Будь моей, стр. 45

Алин, в свою очередь, тоже была в смятенных чувствах, на две трети состоящих их чистой паники, но у нее это началось еще прошлой ночью, когда она услышала, что они приближаются к Кардинии. Во время поединка Александра боялась за Василия, и сейчас это приводило ее в бурную ярость. Положение ухудшалось еще и тем, что теперь она чувствовала себя обязанной этому человеку. Чувство благодарности к графу как-то не вязалось с ее отношением к нему. А то, что она все-таки собиралась высказать свою благодарность, разъярило Александру еще больше. Но хуже всего было то, что она чувствовала его боль и испытывала какую-то нелепую потребность облегчить его страдания, но не знала как и даже не осмеливалась попытаться это сделать.

Все эти противоположные Эмоции сводили ее с ума, и девушка была абсолютно не в силах справиться с ними.

Конечно, в другой ситуации она заметила бы, что и он не в себе и что вовсе не боль вызывает его раздражение, а сама Александра. Ей и в самом деле надо было последовать его совету и замолчать. Воистину упрямство иногда чревато ошибками.

– Я должна поблагодарить…

Помимо убийства, Василий знал еще один верный способ избежать ее непрошеной благодарности, и не замедлил им воспользоваться.

– Прежде чем ты пожалеешь о своих словах, Алин, тебе следует узнать, что я не верну тебе лошадей. Если произойдет худшее и дело кончится нашей свадьбой, я собираюсь не упустить своей выгоды и продам их.

Реакция не обманула его ожиданий. С минуту Василий опасался, что Александра обрушит на него удар своего кнута, и с таким мастерством, с которым он не хотел познакомиться.

Граф никогда не видел ее в такой ярости. Но, взяв себя в руки, Алин ответила с ужасающим спокойствием, хотя каждое слово давалось ей с трудом и она говорила сквозь зубы:

– Ты не продашь моих лошадей.

– Вряд ли у тебя будет возможность поспорить на эту тему, – возразил граф.

Плотина сдержанности прорвалась, и голос ее поднялся до крика так, что содрогнулись стропила:

– Сначала я увижу тебя в аду! Он проревел в ответ:

– Ты увидишь меня там, если не покончишь с этой проклятой помолвкой!

– Я уже говорила тебе, что не могу. Я дала обещание!

– Господи! Женщины каждый день нарушают обещания. Чем же так отличаешься от них ты?

– Честью, – уксусным тоном ответила она, – но я не удивлюсь, если окажется, что ты не имеешь о ней ни малейшего представления.

С этими словами Александра вышла из комнаты, и Лазарю пришлось оттащить Василия от двери, когда тот бросился за ней.

– Ради Бога, оставь ее, пока она не исполосовала тебя еще хуже.

Василий обернулся к нему:

– Ты слышал, что она сказала?

– Да, и ты сам на это напросился, – решительно возразил Лазарь. – Какой черт дернул тебя сказать, что ты продашь ее лошадей?

– Это было необходимо. Или ты не понял? Она собиралась излить на меня потоки своей благодарности.

– Боже милостивый! Ну и что?

– Благодарность и ненависть не могут идти рядом, – сказал граф и тяжело вздохнул. Почувствовав внезапное изнеможение, он опустился на стул, принесенный Александрой. – Знаешь, Лазарь, у меня такое чувство, черт бы его побрал, что я угодил в ловушку, из которой мне не выбраться.

Перемена темы и внезапная усталость Василия настроили Лазаря на мирный лад:

– Возможно, это оттого, что ты теперь целиком зависишь от матери и не уверен в том, что она примет Александру так, как ты надеялся.

– Нет, она будет в ужасе от Алин, я ничуть не сомневаюсь, но дело не в этом. Мое чутье говорит мне, что я никогда не избавлюсь от этой девицы.

Глава 24

В окутанной туманом долине столица королевства казалась яркой жемчужиной в тусклой оправе. Александра увидела город издалека, и мрачная погода прекрасно подходила к ее настроению. Даже когда они достигли первых вымощенных булыжником улиц и туман рассеялся и выглянуло солнце, настроение не улучшилось.

