Погоня за счастьем, стр. 5

Глава 4

Разумеется, во всем виновато его любопытство. Он, как все в округе, наслушался историй о легенде по имени Йен Макферсон, хотя никогда не встречал самого героя. Только видел его дом, просто не помнил, что он настолько мрачен с виду. Разумеется, ребенок все видит иначе. То, что взрослому кажется унылым и отталкивающим, малыш может найти пугающим и, следовательно, волнующим.

Старая крепость раскинулась на скале, в окружении голых деревьев. Позади плескалось холодное море. Деревья, должно быть, когда?то плодоносили, прежде чем почва окончательно выветрилась, и только корни, впившиеся в камни, служили свидетельством того, что и здесь когда?то теплилась жизнь.

Несмотря на конец весны, здесь ничто и никогда не зацветет, разве что Макферсон соизволит завезти сюда землю. Совершенно непонятно, почему кому?то взбрело в голову здесь поселиться, однако Линкольн увидел новые постройки, не такие большие, как старая крепость, но все же и там были свои хозяева. Очевидно, у Макферсона, кроме огромного выводка сыновей, были и другие родственники.

Здесь царила тишина, насколько мог припомнить Линкольн, вполне обычная для этого места. Если случайному человеку не попадался на глаза кто?то из отродья Макферсонов, можно было считать это место заброшенным. Правда, в зимние месяцы поднимавшийся из труб дым свидетельствовал о том, что здесь все же живут. Но теперь вокруг не было ни души.

Линкольн никогда не был в доме, вернее, его туда не приглашали. Впрочем, вряд ли кто?то из соседей удостаивался подобной чести. И все же он не раз стучался в эту дверь, чтобы вызвать на улицу приятелей. Правда, они никогда не говорили об отце. Не то что посторонние люди, совершенно не знавшие семейство Макферсонов.

Воспоминания об этих счастливых временах больно ранили душу. Однако здравый смысл возобладал, и Линкольн повернул коня, прежде чем кто?то его заметил. Но воспоминания не хотели уходить. В памяти всплывали вещи, о которых он не думал годами.

Рассеянно хмурясь, он свернул с южной тропинки, ведущей домой, на восток, туда, где он много раз бывал в детстве.

Пруд был на прежнем месте. Развалины сарая неподалеку служили единственным признаком того, что кто?то когда?то здесь жил. Правда, и прудом это трудно назвать, скорее, огромная яма, где собиралась никогда не высыхавшая дождевая вода. Несколько поросших мхом кирпичей позволяли предположить, что яма век или два назад служила кому?то подвалом.

Еще одна сценка пришла на ум. Ему тогда было лет восемь. Стоял чудесный денек, один из самых жарких за короткое лето. Погода в этой местности обычно была не настолько теплой, чтобы детям требовалось охладиться, но на этот раз вспотевший Линкольн вспомнил о маленьком пруде, на который набрел в своих скитаниях, и решил пару раз окунуться. Правда, он еще не умел плавать, но пруд был глубоким только с одной стороны, и он решил держаться подальше от этого места.

Однако оказалось, что не он один такой сообразительный. В воде уже плескалось несколько братьев Макферсон. Изголодавшись по общению со сверстниками, Линкольн пришел в восторг и немедленно предложил им дружбу. Трое высмеяли его, но четвертый, Дугал, которому в то время тоже было восемь, тут же согласился, и они стали лучшими приятелями.

Постепенно Линкольн познакомился со всеми братьями. Как и те, кто был с Дугалом у пруда, они не были столь открытыми и сначала не слишком стремились принять мальчика в свой круг, но прошло не так много времени, прежде чем он посчитал их своими друзьями. И как же быстро они превратились в злейших врагов!

Занятый своими мыслями, Линкольн почти добрался до пруда, прежде чем сообразил, что он не один. На берегу расположилось целое семейство: женщина, сидевшая у края воды, присматривала за двумя весело плескавшимися девчонками. Чуть поодаль, в высокой траве, дремал мужчина. Жена то и дело шикала на дочек, вероятно, опасаясь, что они разбудят отца.

