Путешествие к Арктуру, стр. 29

У них на глазах электрические смерчи разрядились серией громких взрывов. Незнакомец стоял один, невредимый. Он опустил руки. В следующее мгновение он заметил Маскалла и Тайдомин и остановился, ожидая пока они приблизятся. По мере приближения его живописная четкость становилась все более заметной; казалось, его тело состояло из какой-то субстанции, более тяжелой и плотной, чем обычная материя. Тайдомин выглядела рассеянной.

– Должно быть, это человек из Санта. Я не встречала никого, похожего на него раньше. Это для меня великий день.

– ОН должно быть очень важная личность, – пробормотал Маскалл.

Они уже подошли к нему. Высокий сильный бородатый человек был одет в рубашку и штаны, сделанные из шкур. Он стоял спиной к ветру, и зеленый налет на его лице и руках превратился в стекающую влагу, сквозь которую можно было различить его естественный цвет, светло-серый. Третьей руки не было. На них смотрело грубое хмурое лицо с выступающим подбородком, на котором вперед торчала борода. На лбу вместо сорба виднелись две плоские мембраны, похожие на рудиментарные глаза. Эти лишенные выражения мембраны каким-то странным образом придавали дополнительную живость расположенным ниже суровым глазам. Когда их взгляд остановился на Маскалле, тот почувствовал, будто его мозг тщательно исследуют. Человек был не молод, но и не стар.

Его физическая отчетливость превосходила природу. По контрасту с ним любой предмет по соседству выглядел неясным и размытым. Личность Тайдомин вдруг стала тусклой, схематичной, лишенной значения, и Маскалл понял, что и с ним дела не лучше. Странное, все убыстряющееся пламя побежало по его венам.

Он повернулся к женщине.

– Если этот человек идет в Сант, я присоединюсь к нему. Теперь мы можем расстаться. Без сомнения, на твой взгляд уже давно пора.

– Пусть Тайдомин тоже идет.

Слова прозвучали на грубом чужом языке, но Маскалл понял их, как если бы говорили по-английски.

– Ты знаешь мое имя и также знаешь мой пол, – спокойно сказала Тайдомин. – Войти в Сант для меня смерть.

– Это старый закон. Я носитель нового закона.

– И его признают?

– Старая кожа трескается, под ней незаметно образовалась новая, пришло время менять кожу.

Разразилась буря. Они стояли и разговаривали, не замечая хлещущего зеленого снега и сильного холода.

– Как тебя зовут? – спросил Маскалл, сердце которого сильно билось.

– Меня зовут Спейдвил, Маскалл. Ты, пересекший темный океан космоса, будешь моим первым свидетелем и последователем. Ты, Тайдомин, дочь презренного пола, второй.

– Новый закон. Но в чем он?

– Пока видит глаз, какой смысл уху слышать?… Подойдите ко мне, вы, оба!

Тайдомин, не колеблясь, подошла к нему. Спейдвил прижал свою руку к ее сорбу и держал так несколько минут, стоя с закрытыми глазами. Когда он ее убрал, Маскалл увидел, что сорб превратился в две мембраны, как у самого Спейдвила.

Тайдомин выглядела потрясенной, некоторое время она молча оглядывала все окружающее, видимо проверяя свой новый дар. Затем в глазах ее появились слезы и склонившись, она схватила руку Спейдвила и торопливо поцеловала ее много раз.

– Мое прошлое было плохим, – сказала она. – Многим я принесла зло, а добро – никому. Я убивала – и хуже. Но теперь я могу все это отбросить и смеяться. Ничто не может повредить мне. О, Маскалл, мы оба были глупцами!

– Неужели ты не раскаиваешься в своих преступлениях? – спросил Маскалл.

– Оставь прошлое в покое, – сказал Спейдвил. – Его изменить нельзя. Лишь только будущее принадлежит нам. Свежее и чистое, оно начинается с этой самой минуты. Почему ты колеблешься, Маскалл? Ты боишься?

– Как называются эти органы и каково их назначение?

– Это зонды, они – врата, открывающиеся в новый мир.

Маскалл без дальнейших колебаний позволил Спейдвилу закрыть его сорб.

Железная рука еще давила на его лоб, а новый закон уже тихо заполнял его сознание, как плавно бегущий поток чистой воды, который ранее преграждала его упрямая воля. Этим законом был ДОЛГ.

12. СПЕЙДВИЛ

Маскалл обнаружил, что новые органы не действовали сами по себе, а лишь усиливали и изменяли другие его чувства. Когда он пользовался глазами, ушами, ноздрями, те же предметы представали перед ним, но оценивал он их по-иному. Ранее весь внешний мир существовал для него; теперь он существовал для этого мира. В зависимости от того, служили предметы его целям или гармонировали с его природой, либо наоборот, они были приятны, либо вызывали болезненное ощущение. Слова «удовольствие» и «боль» просто потеряли смысл.

