Прекрасные тела, стр. 12

Сью Кэрол выпрямилась, ухватившись за шест, и попыталась оглядеться «видящим» глазом. Нет, черт подери, она не возьмет ни цента. Он подонок, а деньги подонка ей не нужны. Она покажет ему, покажет, что может преуспеть сама по себе. И пусть оставляет себе квартиру: он ее осквернил, так пусть она будет его холостяцким логовом. Да, Сью Кэрол тридцать шесть, но выглядит она на двадцать шесть, значит, и на мир надо смотреть глазами двадцатишестилетней. Еще не слишком поздно: она все еще может стать той, кем призвана стать… причем сама по себе.

Сью Кэрол посмотрела вниз, на сумки, заключавшие в себе все, что было ей дорого, всю ее историю. Она почувствовала себя своим самым любимым персонажем во всей мировой драматургии — Бланш Дюбуа. [20]

«Я всегда зависела от доброты первого встречного». [21]

Разве какой-то мужчина не помог ей перенести сумки через турникет? Разве не найдется в Нью-Йорке человек, который поможет ей найти другую работу, другую квартиру с низкой арендной платой? Да, если она будет упорно добиваться своего и сохранит веру в свои силы, то все у нее получится.

«Что ж, здорово», — подумала Сью Кэрол, а поезд тем временем с грохотом прибыл на «Четырнадцатую улицу».

Вагон дернулся, и на Сью Кэрол навалился какой-то толстяк.

— Простите, мисс, — сказал он с ударением на слове «мисс».

Сью Кэрол порадовалась, что сняла обручальное кольцо (оно было витое, и переплетения золотых нитей ассоциировались со змеями). Мисс. Видимо, она уже выглядит одинокой. А может, просто молодой. Все говорят, что она выглядит моложе своих лет. На прошлой неделе ей даже предложили сыграть пятнадцатилетнюю, а две недели назад мужчина в очереди в банк сказал: «Эта девушка здесь стояла».

Девушка. Хотя в свои тридцать шесть Сью Кэрол гордилась званием женщины и не имела ничего против, если ее считали за таковую, она все же залилась румянцем и приняла это обращение «девушка» как неожиданный комплимент. Девушка. Это значило, что у Сью Кэрол больше шансов, что можно не сокрушаться о потерянных годах, а нужно взять и выкинуть их из памяти «Просто забудь о последнем десятилетии, — скомандовала она себе. — Ты начинаешь новую жизнь».

Сью Кэрол унеслась в заоблачные выси, иначе как объяснить, что, хотя она собиралась выйти на «Четырнадцатой улице», двери поезда открылись и закрылись прежде, чем рассеянная пассажирка успела подхватить свои пожитки. Она отвлеклась на толстяка, на собственные мысли, на свое «одноглазое» видение.

Дьявол, она пропустила свою остановку. Или просто остановку? Где, черт подери, эта Бутан-стрит? На какую ветку, на какой поезд ей нужно сесть, на какой станции выйти? Сью Кэрол глубоко вздохнула, собираясь спросить об этом толстяка. Кто-то ведь должен знать, как туда добраться. А она должна попасть к Джесси, без сомнений, хоть и с опозданием, но она все-таки туда приедет.

«Я уже скоро, — послала она мысленный сигнал подругам. — Не волнуйтесь обо мне, девочки, я уже скоро. Еду, чтобы поддержать Клер. Помочь вам, чем могу». А если она скажет хоть слово о том, что натворил Боб и что она наконец узнала об этом чужом человеке, пятнадцать лет делившем с ней постель, она убьет себя. Нет уж, сегодняшний вечер посвящается Клер, иначе и быть не может. Поэтому она не станет говорить о Бобе, ни словечка не проронит. Произошедшее сегодня слишком оскорбительно и ужасно, чтобы об этом упоминать.

