Узник моего желания (Раб моих желаний), стр. 17

Потом ее безумный смех сменился слезами и чувством жалости к себе. Что она сделала такого, чем заслужила такую судьбу? Что будет, когда Уоррик де Чевил вернется в Фулкхест?

Джон Гиффорд, без сомнения, будет у нее отнят, и, следовательно, исчезнет и весь комфорт, которым он здесь ее окружил. Вернется другой тюремщик или какой-либо похожий на него. И примет ли де Чевил во внимание тот факт, что она ждет ребенка? Нет, — он ведь хочет, чтобы она умерла. Ей нет смысла обращаться к нему с просьбами по поводу ребенка. Ему не нужен Киркбург. Он разрушил его, следовательно, ему будет все равно, даже если она скажет, что ребенок является наследником Лионса. Но ребенок так же и ее, а ему вряд ли понравится, если она оставит наследника.

Она может не беспокоиться о том, тяжело ли рожать в тюрьме. Ей все равно не дадут прожить так долго, тем более когда Фулкхест вернется. Интересно, долго ли его не будет, не с Гилбертом ли он воюет, ведь у Гилберта осталось в распоряжении войско Лионса? Если бы она смогла родить ребенка прежде, чем вернется Фулкхест, то уговорила бы Джона Шиффорда найти дом для малыша.

Ровена не помнила, с какого момента мысли о ребенке стали занимать ее все больше. Даже если он был зачат с дурной целью, сейчас это не имело значения.

Ее малыш. И не важно, что его отец ненавидел ее. Его отец…

Она слишком много думает обо всем в темнице, и слишком часто ее воспоминания возвращаются к тому человеку. Ей не нравилось это, но происходило помимо ее воли. Достаточно было просто закрыть глаза, и она сразу могла представить себе его, лежащего перед пей.

Она не обманывала его, когда сказала, что счастлива с ним. Ей не доставило удовольствия само действие, но, когда первая боль прошла, ей не стало неприятно трогать его, гладить его. Он совсем не был отталкивающим на вид, за исключением серебристых глаз, которые ее ненавидели. Но до того, как она с ним в первый раз заговорила, эти глаза казались любящими и делали его очень красивым.

Она не услышала приближающихся шагов Джона, пока дверь с привычным скрежетом не отворилась. Он не был улыбающимся, как обычно, и выглядел чем-то расстроенным. И затем…

— Вы беременны, леди Ровена?

Она взглянула на него, потрясенная. Ровена не была бледной, ее не тошнило, как некоторых женщин, у нее ни намека на живот.

— Как вы догадались?

— Так это правда?

— Ну да, но как…

— Я не думал об этом, но мой лорд спросил, было ли у вас уже время, ну, женское время — и я сообразил, что вы не просили меня принести… э-э… дополнительные вещи. Почему же вы мне не сказали?

— Я только что поняла это сама. Но почему ваш лорд спрашивал вас? Когда?

— Только что. Ровена побледнела.

— Он вернулся?

— Да, я должен провести вас к нему.

Глава 15

Что она помнит про Фулкхеста? Высокого роста, жесткие складки у рта и лед в голосе, когда он приказал отвезти ее в темницу.

Ровена едва обращала внимание на что-либо, пока они шли через помещение главной усадьбы. Было около двенадцати часов дня и народу навстречу попадалось немного, в основном слуги, спешащие по делам, немного солдат, несколько рыцарей.

Ее отвели в покои лорда — большую комнату за главным залом.

Там было светло, солнечный поток лился через два окна. Широкая кровать на четырех ножках украшена красивым пологом. Она стояла вплотную к стене, которая отделяла покои от зала.

Там можно было много еще чего рассматривать, но взгляд Ровены остановился посреди кровати на чем-то, что выглядело, как сложенные горкой цепи, поэтому она не обратила внимания на человека, который стоял с другой стороны кровати, пока он не подошел к ней.

Он действительно был огромного роста, в черной красивой тунике. В следующий момент она обратила внимание на темно-русые, почти каштановые волосы, если бы не их золотистый отлив, и затем взглянула в глаза, серебристые и очень напряженные.

И ее глаза широко распахнулись, слово «нет» так и не сорвалось с ее губ, и она провалилась в милосердное, утешающее небытие.

Джон подхватил ее, когда она падала на пол.

Уоррик бросился вперед, почти что вырвав ее из рук Гиффорда. Он поднес ее к кровати и положил там. Одна из ее маленьких рук дотрагивалась до цепей, лежащих рядом с ней. Она должна почувствовать это, когда очнется. Он улыбнулся.

