Расстрелять!, стр. 65
Было принято решение срочно выстроить для неё на одном из пирсов гальюн. И выстроили. С опережением графика. И тут кому-то пришло в голову, что нужно поставить в него биде.
– Че-го?! – спросил наш Вася-адмирал, диплоомат херов.
– Биде.
– А это как, что?
– А это, товарищ адмирал, как сосуд для подмывания.
– Для подмывания?! – и тут Вася-адмирал в нескольких незатейливых выражениях очень вкусно описал и способ подмывания как таковой, и предмет обмывки, и Нэнси, счастливую обладательницу этого предмета, и всех её родственников, и группу московских товарищей, которые устроили ему и Нэнси с предметом, и всю эту жизнь с биде.
За биде послали одного очень расторопного старшего лейтенанта. Он обшарил весь Кольский полуостров и нашел биде только в одном месте – в гостинице «Арктика». Там и взял, и привёз, и его в ту же ночь установили.
Но скоро выяснилось, что из этого предмета туалета вверх должна бить не ледяная струя, а тёплая. Предложение подвести пар, чтоб где-то там по дороге нагреть им воду до нужной температуры, отпало сразу, потому что сразу стало ясно, что в самый ответственный момент все все перепутают и подадут пар напрямую и сварят Нэнси, бабу-генерала, вкрутую. Поэтому решили так: решили надеть на биде шланг и на другом конце шланга поставить матроса с кружкой горячей воды, и, только Нэнси заходит в гальюн, матрос – тут как тут – льет из кружки воду через воронку в шланг, и она пошла-пошла по шлангу и, в конце концов, подмыла генерала. И, поскольку матросы у нас все недоумки, то, чтоб он действительно налил и не промазал, а то потом с кружкой далеко бежать, поставили руководить всей этой процедурой мичмана. И тренировку провели. По подмыванию. Один мичман, изображающий Нэнси, заходит в гальюн, другой делает матросу-недоумку отмашку – «Лей!»; недоумок льет, а мичман из гальюна кричит: «Есть вода!»
И вот приехала Нэнси. Вся база, затаив дыхание, ждала, когда её из шланга подмывать начнут. Все ходили за ней, и глаза у них блестели от ожидания, и этот блеск их как-то всех объединял. Но Нэнси не интересовалась ни гальюнами, выстроенными в её честь, ни биде. Она интересовалась нашими лодками. Фотографировать ей не разрешили, но с ней были два рисовальщика, которые во мгновение ока зарисовали базу, подходы к ней, высоты, острова, скалы, пирсы, а когда ветром приподняло сети, то и подводные лодки.
И ещё Нэнси очень хотела увидеть какого-нибудь нашего командира, который за шестьдесят долларов в месяц вместе с подоходным налогом, а может быть и без него, противостоит их командиру, который получает двенадцать тысяч чистыми на руки. Ей его так и не показали. Зато её накормили, напоили, и даже наш адмирал Вася, дипломат херов, речь произнес.
Нэнси пробыла в базе девять часов. За это время она ни разу не попросилась в гальюн.
Хайло
Это нашего старпома так звали. Обычно после неудачной сдачи задачи он выходил перед нашим огромным строем, снимал фуражку и низко кланялся во все стороны:
– Спасибо, (ещё ниже) спасибо… спасибо… обкакали. Два часа на разборе мне дерьмо в голову закачивали, пока из ушей не хлынуло. Спасибо! Работаешь, как негр на плантации, с утра до ночи в перевернутом состоянии, звёзды смотрят прямо в очко, а тут… спасибо… ну, теперь хрен кто с корабля сойдет на свободу. По-хорошему не понимаете. Объявляю оргпериод на всю оставшуюся жизнь. Так и передайте своим мамочкам.
Потом он надевал фуражку набекрень, осаживался и добавлял: «Риф-лё-ны-е па-пу-а-сы! Перья распушу, вставлю вам всем в задницу и по ветру пущу! Короче, фейсом об тейбол теперь будет эври дей!»
Старпом у нас был нервный и нетерпеливый. Особенно его раздражало, если кто-нибудь в люк центрального опускается слишком медленно, наступая на каждую ступеньку, чтоб не загреметь, а старпом в это время стоит под люком и ему срочно нужно наверх. В таких случаях он задирал голову в шахту люка и начинал вполне прилично:
– Чья это там фантастическая задница, развевающаяся на ветру, на нас неукротимо надвигается?
