Пеппи Длинныйчулок 1-3, стр. 16

– Как обидно, что вам не по душе ваши служанки, – сказала она. – Вам бы такую, как Малин. «Другой такой мировой девицы на свете нет», – всегда говорила бабушка. Подумать только, однажды на Рождество, когда Малин надо было накрыть стол и поставить туда целиком зажаренного поросенка, знаете, что она сделала? Она прочитала в поваренной книге, что уши рождественского поросенка надо украсить цветами из гофрированной бумаги и сунуть ему в рот яблоко. А бедняжка Малин не поняла, что это поросенку надо сунуть в уши бумажные цветы, а в рот яблоко. Видели бы вы ее, когда она вошла в комнату рождественским вечером, вырядившись в нарядный передник и с огромным надгробным камнем во рту. Бабушка сказала ей: «Ну и скотина же ты. Малин!» А Малин ведь ни слова не могла вымолвить в свою защиту, а только размахивала ушами, так что гофрированная бумага в ее ушах мелко тряслась. Верно, она пыталась что-то сказать, но памятник мешал, и получалось только «блюбб-блюбб-блюбб». Да и кусать за ноги людей, как она привыкла, она тоже не могла из-за надгробного камня, а как назло, именно в тот самый день понаехало столько гостей! Да, невеселый выдался рождественский вечер для бедняжки Малин, – горестно закончила Пиппи свой рассказ.

Дамы были уже одеты и попрощались с фру Сеттергрен. А Пиппи, подбежав к ней, прошептала:

– Извини, что я не сумела хорошо себя вести! Покедова!

Затем, нахлобучив на голову свою огромную шляпу, она последовала за дамами. Но за калиткой их пути разошлись. Пиппи отправилась на Виллу Вверхтормашками, а дамы в другую сторону.

Пройдя немного, они услышали пыхтенье за спиной. То была Пиппи, которая, догоняя их, мчалась изо всех сил.

– Представляете, как бабушка горевала, когда потеряла Малин? Подумать только, однажды утром, во вторник, когда Малин едва успела раскокать чуть больше дюжины чайных чашек, она сбежала из бабушкиного дома и ушла в море. Так что бабушке пришлось в тот день самой бить фарфор. А она, бедняжка, к этому не привыкла, и у нее появились даже волдыри на руках. Малин она так больше никогда и не видала. "А жаль, – говорила бабушка. – Такая экстра-классно-люксовая девица! "

С этими словами Пиппи ушла, да и дамы поспешили скорее удалиться. Но только они успели пройти несколько сотен метров, как услыхали издалека голос Пиппи, кричавшей во всю силу своих легких:

– Она никогда не подметала под кроватями! Да, она. Малин!

ПИППИ СПАСАЕТ ДЕТЕЙ

Однажды в воскресенье, после обеда, Пиппи сидела в раздумье: чем бы ей заняться? Томми и Анника вместе со своими папой и мамой были приглашены в гости на чашку чая, и дожидаться их было нечего.

Целый день Пиппи занималась приятными делами. Встала она рано и подала господину Нильссону сок и булочки прямо в кроватку. Он казался таким миленьким, когда сидел там в своей светлоголубой ночной рубашечке и держал стакан обеими руками. Затем Пиппи задала корм лошади, почистила ее скребницей и рассказала ей длиннуюпредлинную историю своих приключений на морях-океанах. Затем она пошла в гостиную и набросала большую картину прямо на обоях. Там была изображена толстая дама в алом платье и черной шляпе. В одной руке она держала желтый цветок, а в другой – дохлую крысу. Пиппи думала, что это очень красивый рисунок. Он украшал всю комнату. Затем она села у бюро с откидной крышкой и стала рассматривать свои коллекции птичьих яиц и раковин, а потом начала вспоминать все те удивительные места, где она и ее папа собирали их, и все те маленькие уютные лавчонки, разбросанные по всему миру, где они покупали все эти красивые редкости, хранившиеся теперь в ящиках ее бюро. Затем она попыталась научить господина Нильссона танцевать шоттис, но он не желал учиться. В какой-то момент она подумала было, не попытаться ли научить лошадь, но, как бы там ни было, она вместо этого влезла в дровяной ларь и закрыла за собой крышку. Она играла, воображая, будто она сардина в банке с сардинами. Однако игру омрачало одно печальное обстоятельство: с ней не было Томми и Анники, а ведь они тоже могли бы быть сардинами.

