдни всяких других стран, не уступающих ему по части широты и долготы.

На террасе дачного коттеджа, под парусиновым балдахином, сидел безмятежный старец, разбитый параличом. То был генеральный прокурор штата Иллинойс, тщетно хлопотавший об отставке. Два старых негра справа и слева отмахивали от него мух. На плече его сидел розовый попугай, на коленях лежала кошка, а у ног — ирландская сука с четырьмя сосунками. Взор старца был устремлен на превосходный аквариум неподалеку от его кресла, наполненный всякими китайскими макроподами, — излишнее название для рыб, и без того обитающих в мокром месте.

Язык старца, с трудом ворочавшийся, пришел в действие.

— Ккакк… мои ппороссятки? — спросил он у негра.

— Кушают, масса Мильки, благодарение богу.

— А ммоя жжабба?

— Опущена в колодец, масса Мильки.

— А ммоя дочь?

Но эта последняя не дала негру ответить, появившись на террасе в сопровождении гостя — проезжего депутата Пируэта.

— Вытрите папе нос! — сердито сказала она неграм и уселась в кресло, скрестив ножки.

Депутат сел рядом с ней.

Молодая мисс Мильки была девицей пятидесяти лет. Коротенькое платьице для лаун-тенниса выгодно обтягивало ее формы, а рыжекудрый парик придавал ее задорному личику еще большую пикантность.

— Не утешайте меня, дорогой мистер Пируэт! Я уверена, что сойду с ума! И чем скорей, тем лучше! — вырвалось у нее страдальческим шепотом.

— Но ваш папенька… — тревожно начал Пируэт.

— О, ему ни за что не дают отставки! После этого знаменитого дела они вцепились в него как щипцами! И понимаете, дорогой мистер Пируэт, всю его корреспонденцию, все эти письма, жалобы, апелляции, интерпелляции — все это должна читать я сама. В мои лучшие годы, когда другие танцуют, резвятся и… ах!.. встречаются с себе подобными, я должна сидеть над бумагами! — Из пышной груди мисс Мильки вырвалось стенание.

— Но почему бы вам не взять секретаря?

Мисс Мильки устремила на депутата изумленный взор:

— Здесь, в Иллинойсе, секретаря? Дорогой мистер Пируэт, вы должны знать, что у нас легче купить железную дорогу, чем нанять секретаря. У нас нет здесь ни единой рабочей руки!

Депутат Пируэт взглянул на нее с ужасом.

— Ни единой! — энергично повторила она. — А когда перепадет к нам кой-какой эмигрантишка — вы знаете, ведь иной раз они добираются до Иллинойса, — так его перехватывает эта собака, этот изверг, этот безумец, этот молодой Нерон и Навуходоносор — мистер Дот!

С этими словами мисс Мильки откинулась на спинку стула и затрепетала всем телом в нервной конвульсии.

— Скажите мне, кто такой мистер Дот? — нежно осведомился депутат, кладя свою руку на трепещущие пальцы несчастной мисс.