Беглецы, стр. 17

– Сперва я рассердился и хотел выложить тебе все. А потом раздумал. Тогда бы мы с тобой по-настоящему рассорились, а я видел, как тебе хочется в Британию. Вот я и решил остаться с тобой. Ведь если бы я не сделал этого, нашей дружбе пришел бы конец. Вот и все. Конечно, мне было тяжело. Но теперь ты все загладил.

Бренн почувствовал, что глаза у него Наполняются слезами. Он крепко пожал руку Марона.

– Ну, так я рад, что мы плывем на восток и рано или поздно попадем во Фракию. Я рад, что плутовство мне не помогло.

– Не надо больше об этом думать, – сказал Марон. – Ты бы сделал так же, как я.

– Не знаю, сделал ли бы, – ответил Бренн. – Но это не важно. Важно, что теперь мы друг друга поняли. Мы будем вместе, что бы ни случилось, и пусть наш путь кончится там, куда занесет нас судьба.

– Пусть будет так.

Они опять крепко пожали друг другу руки.

Тут порыв ветра донес до них из кухни запах варева, и они засмеялись: от бодрящего морского воздуха им захотелось есть. Хорошо жить на свете, – они свободны здесь, на свежем морском просторе, и скоро будет готова вкусная еда.

ГЛАВА XV. МОРСКОЙ РАЗБОЙ

Прошло три дня со времени отплытия из Сириса. Поздно вечером Бренн вышел на палубу.

Прислонясь к мачте, он смотрел на озаренную звездами воду, струившуюся за кормой. Погода по-прежнему стояла ясная. Феликс приказал не прерывать плаванья на ночь, тем более, что бросать якорь неподалеку от берега было бы рискованно, – приходилось опасаться внезапного нападения. Несомненно, за эти дни правители Сириса либо узнали правду, либо догадались о ней и разослали гонцов, чтобы предостеречь власти в других гаванях.

Бренна подняло с койки безотчетное желание еще ваз взглянуть на волны, с глухим шумом разбивавшиеся о борта судна; от волн он перевел глаза на звездное небо, местами подернутое легкими облаками. Он ни о чем не думал, но ощущал какую-то смутную тревогу. Морская пена отливала серебром, и каждый всплеск волн означал, что Британия – все дальше и дальше…

Вдруг он заметил, – со звездами что-то неладно. С самого раннего детства он научился наблюдать движение небесных светил; теперь, снова внимательно взглянув на небо, он увидел, что «Лебедь» идет не в том направлении, куда следует. Нос корабля уже не был обращен к звездам, блиставшим на востоке. Мальчику стало ясно, – корабль повернул и поплыл обратно, на запад.

Бренн проскользнул на корму, не постучав вошел в каюту Феликса и тихонько окликнул его:

– Феликс!

Тот сейчас же бесшумно приподнялся на койке.

– Кто там?

– Я, Бренн.

Феликс высек огонь из кремня, и при тусклом свете восковой свечи Бренн увидел его настороженное лицо; единственный глаз сверкал из-под спутанной гривы.

– Что случилось?

– Кормчий повернул судно; я это заметил по звездам.

Феликс протяжно свистнул.

– Я должен был это предвидеть, Давай поговорим с ним по-свойски.

Он торопливо надел башмаки и, не зашнуровав их, выбежал из каюты. Бренн пошел за ним следом. Они быстро нашли кормчего. Феликс гневно сказал ему:

– Поди-ка сюда! Мне нужно спросить тебя кое о чем.

Кормчий нехотя повиновался. Вид у него был смущенный.

– Глянь-ка вверх! – продолжал Феликс и, схватив кормчего за подбородок, вздернул ему голову кверху: – Погляди-ка хорошенько: что случилось со звездами~

– Ничего с ними не случилось, – мрачно ответил кормчий.

– Они повернулись задом наперед, – глумливо продолжал Феликс, – встали шиворот-навыворот, перекувырнулись, прошлись колесом – называй это, как хочешь. Но каким словом ни назовешь, а ты – подлая собака.

– Я только выполняю приказания, – пробормотал кормчий.

– Вот как! А чьи это приказания? Не мои! Брось финтить! Признайся! Либо с судном что-то неладное творится, либо со звездами. По-твоему, спятили звезды?

– Отвяжись от меня, – дерзко выпалил, кормчий. – кто вы такие, ты и весь твой поганый сброд?

