Детектив Франции. Выпуск 7 (сборник), стр. 24

Я не хотел отдавать Ричарду сто долларов. Он спал. И я мог просто уйти.

Я забрал свои вещи и стал поспешно одеваться. Я бы с удовольствием принял душ, но надо было торопиться. Я должен был вернуться к Нику, мой рабочий день еще не кончился. Хорошо еще, что все случилось днем. В это время у меня, в общем-то, особых дел и не бывало.

Но что делать с этим запахом? Нельзя, чтобы Шейла что-нибудь заметила. По мере того как я начинал здраво оценивать ситуацию, ко мне возвращалась прежняя острота восприятия, но новые ощущения были еще более ужасными, чем прежде.

Ричард не шевелился, он по-настоящему крепко спал. Я совсем протрезвел. Я был даже слишком трезв. Чего я добился? Ничего. Я позволил желанию увлечь себя. Все мужчины хотят переспать хоть раз с негритянками — я имею в виду белых мужчин, таких, как я. Здесь отступают расовые предрассудки. Это естество, рефлекс. Желание новых ощущений.

И они действительно были новыми.

Все это было странно. Я сжал кулаки. Я чувствовал себя загнанным зверем. Энн наблюдала за мной, насмешливо и торжествующе.

— Когда ты придешь еще? — прошептала она.

— Я больше не приду, — ответил я грубо.

— Тогда, может быть, попрощаешься с Ричардом?

Она подошла к Ричарду, собираясь его разбудить. Я остановил ее.

— Не трогай его, — произнес я сухо.

Она послушно замерла.

— Почему ты не хочешь прийти еще?

— Я ему не брат. Мне не нравится цвет его кожи.

— А моей? — спросила она и улыбнулась.

На ее теле не было местечка, к которому бы я не прикасался…

— Я белый, — сказал я. — Мы чужие друг другу.

Она пожала плечами:

— Многие белые спят с черными. Это же не юг. Это Нью-Йорк.

— Мне это не нужно. Мне и так неплохо. И я не желаю, чтобы мной помыкали черные бандиты.

Она продолжала улыбаться, и я разозлился.

— Отстаньте вы от меня. Я вам ничего не должен. Вы просто хотите вытянуть из меня деньги.

Кажется, я уже оборонялся, хотя на меня никто не нападал. Да и кому бы — не этим же трем безвредным существам!

— Мы из разных миров, — продолжал я. — Наши миры существуют рядом, но никогда не пересекутся. А если вдруг такое произойдет, ничего путного не выйдет, одни неудачи и несчастья. Для всех.

— Ричарду нечего терять.

Была ли это угроза или Энн просто решила напомнить мне то, о чем я и не забывал? Любопытно, что связывало эту троицу — Ричарда, Энн и Салли?

— Так когда ты заглянешь? — снова спросила она и, задрав юбку, стала поправлять отстегнувшийся чулок. Она подняла юбку выше, чем следовало бы, и я почувствовал, что мне лучше убираться. Мой гнев сменяло что-то совсем иное. Прислушиваясь к дыханию Ричарда, я, стараясь не шуметь, обошел стол.

— Дай мне денег, — шепотом попросила Энн. — Ричард голодает.

— А тебе есть не надо? Или ты вообще не ешь?

Она склонила голову.

— Мне не нужны деньги. Все, что мне необходимо, мне дадут и так.

Я вдруг смутился. Почему я смутился? Я порылся в карманах и достал бумажку. Это была десятидолларовая купюра.

— Вот, возьми.

— Спасибо, Дэн. Ричард будет доволен.

— Не называй меня Дэном.

— Почему? — прошептала она.

Почему? Конечно, откуда ей знать, что так, чуть нараспев, произносит мое имя Шейла. И хорошо, что она об этом не знает.

Я молча вышел. Она не пыталась меня задержать.

Я прошел затхлым коридором, подгоняемый разноречивыми чувствами, в основе которых лежало какое-то странное, почти осязаемое ощущение неловкости. Меня вдруг словно пронзило настолько ясное понимание необходимости все изменить, сменить квартиру, спрятаться, что лоб у меня покрылся испариной; меня охватила смертная тоска — тоска загнанного в угол человека, даже хуже — гипнотическая тоска жертвы, выбирающей себе палача. Вы никогда не видели мышь, когда кошка на миг убирает лапу с ее крохотной спинки? Она застывает, она даже не пытается бежать, и следующий за этим удар когтей ей нежнее ласки, любовной ласки, потому что это воздавшаяся сторицей любовь жертвы к собственному палачу.