Но тут начало темнеть. Она прижала свой маленький носик картошкой к оконному стеклу и стала всматриваться в осенние сумерки. Ей пришла в голову мысль, что она несколько дней не ездила верхом, и Пиппи тут же решила прокатиться. Разве это не чудесное завершение приятного воскресенья?

Она надела свою большую шляпу, взяла господина Нильссона, который, сидя в углу, играл каменными шариками, оседлала лошадь и вынесла ее с веранды. И вот они пустились в путь. Господин Нильссон – верхом на Пиппи, а Пиппи – верхом на лошади.

Было по-настоящему холодно, дороги замерзли, и копыта лошади громко цокали о наледь, когда они ехали верхом. Господин Нильссон сидел на плече у Пиппи и пытался схватиться за ветки деревьев, мимо которых они проезжали. Но Пиппи скакала так быстро, что ему это никак не удавалось. И наоборот, шумевшие мимо ветви деревьев то и дело хлестали его по ушам, и обезьянке было трудно удержать свою соломенную шляпку на голове.

Пиппи проехала через весь маленький городок, и люди боязливо прижимались к стенкам домов, когда она вихрем проносилась мимо.

В этом маленьком городке была, само собой, рыночная площадь с невысокой, выкрашенной в желтый цвет ратушей и множеством красивых, старинных одноэтажных строений.

Там, под видом дома, стояло также своеобразное чудовище. Это было новое трехэтажное здание, именуемое «небоскреб», так как оно было выше всех остальных домов в городе.

Тихо и мирно выглядел маленький городок в послеобеденный воскресный час. Но внезапно крики прорезали тишину:

– Небоскреб горит! Пожар! Пожар!

Со всех сторон, вытаращив глаза, сбегались люди. Неистово гудя, промчалась по улицам пожарная машина, и маленькие городские дети, которым обычно весело и интересно смотреть на пожарные машины, заплакали от страха. Они боялись, что их дом тоже загорится. На площади перед небоскребом собрались толпы народа, которым полиция пыталась преградить путь, чтобы могла подъехать пожарная машина. Из окон небоскреба вырывались языки пламени, а клубы дыма и искры обволакивали пожарников, храбро пытавшись погасить огонь.

Пожар возник на нижнем этаже, но быстро распространился и на верхние. И тут люди, собравшиеся на площади, внезапно увидели зрелище, заставившее их содрогнуться от ужаса. На самом верху дома была чердачная мансарда, а в окне мансарды, которое в этот миг открывала слабенькая детская ручка, стояли два маленьких мальчика и звали на помощь.

– Мы не можем выйти, кто-то развел костер на лестнице! – кричал старший.

Ему было пять лет, а его брат был на год младше. Их мама ушла по делам, и теперь они были в мансарде совершенно одни. Многие люди внизу, на площади, начали плакать, а у брандмейстера на лице читалась растерянность. На пожарной машине была, ясное дело, лестница, но так высоко она не доставала. Войти в дом и забрать оттуда детей было невозможно. Страшное отчаяние овладело людьми, стоявшими на площади, когда они поняли, что детям ничем нельзя помочь. А бедные малыши стояли там, наверху, и горько плакали. Не пройдет и нескольких минут, как огонь охватит и их мансарду.

На площади посреди людской толпы сидела верхом на своей лошади Пиппи. Она с интересом разглядывала пожарную машину и размышляла, не купить ли такую же. Машина эта понравилась ей тем, что она – красная, и тем, что поднимала страшный шум, проезжая по улицам города. Затем она посмотрела на трещавшее пламя, и ей понравилось, когда на нее упало несколько искр.

Но вдруг она обратила также внимание на малышей в окне мансарды. К ее величайшему удивлению, непохоже было, что пожар доставляет им слишком большое удовольствие. Это было выше ее понимания, и наконец ей пришлось спросить тех, кто стоял вокруг нее:

– Почему дети вопят?

Сначала в ответ раздались лишь рыдания, но в конце концов какой-то толстый господин сказал:

– Ну, а сама-то ты что думаешь? Ты что – не вопила бы, если бы была там, наверху, и не могла бы спуститься вниз?