Любят только раз, стр. 38

Но… если он тихонько войдет в ее комнату и лишь посмотрит на нее, она ведь ничего не узнает? Николас вскочил с постели, накинул халат и вышел в коридор. Пройдя гостиную, разделявшую их спальни, он остановился у ее двери. В комнате было тихо, в соседней детской кто-то напевал знакомую колыбельную.

Николас уже хотел войти в комнату Регины, но неведомая сила потянула его в детскую. Он ведь до сих пор еще не разглядел малыша, а лучшего момента, чем сейчас, и не придумать.

Он легонько толкнул дверь. Тесс дремала на стуле рядом с детской кроваткой, а в кресле сидела Регина и кормила ребенка.

Эта картина несказанно поразила его. Было не принято, чтобы женщины ее круга сами кормили своих детей. Она сидела вполоборота к нему, склонившись к малышу, и тихо мурлыкала песенку. Ее лицо обрамляли короткие локоны, а остальные волосы падали на спинку кресла плавной волной. На ней был полупрозрачный пеньюар с длинными рукавами, под которым виднелась рубашка, чуть спущенная с одного плеча. Ребенок жадно сосал, его ручонка лежала у соска, как будто удерживая грудь в удобном положении.

Николас зачарованно глядел на мирную картину и чувствовал, как в душе просыпается нежность. Реджи внезапно обернулась, но он продолжал смотреть на нее, не двигаясь с места.

Во взгляде Реджи не было ни удивления, ни гнева, ни враждебности. Казалось, они ласкают друг друга глазами, словно между ними протянулись невидимые нити, соединяющие их души наперекор всему.

Регина первая отвела взгляд:

— Прости, он тебя разбудил.

Николас встрепенулся и торопливо сказал:

— Нет, нет. Я… не ожидал увидеть тебя здесь, — и смущенно добавил:

— Тебе не удалось найти кормилицу?

Реджи улыбнулась:

— Я не искала. Когда Тесс рассказала мне, что моя матушка, презрев традиции, кормила меня сама, я решила делать так же. И нисколько не жалею.

— Наверное, это обременительно?

— Ничуть. Я не хочу расставаться с Томасом, поэтому легко мирюсь с добровольным заточением. Конечно, я теперь почти не устраиваю приемов, но это для меня не такая уж большая потеря.

Ему нечего было ответить, но уходить не хотелось.

— Я никогда не видел мать, кормящую своего ребенка. Ты не возражаешь, если я побуду здесь еще немного? — робко спросил он.

— Это же и твой ребенок… Не возражаю. Николас прислонился к двери. Неужели это его ребенок? Во всяком случае, она так говорит. И он чувствовал, что она не лжет. Почему же он так упорно отказывается это признать? Да потому, что покинуть женщину, на которой его силой заставили жениться, — это одно, а вот бросить беременную жену — это уже совсем другое. Правда, она ничего ему не сказала, но все равно выходит, что он подлец и негодяй. Черт возьми! В какое положение она его поставила, умолчав о своей беременности. И как теперь это исправить?

Перевернув малыша, Реджи дала ему вторую грудь. У Николаса захватило дух, когда он на мгновение увидел обнаженную грудь жены, пока она натягивала рубашку на другое плечо.

Он медленно, будто его тянуло к ней против его воли, подошел к ее креслу. Реджи подняла глаза, но он не осмелился взглянуть на нее. Он знал, что не выдержит и прикоснется к ней.

Николас смотрел на ребенка, однако увидел грудь жены, ее полуоткрытые губы. А если он ее поцелует?

Николас услышал ее прерывистый вздох. Его поцелуй был легким, нежным и быстрым, чтобы она не успела отвернуться. Он выпрямился, не решаясь глядеть на нее:

— У тебя замечательный малыш, Регина. Прошло несколько долгих мгновений.

— Приятно это слышать. Николас неуверенно улыбнулся:

— С этого момента я признаю его моим сыном.

— Почему?

Он заглянул в ее синие глаза:

— По-моему, ясно.

— Ты же не хочешь быть со мной, Николас. Ты сам говорил, когда уезжал. Теперь изменил свое мнение?