Спейдвил и Тайдомин наблюдали за ним, пока он знакомился со своим новым взглядом на жизнь. Он улыбнулся им.

– Ты абсолютно права, Тайдомин, – сказал он бодрым, веселым голосом, – мы были глупцами. Все время мы находились так близко к свету, и не догадывались об этом. Вечно погруженные в прошлое или будущее – и все время не обращали внимания на настоящее, а теперь оказывается, что кроме настоящего жизни вообще нет.

– Благодари за это Спейдвила, – ответила она громче обычного.

Маскалл взглянул на темную четкую фигуру.

– Спейдвил, я теперь намерен следовать за тобой до конца. Меньшего я сделать не смогу.

На суровом лице не появилось ни единого признака удовлетворения – ни один мускул не расслабился.

– Смотри, не потеряй свой дар, – сурово сказал Спейдсвил. Заговорила Тайдомин.

– Ты обещал, что я войду с тобой в Сант.

– Вверь себя истине, а не мне. Ибо я могу умереть раньше тебя, но истина будет сопровождать тебя до самой смерти. Однако пойдем вместе, все втроем.

И едва эти слова слетели с его губ, он повернулся лицом навстречу мелкому летящему снегу и тронулся в путь. Он шел широким шагом. Тайдомин приходилось почти бежать, чтобы не отстать от него. Все трое шли рядом; Спейдвил посередине. Туман был таким плотным, что взгляд не проникал и на сотню ярдов. Зеленый снег покрывал землю. Пронизывающий холодный ветер порывами дул с высот Санта.

– Спейдвил, ты человек или больше, чем человек? – спросил Маскалл.

– Тот, кто не больше, чем человек – ничто.

– Откуда ты?

– Из размышлений, Маскалл. Никакая иная мать не может родить истину. Я размышлял и отвергал; и размышлял снова. Теперь, после многомесячного отсутствия в Санте, истина высветилась передо мной в своем простом блеске, как перевернутый алмаз.

– Я вижу ее сияние, – сказал Маскалл.

– Но насколько она обязана древнему Хейтору?

– У знания свои времена года. Цветение принадлежало Хейтору, плод – мой. Хейтор тоже был мыслителем – но теперь его последователи не размышляют. В Санте лишь ледяное себялюбие, живая смерть. Они ненавидят удовольствия, и эта ненависть для них – самое большое удовольствие.

– Но в чем они отступили от учения Хейтора?

– Для него, с его мрачной чистотой натуры, весь мир был ловушкой, птичьим силком. Зная, что удовольствие – лютый насмешливый враг, припавший к земле и ждущий за каждым поворотом жизненного пути, чтобы своим сладким жалом бить обнаженное величие души, он спасался БОЛЬЮ. Его последователи тоже так делают, но не во имя души, а во имя тщеславия и гордости.

– Что означает Трезубец?

– Ствол, Маскалл, это ненависть к удовольствию. Первый зубец – освобождение от сладости мира. Второй зубец – власть над теми, кто еще корчится в сетях иллюзий. Третий зубец – здоровый жар того, кто ступает в ледяную воду.

– Из какой страны пришел Хейтор?

– Неизвестно. Некоторое время он жил в Ифдоне. О его пребывании там есть немало легенд.

– Нам предстоит долгий путь, – сказала Тайдомин. – Расскажи какие-нибудь из этих легенд, Спейдвил.

Снег прекратился, день стал светлее, вновь появился Бранчспелл, похожий на призрачное солнце, но резкие порывы ветра все еще неслись над равниной.

– В те времена, – сказал Спейдвил, – в Ифдоне был горный остров, отделенный от остальной земли широкими провалами. Прелестная девушка, владевшая колдовством, добилась, чтобы был построен мост, по которому мужчины и женщины могли туда пройти. Какой-то выдумкой заманив Хейтора на эту скалу, она топнула по мосту, и он обрушился в бездну. «Хейтор, теперь ты и я вместе, и нас никак не разлучить. Я хочу посмотреть, как долго сможет знаменитый холодный мужчина выдержать дыхание, улыбки и аромат девушки». Хейтор не сказал ни слова, ни тогда, ни за весь тот день. До заката стоял он, как ствол дерева, и думал о других вещах. Тогда страсть охватила девушку, она встряхнула своими вьющимися волосами. Она встала с того места, где сидела, и взглянула на него и коснулась его руки; но он ее не видел. Она посмотрела на него, вложив в этот взгляд всю свою душу; и тут она упала замертво. Хейтор очнулся от своих мыслей, увидел, что она еще теплая лежит у его ног. Он прошел на землю, но как, неизвестно.