После чего он сразу же терял терпение: «А ну скорей! Скорей, говорю! Швыдче там, швыдче! Давай, ляжкой, ляжкой подрабатывай! Вращай, говорю, суставом, грызло конское, вращай!»
Потеряв терпение, он вопил: «Жертва аборта! Я вам! Вам говорю! И нечего останавливаться и смотреть вдумчиво между ног! Что вы ползете, как удивленная беременная каракатица по тонкому льду?!»
«Удивленная беременная каракатица» сползала и чаще всего оказывалась женщиной, гражданским специалистом.
И вообще, наш старпом любил быстрые, волевые решения. Однажды его чуть крысы не съели. Злые языки рассказывали эту историю так.
Торжественный и грозный старпом стоял в среднем проходе во втором отсеке и в цветных выражениях драл кого-то со страшной силой:
– …Вы хотите, чтоб нам с хрустом раскрыли ягодицы?.. а потом длительно и с наслаждением насиловали?.. треснувшим черенком совковой лопаты… вы этого добиваетесь?..
И тут на него прыгнула крыса. Не то чтобы ей нужен был именно старпом. Просто он стоял очень удобно. Она плюхнулась к нему на плечо, пробежала через впуклую грудь на другое плечо (причем голый крысиный хвост мазанул старпома по роже) и в прыжке исчезла.
Старпом, храня ощущение крысиного хвоста, вытащил глаза из амбразур и как болт проглотил. Обретя заново речь, он добрался на окосевших ногах до «каштана» и завопил в него:
– Ме-ди-ка-сю-да! Этого хмыря болотного! Лейтенанта Жупикова! Где эта помятая падла?! Я его приведу в соответствие с фамилией! Что «кто это»? Это старпом, куриные яйца, старпом! Кто там потеет в «каштан»?! Кирпич вам на всю рожу! Выплюньте все изо рта и слушайте сюда! Жупикова, пулей чтоб был, теряя кал на асфальт! Я ему пенсне-то вошью!..
Корабельные крысы находятся в заведовании у медика.
– Лейтенанту Жупикову, – передали по кораблю, – прибыть во второй отсек к старпому.
Лейтенант Жуликов двадцать минут метался между амбулаторией и отсечными аптечками. На амбулатории висел амбарный замок, у лейтенанта не было ключа (химик-санитар, старый козёл, закрыл и ушел в госпиталь за анализами). Лейтенанту нужен был йод, а в отсечных аптечках ни черта нет (раскурочили, сволочи). На его испуганное «Что там случилось?» ему передали, что старпома укусила крыса за палец и теперь он мечтает увидеть медика живьем, чтобы взвесить его сырым.
Наконец ему нашли йод, и он помчался во второй отсек, а по отсекам уже разнеслось:
– Старпома крысы сожрали почти полностью.
– Иди ты…
– Он стоит, а она на него шась – и палец отхватила, а он её журналом хрясь! и насмерть.
– Старпом крысу?
– Нет, крыса старпома. Слушаешь не тем местом.
– Иди ты…
– Точно…
Лейтенант прилетел как ошпаренный, издали осматривая пальцы старпома. От волнения он никак не мог их сосчитать: то ли девять, то ли десять.
– Подойдите сюда! – сказал старпом грозно, но все же со временем сильно поостыв. – Куда вас поцеловать? Покажите, куда вас поцеловать, цветок в проруби? Сколько вас можно ждать? Где вы все время ходите с лунным видом, яйца жуете? Когда этот бардак прекратится? Да вы посмотрите на себя! У вас уже рожа на блюдце не помещается! Глаз не видно! Вы знаете, что у вас крысы пешком по старпому ходят? Они же у меня скоро выгрызут что-нибудь – между прочим, между ног! Пока я ЖБП писать буду в тапочках! Только не юродствуйте здесь! Не надо этих телодвижений! Значит так, чтоб завтра на корабле не было ни одной крысы, хоть стреляйте их, хоть целуйте каждую! Как хотите! Не знаю! Все! Идите!
И тут старпом заметил йод, и лицо его подобрело.
– Вот Жу-упиков, – сказал он, старательно вытягивая «у», – молодец! Где ж ты йод-то достал? На корабле же ни в одной аптечке йода нет. Вот, кстати, почему все аптечки разукомплектованы? выдра вы заморская, а? Я, что ли, за этим дерьмом следить должен? Вот вы мне завтра попадетесь вместе с крысами! Я вам очко-то проверну! Оно у вас станет размером с чашку петри и будет непрерывно чесаться, как у пьяного гамадрила с верховьев Нила!