Другая Россия, стр. 32
Загляните в Историю, полистайте её страницы. Первое же действие революций новейшей истории — строительство баррикад. Разрушают брусчатку мостовой, вырывают камни и перегораживают ими улицу. Останавливают автомобили, автобусы, заваливают улицу кирпичами. А ещё атакуют, грабят, разрушают и поджигают мэрию, административные здания, президентский дворец, парламент, магазины и склады. У толпы — верный инстинкт. Она хотела бы разрушить город — цитадель власти политической и экономической — основную причину своих несчастий. Толпу останавливают те, у кого есть планы на здания мэрии, на президентский дворец. Мы не станем останавливать толпу.
лекция семнадцатая
Fighting Instinct
В 1991-ом, 1992-ом и 1993-ем годах мне случилось побывать в горячих точках, как называли тогда и наверняка ещё будут называть новые локальные войны. На войне с хорватами в Вуковаре (Славония и Западный Срем), в Приднестровье, в Боснии, в Абхазии, и весной 1993 года в Книнской Краине, где оборонял я добровольцем фронт вблизи городка Бенковац. Я писал об этих войнах в военных репортажах, но писал мало, поскольку и те годы, и последующие за ними годы второй половины девяностых были напряжёнными годами борьбы. Мне катастрофически не хватало времени: я основал газету «Лимонка» в 1994 году, взвалил на себя партию, так что всё было недосуг. Если Бог даст мне полагающиеся мне генетически по наследству ещё минимум четверть века (моему отцу сейчас 83 года) — напишу. Лучше всего я писал о ремесле солдата в очерке «Псы войны», положения этого очерка я собирался развернуть до размера книги, но так и не собрался. Между тем я познакомился в 1994 году со знаменитым королём наёмников Робером Денаром в Париже, а в 1997 году при авантюрных обстоятельствах через всю Центральную Азию проехал с отрядом НБП в Таджикистан, и там имел честь познакомиться с Махмудом Худойбердыевым. Если прибавить этих двух выдающихся военачальников к сербскому генералу Аркану, к полковнику Костенко, к генералу Радко Младичу, к капитану Драгану — герою Книнской Краины, к восставшим президентам Милошевичу и Караджичу, к другим менее известным, но не менее достойным военачальникам, то получается целая толпа только военачальников. А сколько я знал офицеров и солдат!
На основании всех этих знаний, после тысяч человекочасов, проведённых с людьми войны, у меня выработалось твёрдое убеждение, что война не грех человечества, не пережиток прошлого, не постыдный инстинкт, но легитимный мощный инстинкт агрессивности, инстинкт героизма. Я развивал эту тему в книге «Убийство Часового». Ссылаясь на работы австрийского биолога Конрада Лоренца, я объяснил в этой книге (и позже в статье «Псы войны»), что часть мужского населения любой страны наслаждается войной. Причём воинский инстинкт обнаруживается часто случайно, в людях совсем далёких в нормальной жизни от войны, если они попадают вдруг в войну. Какой-нибудь дохлый учитель или слесарь оказывается резвым и предприимчивым боевиком. Но сплошь и рядом встречаются и противоположные открытия: окунувшись в войну, сколько высших офицеров оказываются абсолютно не солдатами, более того враждебными самому воинскому духу. Человек с ружьём не обязательно ещё солдат. Человек с ружьём и в военной форме чаще всего не солдат.
В Книнской Краине воевали впервые, помню, офицеры Югославской Армии, только что вышедшие на пенсию в 60 лет, и возвратившиеся в строй добровольно, когда восстала Книнская Краина. Отлично воевали полковники Шкорич, Княжевич, полковник Танга. В Книнской Краине воевал авантюрист, обожавший войну, талантливый боец капитан Драган: легенда, человек прибывший из ниоткуда, то ли из Австралии, то ли из Израиля; ясно было только, что он говорит по-сербски и умеет воевать. Он основал школу военного обучения там, в Книнской Краине, я был у него в школе и затем, помню, обязался переводить на счёт школы все гонорары с моих книг и статей, изданных в Югославии. Там, в школе, бродили юноши и девушки по улицам потешного города, который им предстояло взять, там кружился в танке Т-80 забывший какую рукоятку в точности нажать водитель. Там учились взрывному делу красавицы-сербки с пышными бёдрами, а вокруг бродили облизывающиеся солдаты… Сам Драган носил косынку, а сверху каску. На лице у него было выражение задиристой наглости.
