Крылья Тура, стр. 47
Стрекоталка Кати под охраной двух «яков» исчезла вдали, а я все смотрел ей вслед.
– Что, Виктор, присушила тебя дивчина? – толкнув меня в бок, поинтересовался Демыч. – Красивая и боевая. Достойная подруга будет!
– Что?
– Э-э-э, брат! Да ты меня и не слушаешь! Ну, пошли, пошли… Командир приказал в штаб идти. Опять отчет писать будем и схемы атаки на бронепоезд чертить…
Как мы и договорились с Демычем, основной упор в бумагах мы делали на применение ампул «АЖ» и вероятную детонацию боеприпасов, которые, скорее всего, грузили в бронепоезд немцы, когда мы провели атаку. Ничем другим такого результата объяснить мы не могли. Не могли же мы на полном серьезе заявить о применении «божественного огня». И так нарисовались – как в валенках на пляже.
Я уж и не знаю, как это получилось, но особого разбирательства и не было. Фотоконтроль дал четкую и ясную картинку – бронепоезд пылал. А больше ничего и не надо. К счастью, немцы этот бронепоезд куда-то утащили, и вопрос об исследовании его останков как-то весь иссяк… Мне же лучше.
Демыча, Катю и меня наградили орденами. Меня – аж орденом Ленина! Катю и Демыча – «боевиками». Достойно, весьма достойно! За пару очередей-то. Ну – и за пять минут моих страхов на земле. А вот Катерина – она и правда герой. Свой орден Ленина я бы ей отдал. Но это невозможно. Как там, в «Гусарской балладе», говорит Кутузов: «…а крестом-то не швыряйся! Чай, не шпильки!» Как-то так, в общем.
А потом меня в очередной раз ранило. Просто зла не хватает. Даже и не ранило, а так… Глаз левый я сильно разбил при посадке. Какой-то «месс» залепил мне в бою очередь по левому крылу, ну и повредил шасси. Оно и не вышло при посадке. Я не обратил внимания, что зеленая лампочка не загорелась. На полосе тоже лажанулись, прохлопали ушами. Да еще у нас был такой своеобразный шик – подойти к полосе на скорости, с «прижимчиком», и шасси выпускать только в самый последний момент. Вот я и выпустил…
Левая стойка шасси не вышла, истребитель катился на одной ноге, пока скорость не упала, а затем – по законам физики, цапнул землю консолью левого крыла и крутанулся. Меня и мотнуло по кабине вправо-влево, как ваньку-встаньку. В результате – «ушибленная рана левого глаза». Хорошо что глаз цел. Но видеть я им еще долго не смогу – он весь заплыл и стеснительно скрылся в огромной опухоли. Само собой – боевые вылеты мне запретили, на глаза Кате с такой мордой я показываться не хотел и, злой и недовольный, целыми днями нарезал виражи вокруг стоянки своей эскадрильи. Чем доводил бедных летчиков почти до нервного срыва. В общем, когда мне сказали сочно собираться и вылетать в Москву, в распоряжение отдела боевой подготовки штаба ВВС Красной армии, все, в том числе и я, вздохнули с облегчением.
По команде Россохватского интенданты из БАО подогнали мне новенькую полушерстяную форму и новые же хромовые сапоги. Я оттащил галифе на переделку (не могу я ходить в этаких парусах), надраил пуговицы и сапоги, перенес на гимнастерку ордена и, собрав немудрящий багаж – зубная щетка, бритва и одеколон, – загрузился в идущий в Москву «Дуглас».
Здравствуй, моя столица! Честно говоря, я Москву не очень люблю. Я житель сравнительно небольшого города. И мне очень нравится, что через одного мы все друг друга знаем, все связаны-перевязаны дружескими и родственными связями и отношениями, с кем-то ты учился, с кем-то рыбачил, с кем-то бухал… И так далее. Вот. Ну а Москва… Кому-то она и мать родна, но не мне, не мне… Тем более – суровая и сдержанная военная Москва. Да и все мои московские друзья остались там, в XXI веке. А сейчас из знакомых у меня в Москве только Иосиф Виссарионыч да Лаврентий Палыч. И те – только по альтернативной истории, заполонившей в последнее время книжный рынок. Зато уж (судя по этой же АИ макулатуре) – роднее их и нет никого!
