Заклинательницы ветров, стр. 42
Внезапная перемена в голосе Джени рывком вернула заслушавшегося Вандиена к реальности. Пока она рассказывала, ее голос каким-то образом уподобился неверному, дрожащему голосу вечно пьяного старика. И для Вандиена было совершенно очевидно, что история эта – не выдуманная. Ни Джени, ни ее мать ничего не придумывали. Более того: произношение многих слов и некий «старинный» акцент наводили его на мысль о древних песнях, которых он наслушался накануне. Язык и выговор этих песен был родным и понятным для того, кто впервые рассказал историю сундука. Оставался только один вопрос: лгал ли старик?.. Вандиен был почти уверен, что нет.
– И потому-то ты по-прежнему живешь в Обманной Гавани, – негромко проговорил Вандиен.
Джени, однако, залилась багровой краской и так посмотрела на Вандиена, словно он обвинил ее в похищении чужого ребенка.
– Я живу в Обманной Гавани потому, что здешняя жизнь – это моя жизнь, другой я просто не знаю!
– Веская причина торчать здесь, вынося подобное обращение с собой, – кивнул Вандиен. – Еще не хватало дожидаться, чтобы настал день, который подтвердит правоту твоего дедушки, так? Ты ведь совсем-совсем не чувствуешь себя наследницей его гнева и не надеешься воздать всем остальным по заслугам? Не хочешь, чтобы однажды деревня в полном составе явилась к тебе извиняться за давнюю несправедливость и просить прощения за собственную слепоту, за все щипки, грубости и насмешки? Значит, ты ни разу не воображала, как стоишь, прямая и гордая, возле заветного сундука в день своей славы?..
Говоря так, Вандиен не сводил глаз с ее лица. Он испытал щемящее чувство, когда из надувшейся девчонки она на его глазах превратилась в рассерженную женщину, а потом обратно. Вскоре, однако, Джени овладела собой и бесстрастно произнесла:
– Шрамы бывают разные, возчик. Уж не собираешься ли ты меня осудить за то, что и я хочу избавиться от своего?
Вандиен задумчиво покусывал кончики усов. Он пытался подобрать слова, к которым она бы прислушалась, не ожесточаясь и не упрямствуя больше.
– Мой шрам, Джени, – у меня на лице, – сказал он наконец. – Он на моей коже и оттого все время стоит между мною и миром, который я вижу перед собой. А тот шрам, о котором говоришь ты, рассекает саму твою жизнь, потому что проходит через сердца других людей. Неужели ты действительно думаешь, что они с радостью отрешатся от презрения к тебе – внучке изолгавшегося пьянчужки, как они сейчас думают, – и предпочтут вместо этого презирать самих себя, потомков трусов и слабаков?.. Ой вряд ли. Джени, я плохо смыслю в лодках и рыбацком деле, зато разбираюсь в людях. И вот что тебе скажу: если ты думаешь, что я вытащу сундук и благодаря этому ваша деревня изменит свое мнение о тебе, – ты глубоко ошибаешься.
Джени стояла посередине лодки, держа в руках весла и глядя мимо него, куда-то за горизонт. Потом одна ее рука напряглась и с силой толкнула весло. Размашистыми движениями Джени развернула лодку к берегу. Вандиен снова устроился на дне в носовой части дори. И стал снизу вверх смотреть на девушку, вглядываясь в ее лицо. Благо Джени на него внимания не обращала. Так, словно его и вовсе здесь не было.
– Ладно, у нас с тобой есть по шраму, – задумчиво проговорил он некоторое время спустя. – Но вот Зролан-то чего добивается? Не пойму.
Губы Джени скривились в горькой усмешке.
– Сама она говорит, будто так радеет оттого, что слишком хорошо помнит прежние славные времена. Да уж, кому помнить, если не ей. В ее годы только о прежних временах и толковать. Люди поговаривают, что, если попадется ей в руки сундук Заклинательниц, она, уж верно, отыщет средство снова помолодеть. То есть действительно помолодеть, не то что все эти ее хитрости и уловки…
– Не идет тебе ехидство, Джени, – сказал Вандиен.
– А ей такая причина подходит? – рассердилась девушка. – Такие замыслы недостойны ее, потому что она гораздо лучше, чем можно вообразить из-за… Это – ее единственная слабость и глупость. Искушение недостижимым…
– Разве это не присуще всем нам? – проговорил Вандиен. – В той или иной степени?..