В Абхазии в 1992 я проезжал несколько раз через позиции чеченских бойцов: «отряд Шамиля» в Нижних Эшерах. Помню, они произвели на меня впечатление целой оравы пацанов: все маленькие, в чёрных комбинезонах, с повязками на лбу, самоуверенные, увешанные оружием. Как «дикие мальчики» из романа Вильяма Берроуза, помню, подумал я. Фотогеничные какие-то они были и свежие, как на показе мод. Только в 1995 году Басаев стал знаменит, именно тогда мир узнал и я узнал, что это его люди воевали в Абхазии. В Абхазии они были на одной стороне с нашими отрядами, за абхазцев. У чеченцев в Абхазии, у отряда Шамиля, была на лицах такая же задиристая наглость как у капитана Драгана. Я ещё тогда подумал, — вот бы иметь таких ребят! Сейчас я уверен, что такие ребята у нас есть, с задиристой весёлой наглостью. В 1997 году я попал в Будённовск, баллотировался там на довыборах в ГосДуму. Сам я базировался в казачьем городе Георгиевске, но мои представители Ирина Табацкова и Сергей Громов работали над Будённовском. Они сумели сделать так, что я пришёл в этом городе третьим. Город был заклеен весь моими листовками. А по улицами бегали пацаны с газетой «Лимонка». Мне тогда показали следы пуль от нападения Басаева. На воротах своего дома показывал мне следы пуль Джигарханов, отличный дядька, обрусевший армянин. Судьба — странная вещь. Я баллотировался в городе, в котором убивал Басаев, а сейчас сижу в тюрьме, где большинство тюремного населения — чеченцы-»террористы». На шконке, закрыв голову фуфайкой, спит Миша Кусков, он переведён ко мне 22 мая прямо из камеры Салмана Радуева. Так что вокруг меня полно людей с повышенным воинским инстинктом.
Радуев, рассказывает Миша, пишет в тюрьме книгу о своей кизлярской операции. У Радуева есть чётки, состоящие из 99 косточек, и он молится Аллаху три раза в день. Утром, после подъёма, до принятия пищи в обед, и перед отбоем. До моления Радуев моется, три раза нос, три раза уши, шею, ноги. (Ещё до молитвы Радуев ходит на дальняк и тоже совершает омовения из пластиковой бутыли. В этом смысле мусульмане чище наших). Затем Радуев встаёт на кровать, где уже разложен у него зелёный коврик. Опускается на колени, отвешивает Аллаху поклоны и читает молитвы, перебирая чётки. Каждый раз молится минут десять. (Я вспомнил, что Гейдар Джемаль сказал мне в Казани, для мусульманина молитва — это как поднятие флага и единение вооружённой общины в точно обозначенные часы дня. Единение.) При чтении молитв Радуев восклицает «Аллах Акбар!» Всё это происходит в камере № 101. Однако ест он тюремную пищу без ограничений.
У Радуева одна жена и двое сыновей. Согласно рассказам Кускова книжка Радуева начинается с момента, когда он захватил со своими людьми Кизляр и позвонил Масхадову и спросил: что делать? Масхадов ответил: «Салман, вы воины Аллаха, идите и примите смерть!» Отличное начало книги.
Согласно Кускову Радуев пишет документально: такой-то документ номер, директива такая-то. Радуева восемь раз взрывали. Несмотря на то, что у него был десяток совершенно одинаковых «Волг» и он сам выбирал всякий раз, в какую сесть. Однажды гадалка нагадала ему, чтоб он не ехал никуда на автомашине. Радуев оттолкнул её, у чеченов, якобы, не принято верить в гаданье. Его охранник, родственник, сказал: «Салман, давай я сегодня сяду справа?» И сел. Бомба взорвалась под сидением. На Радуеве обгорел спортивный костюм.
Радуев спит с большой повязкой на глазах, стеклянный глаз, переделанный нос, борода во всё лицо. С Мишей он сдружился, и даже ходил к начальнику изолятора просить, чтоб его не переводили из его камеры. Глаз Радуев потерял следующим образом. Он ехал в УАЗике со своим штабом, всего человек шесть. Их обстрелял ОМОН. Стреляли справа. Пуля вошла в нос, потом в левый глаз, и вышла сзади, отломив кусок черепа, и продолжила движение.