— Я не могу представить, что случилось, мой лорд, — тревожно проговорил Джон за его спиной. — Мы кормили ее хорошо.

Уоррик не отрывал глаз от русоволосой девушки.

— Значит, вы баловали ее? И ни один мышиный укус не попортил ее нежной кожи?

Джон в ответ громко фыркнул. Уоррик знал его. Джон всем известен, как добрейшее и мягкосердечнейшее создание.

Уоррик был сердит сам на себя, когда отослал этот приказ, чтобы только Джон Гиффорд имел доступ к ней. Но он не послал потом другого приказа. Он не хотел, чтобы она страдала, пока не вернется и сам не заставит ее страдать. И он не хотел, чтобы ее миниатюрное, изящное тело пострадало от плохого ухода, нет, это не то, что он для нее замыслил. Но самым важным было, чтобы ее не тронул кто-нибудь из мужчин, по крайней мере до тех пор, пока он не выяснит, удалось ли ей ее воровство. Если верить Джону, то удалось.

— Она такая милая, мягкая леди, мой лорд. За что она заслужила темницу?

— Ее преступление было направлено лично против меня, и так велико, что я не желаю говорить об этом.

— Не может быть!

— Ты обманываешься, глядя на ото миленькое личико, Джон. Она просто жадная девка, способная почти на все, добивающаяся своих целей любыми средствами. Она… — Уоррик остановился, сообразив, что уже сказал больше, чем надо. Он вовсе не обязан объяснять мотивы своих действий. — Я лишил ее титула, который она получила, выйдя замуж за Годвина Лионса, так что не называй ее больше леди. И ты можешь не волноваться за ее будущее. Она не вернется в темницу — пока.

Уоррик понимал, что Джон хочет что-то сказать, но не повернулся к нему больше. Его люди должны знать границы, которые им не следует переступать, и Джон, очевидно, почувствовал это, потому что бесшумно удалился из комнаты, не сказав более ни слова.

Уоррик продолжал смотреть на пленницу, отнюдь не волнуясь, что ее обморок как-то откладывает его месть. Он мог быть спокоен теперь, когда она у него в руках, потому что до сих пор не мог успокоиться. Он специально не возвращался сюда, зная, что если вернется, то не сможет отложить свою месть. Только одного ему не хватало. Ему надо было убедиться, что девица добилась своего.

Теперь он знал, и это удваивало ее преступление. Если он и думал сделать ей какие-либо поблажки, то теперь — нет, то, что она беременна, бесило его страшно. Она носит его ребенка. У нее нет на это права!

Он заметил момент, когда она его узнала, видел, что она испугалась его буквально до потери сознания. Его радовал этот страх. Он не был уверен, узнала ли она его в Киркбурге. Сейчас он понял, что нет. Но теперь она узнала. И, возможно, она слышала, что у него репутация человека, идущего в своей мести до конца, и что никто не решается перебегать ему дорогу. Правда, Уоррику никогда не приходилось мстить женщинам. Ему надо было решить, какого наказания она заслуживает, учитывая ее пол, и у него оказалось достаточно времени обдумать все это, пока он искал леди Изабеллу.

Поиски результата не дали. Когда один из его гонцов вернулся и сообщил, что его будущая невеста не прибыла в Фулкхест, он даже обрадовался, потому что таким образом откладывался его собственный приезд туда. Но и поиски ее в других местах не принесли успеха. В конце концов он оставил все на усмотрение ее отца, который был страшно обеспокоен ее исчезновением, гораздо больше, чем Уоррик. И это задевало его, то, что он значительно чаще думал о плененной девице, чем о своей пропавшей невесте.

Она вздохнула, и Уоррик задержал дыхание в ожидании, когда откроются ее сапфировые глаза. Приоткрылись губы. Он помнил их пухлость, помнил их горячие прикосновения, когда она старательно трудилась, чтобы добиться ответа от его тела. Ее льняные пряди теперь заплетены в две толстые косы, одна сейчас под ней, другая, изгибаясь, спускалась на грудь. Он помнил эти груди, тугие и полные, и то, что он не трогал и не целовал их, тогда возбуждало еще больше, способствовало его поражению. Теперь он их будет трогать, и Уоррик едва удерживался, чтобы не расстегнуть ее рубашку. Но нет. Пока нет. Она должна полностью сознавать все, что он делает с ней, так же, как он сознавал все, что она делала с ним.