«Вещественное доказательство», которое она везла с собой, собираясь хранить его вечно, на тот случай, если вдруг забудет о чудовищном поведении Боба, ни в коем случае нельзя предъявлять подругам. Потому что это накроет вечеринку мрачной завесой, испортит всем настроение. Сью Кэрол только надеялась, что подруги не обратят особого внимания на ее заплаканные глаза (она проревела весь день, а один глаз, возможно, еще и повредила). Но если кто-то из подруг похлопает ее по плечу или скажет хоть одно доброе слово, она не выдержит. Она еще может снести доброту «первого встречного», но только не подруг. Она приняла бы это слишком близко к сердцу, потеряла бы контроль над собой, рассказала бы им всю гнусную историю от начала до конца и даже предъявила бы им проклятое доказательство, спрятанное в полиэтиленовый пакет. Сью Кэрол не хотела плакать, не хотела распадаться на части на глазах у подруг. Это ее жизнь: она должна играть свою роль, полностью контролируя свои действия и реакции. Она молила Бога, чтобы ей удалось обмануть их бдительность, чтобы никто не заметил красных глаз, севшего голоса и, как она догадывалась, несколько искусственной манеры держаться. «Вспомни, чему тебя учили», — приказала себе Сью Кэрол и вымученно улыбнулась.

Поезд прибыл на конечную станцию. Машинист сделал какое-то объявление, но расслышать его не было никакой возможности из-за металлического скрежета тормозов и общего шума. Только выйдя на платформу, Сью Кэрол поняла, что он объявил название конечной станции: «Бруклинский мост». Значит, она приехала к Бруклинскому мосту. О господи, неужели она когда-нибудь вообще найдет дорогу в Нохо, на Бутан-стрит, где уж они там находятся?

Сью Кэрол бесстрашно подхватила свое барахло и поспешила вверх по ступенькам. Она собиралась вернуться назад. «Я уже скоро, — послала она мысленный сигнал подругам. — Девочки, я уже скоро…»

Ровно сорок три минуты спустя она стояла перед домом Джесси. Ей пришлось довольно долго плутать по улицам, но ничего страшного не случилось. Увы, ей не встретился открытый магазин, где продавалось бы хоть что-нибудь, подходящее для малыша. Пришлось ей заглянуть в корейскую лавочку, последний островок света и торговли перед тундрой, ведущей к улице, где жила Джесси. Тут Сью Кэрол порядком поломала голову, высматривая (одним глазом!) хоть что-нибудь для Клер. Но ей не попалось ничего, ничего, хотя бы отдаленно напоминающего подарок на бэби-шауэр. Конечно, она могла бы купить цветы, но эта идея показалась ей неподходящей. В итоге под влиянием внезапного импульса она все-таки сделала покупку, не будучи уверенной, что это приличный подарок, — и ринулась преодолевать оставшиеся пять кварталов. Она не хотела опоздать еще больше… Кстати, не так уж она и опаздывала.

От бега на холодном воздухе Сью Кэрол почувствовала острую резь в легких. Она начала задыхаться, а потом ощутила и колотье в левом боку. Вдобавок она подвернула правую ногу — дал о себе знать привычный вывих. «Запоминай это, — сказала себе Сью Кэрол, в точности, как учил ее педагог по мастерству, — запоминай эти симптомы… Симптомы большого разочарования, потери, смущения и отчаяния… Но, твердо опираясь на свою левую ногу, я показываю решимость моей героини превозмочь трудности, добраться до места назначения… И, черт бы вас всех подрал, я доберусь. Тресну, но доберусь».

Глава третья

«ПОЕЗД „ЖЕЛАНИЕ“ ПРИБЫЛ НА КОНЕЧНУЮ СТАНЦИЮ „КЛАДБИЩЕ ВУДЛОН“»

В которой Нина Московиц, делает шоколадный торт, размышляет, безопасно ли оставлять маму этим вечерам, и с недоумением, вспоминает неприятного любовника.

Вот уже две недели Нина не ела твердой пищи. Если бы ее мама, Мира Московиц, все еще оставалась ее мамой, то наверняка что-нибудь сказала бы по этому поводу. В наше время девушки слишком худы, это нездорово. У Нины широкая кость, и на этой кости должно быть мясо. К чему морить себя голодом, пытаясь похудеть до восьмого размера, если кости у тебя — двенадцатого. Но Нина не могла с этим смириться, поскольку посвятила всю свою жизнь борьбе с природой, по чьей воле была тем, чем была, — пышкой.

Перед уходом на вечеринку в честь Клер Нина приготовила пузырьки с лекарствами и написала подробные инструкции (их она ежедневно обновляла на своем портативном компьютере). Инструкции предназначались сиделкам, которые должны были присмотреть за мамой, пока Нина веселится с подругами. Листки с инструкциями для сиделок лежали на столе рядом с брошюрой, оставленной сотрудницей хосписа: «Семь признаков приближения смерти».