Будь моей, стр. 21

– Барон вряд ли сочтет ваш вариант приемлемым, сударыня, и вы это знаете. Пожалуй, мне стоит дать ему возможность объяснить вам, насколько мое предложение разумнее и лучше.

– Вполне типично для вас, – насмешливо фыркнула она. – Маленький мальчик не сумел настоять на своем, и вот он бежит к папе – правда, в данном случае к моему. Ну что же, если вам не жаль времени, которым вы так дорожите, обратитесь к нему, вернее сказать, попытайтесь обратиться. Но предупреждаю: вы лишь убедитесь, что я уже сделала для него все, что могла, и оказала ему все содействие, на какое только способна. Или я И впрямь показалась вам примерной и послушной дочерью? Так это ошибочное впечатление.

Василий настолько вышел из себя, что был готов смахнуть ее с седла и надавать тумаков. По-видимому, она это понимала, но всем своим видом выражала равнодушие, возможно, потому, что между ними вдруг оказалась большая овчарка. Жеребец, на котором сидела девушка, не дрогнул ни одним мускулом, будучи, по-видимому, уже знаком с этим зверем. Но Александра, должно быть, знала собаку еще лучше, потому что негромко приказала:

– Сидеть, Терзай! – И собака тотчас же подчинилась.

Голос Василия прозвучал почти как рычание:

– Вы хотите захватить и его?

– Конечно. Мой пес сопровождает меня всюду.

– Есть что-нибудь еще, о чем мне следует знать?

Тон графа был саркастическим, но Алин ответила вполне серьезно:

– Только моя горничная и мои люди.

– Ваши люди?

Алин кивнула в сторону конюшен. Молодой человек посмотрел туда и увидел у ворот трех верховых казаков, крупных мужчин с грубыми лицами, вооруженных до зубов, и все трое смотрели на него с выражением, не поддающимся определению. Эти мужчины были до того безобразны, что невозможно было понять, выражают ли их лица враждебность, насмешку или просто любопытство.

– Они будут охранять меня в пути, – сообщила Александра.

Онемев, Василий воззрился на нее:

– Я полагаю, что это моя обязанность. Она откровенно рассмеялась:

– Не говорите глупости! Судя по вашему эскорту, вы не способны обеспечить даже собственную безопасность, не говоря уже о чужой. – И добавила с презрением, которое Василий мог бы использовать в своих целях:

– Впрочем, это вполне понятно, граф. Мой опыт говорит мне, что вы, придворные щеголи, – абсолютно никчемные люди и годитесь только на то, чтобы сплетничать и распутничать.

Когда она закончила фразу, щеки Василия уже пылали гневным малиновым румянцем, и он был так рассержен, что с трудом выдавил:

– Это ваш личный опыт?

Ее щеки тоже заалели, и, бросив на графа гневный взгляд, Алин двинулась в путь, охраняемая с флангов своими головорезами. Овчарка бежала впереди, а следом катили повозки, и пятеро конюхов вели в поводу табун призовых лошадей.

Глядя на эту процессию, Василий впервые подумал, а не поехать ли ему в противоположную сторону.

Глава 11

Первый день пути выдался чрезвычайно долгим. Жеребец Василия оказался норовистым и никак не хотел приспосабливаться к размеренному движению подвод, и графу волей-неволей приходилось устремляться далеко вперед, а затем возвращаться к обозу, но Александра была уверена, что это делается с единственной целью – лишний раз показать недовольство их медлительностью.

Ее жеребцы вели себя куда спокойнее. Они тоже тосковали по движению и скорости, но, после того как им было решительно отказано в этом, смирились. И даже, когда ближе к полудню Василий подскакал к невесте, чтобы сообщить ей, что они не остановятся ни на обед, ни даже на отдых, Гордость Султана не обратил никакого внимания на лошадь Василия, в то время как графу пришлось приложить немало усилий, чтобы удержать свою чалую, то и дело норовившую укусить жеребца Александры.