– Кто бы мы ни были – тебе нас не предать! – рявкнул Феликс. Он крепко обхватил кормчего, приподнял его и с размаху швырнул за борт. Затем он легонько раз-другой взмахнул руками, словно стряхивая с них пыль.

– Зачем ты это сделал? – спросил Бренн; он шагнул к Феликсу, чтобы остановить его, но было уже поздно. – Кто теперь будет вести судно?

Феликс почесал голову.

– Верно, – сказал он, – я малость поторопился, но так ему и надо!

Он на минуту призадумался и стал потихоньку напевать печальную песенку. Затем он сказал:

– Давай поговорим с помощником.

Тот, в смертельном испуге выглядывавший из рубки, попятился, когда Феликс подошел к нему.

– Не бойся, – сказал Феликс. – Ты только повиновался его приказаниям, – значит, ты тут ни при чем. Ты умеешь распоряжаться на корабле?

Несколько оправившись от испуга, моряк кивнул головой.

– Значит, теперь за все отвечаешь ты, – сказал Феликс. – Только не вздумай сыграть с нами какую-нибудь штуку; ты видел – это добром не кончается. Поверни судно, поставь звезды на место и веди себя как полагается.

Корабль снова поплыл на восток. За истекшие три дня матросы – сами рабы – успели подружиться с повстанцами и сочувственно относились к их попытке вырваться на свободу. Таким образом, после устранения кормчего, ничто уже не нарушало полного согласия на «Лебеде».

Следующие два дня плаванья прошли спокойно, а на третий – наблюдатель заметил на расстоянии около пяти миль корабль, шедший прямо к «Лебедю».

Среди повстанцев поднялся переполох; они решили, что это военный корабль, высланный, чтобы схватить их и вернуть в Италию. Феликс несколько успокоил людей, объяснив им, что корабль идет к Италии с востока и, значит, не мог быть послан за ними в погоню.

Опасения рассеялись не вполне. Как-никак судно могло быть военное; что, если его начальнику вздумается обыскать «Лебедя»? Но наблюдатель, донес, что корабль, тем временем подплывший довольно близко, судя по всему, торговый: обводы у него более закругленные, чем у военных судов, его двигали паруса и не видно было гребцов, размещаемых на военных судах тремя ярусами и являющихся непременной их принадлежностью.

Повстанцы приободрились; некоторые из них даже влезли на мачты, чтобы лучше разглядеть корабль, приближавшийся к ним.

Новый кормчий подошел к Феликсу и сказал:

– Начальник, я хочу кое-что предложить тебе.

– Выкладывай, – отозвался Феликс, жевавший ячменную лепешку. – Я никогда не мешаю людям говорить, но мне случается уложить человека на месте, если он скажет не то, что надо.

Кормчий облизнул пересохшие губы, огляделся по сторонам и начал:

– Я рад, что ты швырнул его за борт. Он был изверг, тиранил нас. Он велел бросить моего брата в море за то, что брат кинулся на него. Теперь он получил по заслугам. Брат нечаянно чем-то рассердил кормчего, и тот жестоко избил его; брат рассвирепел – и кончилось тем, что его, беднягу, выбросили за борт.

Феликс осклабился.

– Матросам не годится, сердить начальника. Ну, ладно! Меня очень радует, что я полностью расквитался с этим негодяем за его злодейства. Хотя, признаться, я малость поспешил. Что же ты надумал?

– Мне осточертело быть рабом, и всем моим товарищам – тоже. Мы хотим присоединиться к вам. Но что вы намерены сделать, когда окажетесь на Востоке?

– Продать корабль финикийцам, которые не будут нас донимать расспросами; выручку мы поделим, а затем – разбредемся по белу свету.

– Тогда нас мигом всех переловят, – проворчал кормчий, – и нам будет не лучше, чем прежде – нет, хуже, если только это возможно.

– Так чего же ты хочешь?

– Давайте станем пиратами! Тогда нам незачем будет расходиться в разные стороны. Мы можем найти какую-нибудь бухту в Киликии или пристать к побережью Адриатики, где для жителей помогать пиратам – привычное дело. Там мы примкнем к другим пиратским судам. Мы и в накладе не останемся, и не пропадем зря!

Повстанцы и матросы, толпившиеся вокруг Феликса и кормчего, радостно приветствовали это предложение. В те времена пиратство не являлось чем-то позорным. В нем видели разновидность войны, своего рода каперство [9], а не разбой. Иллирийские и киликийские пираты считали, что они ведут войну против Рима и имеют право захватить любое римское судно, которое им попадается.