В плену у мертвецов, стр. 38
«Я не сломаюсь, Эдуард», – сказал Сергей. И улыбнулся.
«Ну на хуя, Вениаминыч, – прошипел Кузнецов сзади, – митинг устраивать?»
«Давай, подполковник, угоним самолёт на Кубу?» – предложил я.
«Ну да я сам об этом думаю весь полёт», – пробормотал Кузнецов. Это были его последние слова. Он погрузился в дремоту.
Самый гнусный из личного состава королевской рати, впрочем, остался в Алтайском крае: мрачный, долговязый лейтенант по имени Олег. В горах на пасеке нас всех загнали в старую баню как Зою Космодемьянскую, он демонстративно стал избивать прикладом Димку Бахура. Я сказал: «Лейтенант, не бей его в голову, у него пол черепной кости отсутствует, убьёшь!» Мрачный, он внял всё же голосу рассудка и прекратил избиение. Позднее он вёз нас с гор в уазике под дулом карабина, патрон в стволе, перенаправляя карабин с головы на голову, при этом чтоб мы держали руки на затылке и глядели в пол. Когда его два часа кончились, мы облегчённо радовались, потому что другие конвоиры были нормальнее. Этот был зверь, Олег ёбаный. Уже на базе ФСБ на окраине Горно-Алтайска Олег предстал передо мной без камуфляжа и чёрной шапочки, – сидел в хорошем костюме за компьютером. Случилось, что Юсуфов посадил меня в одно помещение со зверем-лейтенантом, мне дали поесть, принесли холодные пельмени с хлебом на картонной тарелке. Лейтенант неодобрительно и нервно цокал мышью и стучал клавишами. Тупой, жестокий и недалёкий он вряд ли выдвинется далеко вверх. В королевской рати одной жестокости недостаточно. Необходимым качеством служит коварство.
Прямо с трапа самолёта (меня выводили последним), меня передали в руки военных. Я их даже рассмотреть не успел, как меня втолкнули в «стакан» ожидавшего на взлётной полосе УАЗика. В пути какой-то человекообразный головастик открыл мой стакан и заглянул на меня снизу. Рожа его прибыла прямиком с картины Питера Брейгеля-Старшего или Иеронимуса Босха. Птицеклюв такой себе сидел почему-то на корточках, клюв набок… «К нам значит едете?» – спросил он. Не так чтобы и спрашивая, скорее утверждая. «Будет значит время познакомиться поближе…», – добавил он и закрыл дверь, улыбаясь поганой птицеклювой улыбкой. Больше я его никогда не видел. Так что фраза его оказалась для меня загадкой. Теперь я вот думаю, может это заглядывал ко мне в стакан Дьявол? Почему снизу заглядывал?
Принимали меня и вписывали меня в Лефортово вполне нормальные, не деформированные ундер-официрен, двое молодых, в зелёных рубашках, надзирателя. Ну, возможно, несколько деревенские. Дышать в тюрьме было нечем. И хотелось воды. Пришла баба в белом халате. Приказала залупить член.
На третий день меня впервые повели по трапам буквы "К", блистательной жемчужины тюремной архитектуры, к следователю. Старший следователь Шишкин меня немедленно испугал. По типу лица ему более пристал бы 15-й век. Он был похож одновременно на королевского прокурора, на монаха-изувера и на Великого Инквизитора из французских фильмов. Крупная голова, тонкая шея, тщедушное тело, въедливый нос буравом и улыбка Джоконды. Редкие чёрные волосы зачёсаны вперёд и острижены надо лбом чёрной чёлкой. А под этим зачёсом сквозил ярко-жёлтый череп. «Может быть он долечивается от рака при помощи химиотерапии?» – подумал я. Грудь в раструбе пиджака была слабой. Такими же квёлыми были руки майора. Б-р-р-р-р! Он был явным родственником того существа, что заглядывало ко мне в стакан. От него несло извращённой могилой, Румынией, Трасильванией, графом Дракулой. Ну и маньяк! подумал я испуганно. В сравнении с ним взявшие меня оперативники, – подполковник Кузнецов со товарищи показались мне теперь весёлыми, простыми романтиками плаща и кинжала. Шумными убийцами в тёмных очках и только. Напоследок они благородно напоили меня водкой, скорее всего поили же на мои деньги, так как в протоколе изъятия отсутствовали 15 тысяч рублей, но всё равно, хер с ними с деньгами. Я хотел обратно в «Волгу» к Кузнецову, плейбой ФСБ тот был мне понятней. У того были слабости, у Шишкина – никаких слабостей, кроме телесной немощи, он был до зубов вооружён пороками.
