Добрый убийца, стр. 44

— Вас знает любой мало-мальски образованный музыкант Я слышала вас в записи. Вы божественный пианист, — борясь с волнением, сообщила Блюм.

— Тем более помогите мне. Свяжите с сыщиком, — настаивал Абашидзе.

— Позвоните мне через полчаса. Я вам обещаю, что сделаю все возможное. — Серафима Аркадьевна положила трубку и без сил опустилась на табурет. Так она просидела минут пять. Потом набрала номер своей подруги.

— Анечка, милая, у меня сейчас чуть инфаркт не произошел, — сообщила она дрожащим голосом.

— Что случилось, Серафима? Тебе нужен врач? — забеспокоилась Анна Степановна.

— Нет. Представляешь, с кем я сейчас говорила?!

— Откуда мне знать, милая, — удивилась вопросу Анна Степановна.

— Я говорила с самим Гоги Абашидзе, — торжественно сообщила Блюм.

— Кто он? Я впервые слышу эту фамилию, — ответила подруга.

— Как, ты не знаешь Абашидзе? — не поверила Серафима Аркадьевна. — Это великий пианист нашего времени! — чуть не заплакала Блюм.

— Ну извини меня, милая. Темная у тебя подруга, — покаялась Анна Степановна. Услышав, что Абашидзе желает говорить с подполковником Ерожиным, подруга милостиво разрешила Блюм дать телефон подполковника великому пианисту. Серафима Аркадьевна забыла про чай и ужин и не отходила от аппарата до двенадцати ночи. Но знаменитый маэстро не позвонил. Не позвонил он и на другой день, хотя пожилая женщина из дома ни на минуту не отлучалась. Междугородний звонок раздался в пять утра через сутки.

— Вы меня извините. Во Франции забастовщики совсем отключили связь. Я звоню из Варшавы. Через полчаса у меня самолет. Вечером был очень тяжелый концерт и я не нашел в себе силы сделать звонок, — признался маэстро. Он записал номер Ерожина, поблагодарил взволнованную женщину и повесил трубку.

Серафима Аркадьевна заснуть больше не смогла. Она, ворочаясь и вздыхая, полежала полчаса в постели. Затем встала, зажгла свет, нашла в музыкальной тумбочке концерт Рахманинова в исполнении Гоги Ираклиевича Абашидзе и поставила пластинку на круг.

Мощные звуки рояля заполнили странный дом учительницы сольфеджио, доставшийся ей по наследству от ученика Вовы Трифонова. Хозяйка слушала музыку, а губы ее беззвучно произносили имя погибшего постояльца.

31

Алексею Ростоцкому часто снился один и тот же сон. Это был сон мучительный и заканчивался он всегда одинаково. Алексею снилось, что он идет по пустынному плоскогорью. В одной руке у него мешок, в другой — рогатина.

Алексей приближается к камню. На камне лежит огромная кобра. Змея медленно поднимает голову, раздувает свой капюшон и начинает зловеще раскачиваться. Алексей готовит рогатину, целится в шею змеи. Он должен прижать рогатиной голову гада к земле, а затем положить змею в мешок. Но рогатина проходит мимо, и рептилия делает смертельный выпад. Укусила его кобра или нет, Ростоцкий не знает. В этом месте он всегда просыпается.

Алексей за свою бытность в Азии отловил не одну сотню кобр. Змей он сдавал и получал за это деньги. Кобр Ростоцкий не боялся. Кобра — благородная змея. Она никогда не нападает без предупреждения. Да и атакует кобра на то расстояние, на которое подняла над землей свою красивую голову. Другое дело — гадюка. Все разновидности этого подлого и очень ядовитого существа коварны. Гадюка может напасть внезапно, даже если ее не трогать.

Сегодня ночью сон опять повторился, но закончился он необычно. Кобра как всегда поднялась и раздула свой капюшон, а Ростоцкий не промазал. Рогатина точно ухватила голову змеи и прижала ее к камню. Алексей схватил извивающуюся кобру, спокойно положил в мешок и только после этого проснулся. Много лет он ждал во сне этой победы, и вот она свершилась.

Случается, что удача во сне откладывает свой отпечаток на весь день. Так произошло и сегодня. Алексей блистательно провел переговоры с немецкими партнерами. Контракт, о котором он так долго мечтал, подписан. Сын Антон на переговорах присутствовал и довольно сносно переводил. В два часа дня закончился обед с немцами, на котором партнеры сказали немало лестных тостов в адрес Алексея и его фирмы.