Николас застыл. Так она хочет, чтобы он на коленях умолял ее? Хочет в очередной раз унизить и помучить его? Она клялась, что никогда не простит его, и он не имеет права осуждать ее. Чтобы не ухудшить их отношения, Николас молча повернулся и вышел из комнаты.

Глава 30

Николас, оказывается, не шутил и на следующий день велел готовиться к отъезду в Сильверли. Он объявил о своем решении за завтраком, сказав, что не может оставаться в доме, где нет кабинета. Реджи нечего было возразить. Невыносимый человек!

Хорошо, но она не поедет без Элеоноры. Не хватало ей сидеть в глуши с ним и его матушкой, которая ее ненавидит. Нет, Элеонора тоже должна ехать. Ничего не сказав мужу, Реджи сама поговорила с Элеонорой. Та сначала отказалась, но в конце концов поддалась на уговоры.

Все были заняты, кроме Николаса, который не принимал участия в сборах и только с довольным видом глядел на устроенный им переполох. Реджи не успела даже попрощаться с родными, оставив им коротенькие записки с извинениями. Несмотря на всеобщие усилия, последний чемодан уложили только к ночи. Вещей оказалось так много, что для них выделили отдельную повозку.

За весь день Реджи ни словом не обмолвилась с виконтом, но раздражал ее не внезапный отъезд в Сильверли. Она не могла забыть их ночной разговор. Николас умудрился вывести ее из равновесия, и остаток ночи она почти не сомкнула глаз. Нет, не из-за поцелуя. Честно говоря, ее смутило то, что он лишь поцеловал ее.

И она все еще хочет его, после того, что он ей сделал? Да. Она вспомнила, как он стоял у двери — шелковый халат распахнут на груди, золотистые волосы растрепаны, янтарные глаза смотрят на нее, — и ее охватило такое желание, что она даже испугалась. Неужели ей достаточно увидеть его, чтобы тут же забыть, как она проклинала его все эти месяцы?

И что ей теперь делать? Нет, простить его она не может. Значит, нужно перестать о нем думать.

Элеонора и Тесс с ребенком ехали в просторной карете вместе с Реджи и Николасом, а Мэг, Харрис и служанка Элеоноры разместились в карете поменьше. Маленький Томас, окруженный заботами трех женщин, был самым спокойным и молчаливым пассажиром. Дамы вполголоса беседовали, а Николас демонстративно показывал, что их болтовня чрезвычайно утомительна. В отместку женщины стали игнорировать его, а Реджи без всякого смущения оголяла плечо, когда ей нужно было покормить Томаса. Пусть Николас только попробует возразить!

А тот лишь забавлялся, видя, что жена хранит высокомерное молчание, а тетушка кидает на него безразлично-холодные взгляды. Странно, Элеонора ведь не могла подолгу сердиться. Удивило и ее желание ехать с ними а Сильверли: после смерти его отца она не была там ни разу. Вероятно, Элеонора решила поддержать Регину, и это его одновременно развеселило и задело.

Впрочем, он быстро отвлекся от этих мыслей, занятый другими ощущениями. Должно быть, он совсем уж порочный, если при одном взгляде на Регину, кормящую малыша, в нем просыпается желание. Внутренний голос услужливо нашептывал, что он слишком безжалостен к себе, ведь присутствие Регины всегда на него так действует.

Однако спасительная мысль не принесла ему успокоения. Регина, конечно, отвергнет его, если он попытается возобновить отношения. И каким же он будет выглядеть ослом, если начнет волочиться за собственной женой! Вот если бы им пришлось ночевать в одной спальне, тогда, быть может… Но и в лондонском доме, и в Сильверли комнат было предостаточно, так что необходимость совместного ночлега отпадала.

Есть только один способ устроить это. Правда, теперь вряд ли будет такая возможность, хотя… Господи, ну конечно! Как он раньше об этом не подумал! Они уже на полдороге к Сильверли, еще немного, и он упустил бы шанс.

Не раздумывая более над своим планом, который, несомненно, имел кучу недостатков, Николас приказал кучеру ехать к ближайшему постоялому двору.

— Что случилось? — спросила Элеонора.

— Не беспокойтесь, тетя Элли. Я решил, что нам не помешает горячий обед. До Сильверли мы доберемся слишком поздно и не сможем на него рассчитывать.