В общем, добрался я до нужного мне отдела в штабе ВВС, представился. Молодой полковник долго разглядывал мой иконостас и особенно внимательно повязку на голове.
– Что у вас с головой, капитан?
– Пустяки, товарищ полковник. Маленькая неприятность с глазом в результате аварийной посадки. Скоро пройдет.
– Ну, хорошо. А скажите-ка, товарищ Туровцев, вы писали письмо товарищу Яковлеву?
Вот оно что! Да, было такое. Думал я, думал, да и написал письмо авиаконструктору Яковлеву. Я был очень аккуратен в подборе слов и общих выражений, однако кое-что полезное смог, я надеюсь, в письме указать. Правда – я старался все свои предложения подавать как наболевшие вопросы из боевого опыта отдельно взятого летчика. Насколько моя маскировка удалась – сейчас я и узнаю.
– Так точно, товарищ полковник! Писал. Хотел поделиться с товарищем Яковлевым некоторыми наблюдениями и фактами из личного опыта…
– Это хорошо, товарищ капитан. Но вот товарищ Яковлев привел кое-что из вашего письма в разговоре с товарищем Сталиным и попросил его освободить от некоторых поручений в связи с настоятельной просьбой фронтовиков создать новый, улучшенный истребитель. Как он сказал – истребитель завоевания господства в воздухе! Каково, а?!
– И что… – затаив дыхание, спросил я.
– И товарищ Сталин согласился. Он сказал – раз этого просят фронтовики, настоящие советские летчики-истребители, про которых пишет газета «Красная звезда», надо постараться и выполнить их наказ. Им, на фронте, виднее, какой истребитель нужен Военно-воздушным силам Красной армии для завоевания господства нашей авиации в воздухе…
– И?
– И приказал вызвать вас на помощь товарищу Яковлеву…
Это называется приплыли…
Товарищ Сталин – лучший друг и наставник летчика Туровцева.
Тут даже Илья Лисов обзавидовался бы…
Но, как там говорил мультяшный пионер в детском киножурнале «Хочу все знать», доставая из-за спины немалую такую кувалду – «… ну, что же – мы не привыкли отступать!».
– Когда прикажете приступить к исполнению обязанностей?
– А вот покажете свой глаз в Центральном военном госпитале, подлечитесь немного, да и приступайте.
– Слушаюсь!
А что я еще могу сказать?
Часть 3
Истребитель истребителей
Глава 1
Полковник из штаба ВВС действительно оказался «настоящим полковником». Закончив беседу, он попрощался со мной, крепко ответив на рукопожатие, и, пока я шел к дверям огромного кабинета, поднял трубку внутреннего телефона: «Коля? Возьми капитана… да… в госпиталь. И все остальное… машина до 17.00. Все, занимайтесь!»
В приемной меня уже ждал шустрый старший лейтенант-порученец.
– Капитан Туровцев? Здравия желаю… старший лейтенант Сидоренко, Николай. Очень приятно! Ну, пошли прибарахляться? Товарищ полковник уже распорядился.
Я своим зрячим правым глазом выразил всю глубину своего интереса и в то же время непонимания ситуации.
– А то как же! Для фронтовика-героя! Да еще по приказу товарища Сталина! Даже и не думайте, товарищ капитан, даже и не пытайтесь!
Я продолжал с терпеливой, ласковой улыбкой смотреть на порученца, как бравый солдат Швейк, бывало, смотрел на своего поручика Лукаша. Мой взор выражал глубокий, искренний интерес – чего я даже не должен и пытаться? И не будет ли мне от этого больно? Я имею в виду – не заболит ли душа от того, что я, по скромности своей, не попытался схомячить побольше?
– Я это к тому, что вам надо получить талоны на питание, разместиться, приодеться немного… – Старлей Коля посмотрел на часы и нахмурил брови. – Ну что, пошли? Пока все бюрократы на месте?
Плюнув на все эти тайны мадридского двора, я сказал: «Пошли!» Ближайшее будущее хоть немного, но стало яснее. Надо что-то получить у бюрократов. Что-то получать я очень любил. Особенно – много и бесплатно.
Почти так оно и оказалось. По уголкам и закоулкам штаба мы бегали едва ли не час. Но все, что нужно, удалось получить. «Вырвать» – как выразился Николай.
Вырвали мы немало. Талонную книжку на питание в ресторане гостиницы «Метрополь» – это раз.