Уверен, что Ричард меня нежно любил. Но как быть с острыми когтями?

Мыши не умеют защищаться. У меня же есть кулаки, и я умею стрелять.

В жизни все может пригодиться…

В тот вечер я не стал задерживаться. Я устал — еще больше морально, чем физически, — и эти идиоты у Ника, эти его пьяницы и картежники были мне отвратительны сегодня более чем когда бы то ни было.

Меня что-то подтачивало изнутри, какое-то неясное, расплывчатое, как тень, беспокойство, и судьба, по-видимому, сжалилась надо мной, потому что ночь кончилась быстро и без происшествий, и я очутился в полном одиночестве на улице, залитой желтыми огнями, наедине с собственной тенью, вращавшейся вокруг меня подобно секундной стрелке всякий раз, когда я проходил очередной уличный фонарь. Я вслушивался в никогда не утихающие звуки города и шел все быстрее и быстрее. Мне не терпелось увидеть Шейлу.

Я не пошел к ней сразу, а тихо прокрался в ванную. Я разделся и залез под душ, но странное безразличие, овладевшее мною, сопротивлялось холодной воде успешнее, чем самое жестокое похмелье, и я это понял, растирая полотенцем прохладную кожу.

Я оставил одежду в ванной и прошел в спальню. Шейла спала, сбросив одеяло, пижама облегала ее роскошную грудь, растрепавшиеся волосы закрывали часть лица. Я лег рядом с ней, обнял ее и поцеловал, так у нас было заведено. Она почти проснулась, но отвечала на мои поцелуи, не открывая глаз, а потом нетерпеливо прижалась ко мне, чтобы я ее раздел. Она упрямо не открывала глаз, но я знал, что они тут же откроются, как только она почувствует на себе тяжесть моего тела. Я ласкал ее прохладные руки и нежные округлые бедра. Она отзывалась на мои ласки и шептала что-то невнятное и нежное.

Я все целовал ее, гладил ее теплое, крепкое тело — так прошло несколько минут. Шейле явно не терпелось, чтобы я взял ее, но я медлил. Я не мог ничего с этим поделать. Она еще ничего не поняла, но я-то понял: я понял, что ее поцелуи оставляют меня холодным, что ее тело не возбуждает меня, и все, что я делаю, я делаю машинально, по привычке. Я любил ее тело, ее стройные, сильные ноги, золотистый треугольник внизу живота, остренькие темные соски, венчающие округлые груди, — но это было какой-то пассивной, бездейственной любовью. Так любят фотографии.

— Что с тобой, Дэн? — спросила она.

Она говорила, все еще не открывая глаз. Ее ладонь, лежавшая на моем плече, скользнула по моей руке.

— Ничего. Просто сегодня было очень много работы.

— Каждый день у тебя работа. Ты не хочешь меня сегодня?

Она плотнее прижалась ко мне, ее рука ласкала меня. Я осторожно отодвинулся.

— Я просто думал о другом. У меня неприятности. Прости.

— С Ником?

В ее голосе не прозвучало ни малейшего интереса к моим проблемам. Она чувствовала себя обманутой, не получив того, чего хотела. И я ее прекрасно понимал. Я старался думать о чем-нибудь возбуждающем, попытался мысленно представить тело Шейлы в то время, как мы занимаемся любовью, ее полуоткрытый рот, ее белоснежные зубы, услышать ее похожее на воркование хрипловатое всхлипывание, которое срывалось у нее с губ, в то время как голова металась по подушке, а ногти царапали мне спину и бедра. Шейла ждала. Она еще не совсем проснулась, но уже сознавала, что со мной творилось что-то неладное.

— Да, — сказал я. — С Ником. Он решил, что слишком много мне платит.

— Просто у него слишком мало клиентов, — сказала Шейла.

— Ну не могу же я ему такое сказать.

— Конечно, ты предпочитаешь возиться с клиентами, с которых он ничего не имеет.

Она отстранилась от меня, и я не стал удерживать ее.

Я чувствовал себя отвратительно, я нервничал и отчаянно перетряхивал собственную память, припоминая вечера у Ника и девчонок в телефонных кабинках — брюнеток, блондинок, — мне казалось, что эти воспоминания придадут мне сил.