Василий сообщил свою новость с таким торжеством, что Александре стало смешно, но она ухитрилась не выдать своих чувств. Иначе им не успеть добраться до первой почтовой станции, пояснил граф. По плану они должны прибыть туда на закате, но, судя по всему, будут там не раньше глубокой ночи.

Александра легко сообразила, что Василий хочет поквитаться за медленное продвижение, вызванное тем, что она захватила с собой подводы, но она предусмотрела такую задержку. Все ее люди захватили с собой то, чем можно перекусить на ходу, но у Василия и его эскорта такой еды не было. Алин не сомневалась, что его голодный желудок скоро даст о себе знать и не позволит ему выдерживать такой темп больше дня или двух.

Что же касалось Александры, то она выиграла первую схватку не пошевелив и пальцем, что вызывало у нее приятное чувство, столь необходимое, чтобы противостоять печали, тугим и плотным кольцом охватившей ее после расставания с домом. Последний взгляд, брошенный Алин на барона, был мимолетным, но образ отца крепко запечатлелся в ее памяти.

Она задержалась перед крыльцом, где он стоял, только на секунду, и то лишь затем, чтобы дать ему последнюю возможность удержать дочь. Девушка даже не подъехала к дому, и, когда стало очевидно, что отец не собирается произносить слова, которые она так хотела услышать и которые были ей столь необходимы, Александра сказала только: «Прощай, папа!» – да и то так тихо, что вряд ли он их расслышал. Таково было их расставание – ни объятий, ни поцелуя, ни просьб изменить решение.

Отец был уязвлен непреклонностью дочери и ее нежеланием простить его. Перед тем как дать коню шпоры, Алин прочла эти чувства на лице барона, и на нее навалилась такая тяжесть, что ей показалось, будто она сейчас задохнется, но ее собственная гордость не давала смягчиться и попрощаться с отцом, как полагается.

И, ведомая обидой, Александра приняла решение никогда больше не видеть его. Она покончит с этой проклятой помолвкой так, чтобы не пострадала ее честь, но домой не вернется. Вместо этого она поедет в Англию, как ей следовало сделать еще три года назад.

К тому времени, когда они наконец достигли почтовой станции, Александра смертельно устала. Была поздняя ночь, и хотя день прошел удачно, девушка не собиралась повторять завтра этот трудный путь.

Ее повозки предназначались для того, чтобы замедлить движение, но вовсе не для того, чтобы с утра до ночи торчать в седле, наверстывая упущенное. Кроме того, она опасалась, что в темноте ее «детки» могут не заметить какой-нибудь каверзной рытвины и получить увечье. Если завтра до наступления темноты они не доберутся до следующей почтовой станции, города или деревни, то, с разрешения ее жениха или без него, в его компании или нет, разобьют лагерь прямо у обочины.

Не дожидаясь графа, Алин вошла в здание почтовой станции. Она уже бывала здесь, когда ездила на запад покупать кобылу, поэтому знала хозяина и взяла на себя смелость сделать необходимые распоряжения о комнатах на ночь. Она будет спать с Дашей, остальные же четыре комнаты мужчины вольны разделить, как им угодно.

Так как платить за ночлег должен был Василий, Александра охотно заказала бы еще больше комнат, но их не было. Принимая во внимание, что ему и так придется кормить больше ртов, чем он рассчитывал, Алин взяла на себя право распорядиться и о еде для всех. Правда, тут она не проявила чрезмерного усердия, ибо терпеть не могли, когда пища пропадала. Но как было бы славно, если бы у Василия вышли все деньги еще до приезда домой!

Александра ожидала своих попутчиков в гостиной. Первой к ней присоединилась Даша. Она ехала в одной из подвод, потому что не привыкла, как хозяйка, к столь долгой езде верхом, и поэтому в течение дня у них не было возможности перекинуться словечком. Усевшись за стол, Даша обвиняющим тоном сказала:

– Вы мне не говорили, что он самый красивый мужчина, которого вы встречали. Александра подняла бровь:

– Откуда ты знаешь, что я таких никогда не видела?

– Потому что красивее быть невозможно, – убежденно заявила Даша.

Александра и сама пришла к такому же мнению, поэтому не стала вступать в пререкания.