Линкольн никогда не видел взрослых людей в этих местах, но, разумеется, за много лет произошло немало перемен, тем более что здесь теперь живет больше народу, чем прежде. И с его стороны будет откровенной грубостью уехать, не обменявшись с ними ни единым словом, хотя он был не в настроении беседовать с посторонними. Но может, ему удастся незаметно скрыться, прежде чем его заметят?

Он остановил лошадь футах в пятнадцати от пруда. Женщина сидела спиной к нему, дети погрузились в воду так глубоко, что торчали только их головы. При этом они подняли такой шум, что наверняка его не видели. Что ж, тем лучше, можно попробовать потихоньку скрыться.

И тут лошадь заржала.

Линкольн вздохнул и сполз с седла.

Женщина повернула голову в его сторону, чтобы получше рассмотреть незваного гостя.

— Здравствуйте. — Очевидно, решив быть вежливой до конца, она встала и приветливо улыбнулась. Линкольн оцепенел от удивления. Рука застыла на луке седла. Забыв вынуть ногу из стремени, он буквально примерз к земле. В голове упрямо вертелась одна мысль: тот, кто сейчас дремлет в траве, — до чертиков везучий ублюдок. Самый удачливый в мире.

Для женщины она была очень высокой: по его прикидкам, до шести футов ей не хватало трех?четырех дюймов. И одета в простое деревенское платье: коричневая юбка без всяких признаков шлейфа, строгая белая блузка с длинными рукавами — ни оборочек, ни кружев, ни воланов, крепкие башмаки для прогулок, — эти небогатые люди явно притащились сюда пешком, — и клетчатая шаль, повязанная по бедрам и взятая на случай дождя.

Судя по одежде, она простая сельская бабенка, и к тому же бедная. Наличие мужа и детей предполагало, что Линкольну следовало бы думать о чем?то другом, и, уж во всяком случае, не о том, каковы на вкус ее мягкие губы.

И дело не только в росте, который он находил крайне интригующим, — Линкольн никогда не держал в объятиях такую великаншу, — но и во всем остальном. Короче говоря, он никогда еще не испытывал к женщине столь мгновенного и сильного влечения. Да, она смазлива, но он видел и покрасивее. Фигуру вовсе нельзя назвать роскошной, скорее уж тощей, но рост искупал все, не говоря об изящных изгибах бедер и груди, способной заполнить мужскую ладонь. А вот лицо… необыкновенное. Не слишком выдающиеся скулы, ямочки на щеках, деликатно изогнутые брови, похоже, не знавшие краски. Губы узковаты, но наверняка набухнут под страстными поцелуями. Глаза — светло?зеленые, как два сверкающих камушка — составляли эффектный контраст с темными волосами.

Может, именно эти волосы, длинные, распущенные, взлохмаченные ветром, беспорядочно спутавшиеся, придавали ей чувственный, земной вид обольстительницы, только что вставшей с постели после ночи любви. Поразительный цвет: каштаново?рыжий, почти черный, с легкими отблесками красноватого золота. Неудивительно, что у него перехватило дыхание: слишком неожиданным и сильным было настигшее его вожделение.

Наверное, именно ошарашенный вид человека, забывшего вынуть ногу из стремени, вызвал ее звонкий смех.

— Если вы немедленно не скажете что?нибудь, я посчитаю, будто у меня выросло третье ухо. Вы здесь недавно, верно? Или просто приехали в гости?

— Нет… то есть да.

Ему наконец удалось поставить на землю вторую ногу. Правда, Линкольн с досадой ощутил, как стало жарко щекам. Ее мягкий шотландский выговор показался ему очаровательным. Он часто слышал его от других женщин и уже, казалось, должен бы привыкнуть, но в ее устах он казался сладчайшей музыкой.

Линкольн медленно зашагал к ней, чувствуя, как колотится сердце.

— Собственно говоря, я в самом деле приехал погостить, хотя раньше жил в нескольких милях к юго?востоку отсюда.

— Неужели? — удивилась незнакомка. — А я считала, что знакома с каждым на двадцать миль в округе.

— О, это было давно. Вы скорее всего еще не появились на свет, когда я уехал, и, уж во всяком случае, были слишком молоды, чтобы знать всех соседей.