К Шишкину присоединился подполковник Баранов. На Баранове была коричневая рубашка, светлый галстук и улыбка. Баранов был высок. Оба они поулыбались друг другу как два египетских жреца и задали мне несколько вопросов. На мои ответы они только кивали, переглядывались, улыбались друг другу и повторяли: «Мы так и думали!» У Баранова была тёмная кожа обитателей Ада, Шишкин был бледен и похож на тех ребят, кто пытал магистра Ордена Тамплиеров для Короля Филиппа Красивого. Романтику в сторону, но у них были, блин, средневековые лица, вот что! Я понял, что дела мои плохи, ой, как плохи!
Позднее, в ходе расследования, появлялись в порядке очерёдности иные лица из состава всей королевской рати следователей. Здоровенный, свыше двух метров «багатур»-калмык – сын Генерального Прокурора Калмыкии. Здесь в святая святых он гордо трудился уже второй раз, этакая гора мяса. Вначале я принял этого жёлтого за казаха, калмыки для меня должны быть маленькие как Кирсан Илюмжинов. Богатур – гора мяса, очевидно пересказывая взгляды отца, порицал Илюмжинова, намекая на перегибы слишком авторитарного правления (по мнению семьи ГенПрокурора) Илюмжинова. Когда я сказал, что лично знаком с Илюмжиновым, богатур свернул свою критику президента Калмыкии. И занялся моей очной ставкой с подсудимым Карягиным.
Ещё один нацмен – сын татарского народа Ярулин допросил меня также один раз, как и калмык, вторично задав мне вопросы, уже однажды заданные Шишкиным. Я застрял в его жарком кабинете во время обеденного перерыва, – надзиратели, якобы, не могли меня забрать – на целый час. Татарин тупо играл в компьютерную игру на большом казённом цветном компьютере, и все мои крючки, заброшенные от жары и скуки в него, не зацепили его. Я даже сообщил ему, что мама моя татарка и родилась в татарском городе Сергач Нижегородской губернии. Но Ярулин приник к своему компьютеру как к мамке и так и не оторвался от него. Бородатому злодею с букетом страшных статей (222, 205, 208, а ещё одну – захват власти – 278 всё же сняли) не удалась его схема. Я был посрамлён.
Всего у меня 12 следователей. Был ещё капитан Бобров. Этот в начале допроса расположил меня к себе тем, что оказался (или выдал себя за) моим земляком из Харькова. Размягчив меня, земляк составил под шумок чудовищный протокол. Создание газеты «Лимонка» описывалось в протоколе в следующем стиле: "Затем группа лиц, включающая в себя гражданина Дугина Александра Гельевича, родившегося…, проживающего…, Рабко Тараса Адамовича, родившегося…, проживающего…, и меня, Савенко Эдуарда Вениаминовича, подследственно-обвиняемого по делу № 171, образовала группировку с целью создания организации под названием «Газета прямого действия „Лимонка“ она же граната Ф-1». В присутствии моих адвокатов я сказал Боброву, что так дело не пойдёт. Что философ Дугин, писатель Лимонов, студент-юрист Рабко и музыкант Летов собрались, чтобы создать художественно-политический и культурный рупор, а не организованную преступную группировку. Посему, да будет он любезен придерживаться моего словаря, а не навязывать мне свой, ментовский. Ведь этот протокол станет читать судья?!
Я не совсем понял, почему эти вспомогательные следователи, папины сынки из Калмыкии и Татарстана, оказались замешаны в моё дело, включены ли они были в качестве стажёров, но то что они являются начинающими маньяками, я понял. Вся королевская рать следователей, возглавляемая закоренелыми маньяками по жизни Шишкиным и Барановым стала терпеливо лепить моё дело. А мне пришлось ждать, пока они дело слепят.
ГРОЗЯЩАЯ ВОЗМОЖНОСТЬ СОИТИЯ
Подумал на прогулке сегодня: "Я всегда брал себе женщину – лучшую из возможных, потому что родился с ментальностью средневекового короля, рыцаря-воина, наивно верящего, что всё лучшее принадлежит ему. Когда впоследствии женщины вдруг двигались от меня, побуждаемые всего просто-напросто своей женской природой, я воспринимал это как страшное предательство. Я никак не мог понять, почему лучшее тело, принадлежащее мне по праву таланта и гения (и таким образом силы, ибо талант и гений – могучие силы), может быть отторгнуто от меня, да ещё по воле самой обладательницы тела! Я воспринимал уход женщины как предательство, самое злобное из предательств. О предательстве женщины я написал может быть лучшие свои книги: «Это я, Эдичка!», главу «Предательство женщины» в «Анатомии героя».