Работать Ростоцкий больше не хотел, но, проводив немцев, из офиса не уходил. Алексей ждал звонка Ерожина. Петр Григорьевич обещал позвонить перед вылетом, но время тянулось к четырем, а звонка не было. Алексей несколько раз набирал номер мобильника Ерожина, но связь была отключена. Ростоцкий знал, что пользоваться мобильным телефоном на борту самолета запрещено. Он опасался, что Ерожин уже в воздухе, а он не успеет его встретить. До самарского аэропорта от их районного центра было около восьмидесяти километров. Летом на машине Алексей докатил бы туда за сорок минут. Но сейчас зима.

После того как Ростоцкий услышал по телефону голос Халита, думы об азиатской молодости стали посещать его постоянно. Вот и сейчас Алексей сидел за своим письменным столом, смотрел в окно на заснеженные крыши, а видел знойное небо над Ферганской долиной.

В то время после укуса гюрзы он давно оправился, но Халит долго не хотел его пускать на промысел одного. Ростоцкий пошел с Халитом в горы собирать мумие. Совместный поход оказался удачным, и они по возвращении отправились в Андижан сдавать свою добычу.

В двухэтажном домике, где находилась контора потребсоюза, обычно сидел толстый узбек с большим черным портфелем. Алексей забыл, как звали приемщика, помнил только, что тот всегда норовил их обжулить. Но в тот раз вместо него за столом сидела смуглая красавица.

От ее взгляда Алексею сразу стало тревожно, и он старался глазами с ней не встречаться. Но взгляд темных, любопытных и манящих глаз на себе чувствовал.

— Как тебя зовут, русский батыр? — спросила узбечка. Говорила она совсем без акцента. Алексей представился.

— Садись с другом, чай пей, лепешку кушай. Дорога у вас за плечами большая, — предложила приемщица.

— Давай твоя моя чай пьем. Зачем красивый женщин обижать? — улыбнулся Халит.

Алексей сел за стол. Узбечка налила Халиту чай в отдельную пиалу, а ему подвинула свою. Один краешек краснел следом губной помады. Алексей еще больше смутился, но пиалу взял. Когда он сделал первый глоток, узбечка сказала:

— Из моей пиалушки пьешь, мои мысли узнаешь.

— А какие у тебя мысли? — поддержал игру Ростоцкий.

— Хочу приехать к вам на стан. Посмотреть на месте, как русский батыр змей ловит.

— Ой, приезжай, плов кушать будем, бишбармак кушать будем, кумыс пить, — обрадовался Халит, не понимая, что красавица затеяла флирт с его русским другом.., Телефон прервал воспоминания, но звонил не Ерожин из аэропорта, а бухгалтер из банка. Ростоцкий открыл в компьютере договор, по которому возник вопрос, назвал бухгалтеру нужные цифры и положил трубку.

…Он тогда думал, что красавица шутит. Но она не думала шутить. Через неделю возле домика Халита остановился «газик», и Алексей увидел андижанскую приемщицу. Халит ушел на промысел. Семья его сына жила в Оши, а в домик в предгорье родственники приезжали только на выходные.

Алексей вышел навстречу гостье. Машина оказалась попутной, путешественница махнула рукой водителю, и «газик» растворился в бесконечном мареве дороги. Сумка гостьи оказалась тяжелой.

— Городские гостинцы вам везу, — улыбнулась молодая женщина. Она вовсе не удивилась, что Ростоцкий один, быстро принялась за хозяйство и накрыла стол. Забывший женское внимание Алексей с удовольствием наблюдал за ловкими действиями узбечки. А ее призывные взгляды без слов говорили о том, что к русскому она приехала вовсе не за тем, чтобы изучать змеиный промысел. Ростоцкий уже два месяца жил отшельником, и близость красивой женщины не могла оставить его равнодушным. К ночи гостья выбрала из кипы одеял Халита мягкую стеганую курпачу, оправленную малиновым шелком, и, глянув на Алексея, вышла на улицу. Метров за триста от домика промысловиков из огромного камня бил ключ и начинал свой путь маленький ручей. Видимо, гостья тут уже бывала и уверенным шагом направилась к этому камню. Их первая ночь запомнилась Алексею не только прекрасным телом узбечки, ее темными пьянящими глазами, упругой грудью с темными торчащими сосками и бархатной смуглой кожей, но и звездами над головой. Со стороны гор слышался волчий вой, а вокруг все звенело от песенок беданы. Так в Узбекистане зовут перепелку. Эта была необычная, волшебная ночь.