Это был большой город, давно вышедший за пределы своих первоначальных границ, – крепостных стен, которые теперь крошились от старости и, скорее, наводили на мысль о запустении, чем об обновлении. «Прочь старое, да здравствует новое! Но неудачная помолвка не входит в эту последнюю категорию», – размышляла девушка.

Перед тем как покинуть предгорья Карпат, путешественники провели ночь в личном охотничьем домике короля Штефана. Слово «личный» как нельзя лучше отвечало назначению этого жилища, ибо так уж повелось, что король посещал его в тех случаях, когда хотел побыть в одиночестве, и единственная спальня в домике ясно говорила о том, что обычно Штефан не приглашал с собою друзей или семью. Конечно, у короля имелись и другие охотничьи домики, куда просторнее, но этот был ближе всего к горам. В конюшне не хватило места для всех лошадей, но снег еще не Добрался до подножий холмов, и погода здесь была не намного хуже той, к которой они привыкли на русских равнинах. Зато домик оказался достаточно просторен, чтобы разместить всех людей.

Александра все еще кипела от злости, вспоминая угрозу Василия продать ее лошадей, и даже не стала спрашивать разрешения занять единственную спальню, а поставила графа перед фактом.

Тот и сам был не в лучшем расположении духа и, казалось, хотел возмутиться:

– Ах, так?

– Пора привыкать к неудобствам, – заявила Александра. – Скоро у тебя будет жена.

– И тогда мы будем делить…

– И не надейся! – Она захлопнула дверь прямо у него перед носом.

С тех пор невеста с ним не разговаривала. Но ее гнев продлился не очень долго, и скоро его сменило уныние. Последние несколько дней были мрачными и пасмурными, путешественники брели в тумане, и настроение Александры было самым скверным с того момента, как она начала свой путь в Кардинию.

Ни Даша, ни ее братья не могли развеселить Алин, хотя даже Федька считал, что Василий не собирался выполнять свою угрозу насчет лошадей. " – Он слишком богат, чтобы так мелочиться! Зачем ему их продавать?

– Чтобы поквитаться со Мной за то, что я не спасла его от участи худшей, чем смерть, – объяснила Алин.

С присущей ему простотой Федька заметил:

– Если он хочет спастись, пусть сам этим занимается.

– Ты думаешь, я ему не говорила? Накануне Даша попыталась развеселить ее, сообщив, что «Лазарь спрашивал, почему Алин не хочет выходить замуж за Василия».

– Но ты же ему не сказала или все-таки не удержалась?

С самым невинным видом Даша спросила:

– А что, разве это секрет?

– Просто это не его собачье дело. Даша фыркнула:

– Конечно, но это, безусловно, дело Василия, и вам следовало бы сказать хотя бы ему.

– Он никогда меня не спрашивал… Ты не сказала Лазарю всего или все-таки проболталась?

– Вы имеете в виду эти пропащие годы? – уточнила Даша и, увидев, как порозовело лицо Александры, солгала:

– Конечно, нет. Я сказала, спросите у нее самой.

И Александра решила, что раз он не подходит к ней с таким вопросом, то, должно быть, потерял к этому интерес.

Она надеялась, что Лазарь ничего не скажет Василию, но не смогла бы объяснить, почему не хочет, чтобы он знал.

Разве что-нибудь изменилось бы, узнай Василий о существовании Кристофера? Даже если бы он решил проявить благородство и уступить дорогу другому мужчине, то сделал бы это только ради себя. И потому Алин не беспокоилась о том, что его может смутить этот вопрос. Ясно было, что не может, просто ей не хотелось, чтобы Василий знал, что его невеста семь лет дожидалась мужчины и все еще продолжала ждать.

Проезжая по улицам города, которого Александра надеялась не увидеть никогда, девушка чувствовала себя еще более подавленной. Она сделала все возможное, все, что сумела придумать, чтобы заставить Василия расторгнуть помолвку, и все безрезультатно, а времени оставалось так мало. Они ехали к его матери. Кто-то упомянул об этом, но Алин не помнила, кто именно… Она лишь знала, что ей предстоит встреча с графиней Петровской, и страшилась этой встречи, потому что именно она должна была все решить.