Джени зло посмотрела на него:
– Знаешь что, займись-ка лучше своими делами, возчик. А я – моими! Потом, как-то неожиданно, прямо под Вандиеном киль дори заскреб по песку. Джени убрала весла и весьма неохотно позволила Вандиену вытащить дори на сушу.
– Ешь поплотнее, – с каменным лицом посоветовала она ему, прежде чем распроститься. – И отдохни. Ну, и на твоем месте я отправилась бы сразу за отступающей водой.
– Джени, – спросил он, – сколько лет Зролан?
Девушка возмущенно фыркнула, повернулась и зашагала прочь.
15
– Ки!.. – прошипел Дреш.
– Что такое… – пробормотала она. Когда ей удалось последний раз поспать?.. Она не помнила. Она колебалась на грани бодрствования и сна, и если что-то видела перед собой, то только потому, что Дреш не закрывал глаз, и их общее зрение посылало образы в ее мозг. Ее собственные глаза давным-давно сонно закрылись.
– Проснись, дура!
– Что такое? – повторила она, на сей раз более осмысленно. Подняв голову чародея, молодая женщина устроила ее у себя на коленях. От Дреша исходило напряжение: Ки чувствовала в своих пальцах дрожь, происходившую вовсе не от ее усталости или боязни.
– Мои руки! – отозвался Дреш. – Я чувствую прикосновение к ним прохлады… присутствие силы… Кто-то вскрыл мою коробку!
Ки подняла голову Дреша на сгибе руки. Мышцы плеча, не успевшие избавиться от застарелой усталости, отозвались тупой болью. Оба смотрели на стену, но Дреш видел куда больше, чем Ки.
– Конец игры? Да?.. – прошептала Ки.
– Нет еще. Мы подобрались слишком близко, чтобы сдаваться. Одна из них наблюдает за мной, я в этом уверен… Надо действовать! Прямо теперь!
– Ну и что мы будем делать? – спросила Ки, вставая на ноги и поднимая голову, показавшуюся ей еще тяжелей прежнего.
– Не знаю, – сказал Дреш. – Видимо, придется действовать по обстоятельствам. Так, как подскажут нам инстинкты. Вперед, Ки! За дверь, в коридор!
Ки потихоньку приоткрыла дверь кельи Заклинательницы и осторожно высунулась наружу… Только для того, чтобы сейчас же со вздохом отступить назад и высунуть вместо себя голову Дреша. Никого. Ки неуклюже повернула голову вместе с тяжелым каменным основанием в другом направлении. Тоже никого. Она торопливо прижала голову к себе и поспешила за дверь.
Но не успели они с Дрешем преодолеть и полудюжины шагов, как слуха Ки достигло шуршание одеяний и негромкий топоток босых ног.
– Кто-то идет!.. – прошипел Дреш.
Шарахнувшись в сторону, Ки врезалась плечом в дверь, которая, как это ни странно, безо всякого усилия подалась. Ки буквально ввалилась внутрь и, силясь не потерять равновесия, плотнее прижала к себе голову колдуна. Распахнувшаяся дверь упруго вернулась на место и бесшумно закрылась, ущемив Ки бедро. Первоначальный рывок, однако, вынес Ки на самую середину комнатки.
И та, что сидела в комнатке, мгновенно вскочила на ноги, потрясенно распахивая глаза. Бледные ладони сжимали что-то вроде яйца, выточенного из голубого камня.
Пока Ки пыталась устоять на ногах. Заклинательница пригнулась и осторожнейшим образом опустила яйцо на пол позади себя. Потом выпрямилась во весь рост, оказавшись, со своим деформированным черепом и высоким капюшоном, гораздо выше Ки.
Ки не стала дожидаться, пока Дреш сообразит, как действовать, и подаст ей команду. Она попросту выронила его голову и бросилась на Заклинательницу.
Загорелые руки молодой женщины крепко стиснули чешуйчатые запястья, но глазам ее, лишенным волшебного зрения Дреша, вместо Заклинательницы представала какая-то бледная башня. Башню увенчивал острый купол, и с него стекал водопад сверкающего огня. Колеблющиеся стены комнаты закружились, но Ки не ослабила хватки. Пойманная Заклинательница больше всего напоминала ей прижатую рогулькой змею: выпускать ее гораздо опаснее, чем продолжать держать. Они сражались молча. В бледной башне зияли две темные дыры, и оттуда вылетали алые искры, больно жалившие Ки в лицо.