Инферно, стр. 74

Лэнгдон читал описания жизни Венеции во время вспышки чумы. Земли, чтобы хоронить мертвых, не хватало, в каналах плавали распухшие тела, и некоторые места были так завалены трупами, что рабочие, как плотогоны, скатывали их в воду и толкали к морю. Никакие молитвы не могли умилостивить чуму. Когда городские власти поняли, что чуму привезли крысы, было уже поздно. Тем не менее Венеция постановила, что каждое прибывшее судно должно простоять на рейде полных сорок дней, прежде чем ему будет позволено разгрузиться. И до сего дня число сорок – quaranta – служит мрачным напоминанием о происхождении слова «карантин».

Их катер вошел в еще одну излучину канала, и праздничный красный тент, трепещущий на ветру, заставил Лэнгдона отвлечься от мрачных мыслей и задержать взгляд на изящном трехъярусном строении слева.

CASINO DI VENEZIA [50]: МОРЕ ЭМОЦИЙ

Лэнгдон не совсем понимал смысл последних двух слов в применении к казино, однако знал, что само здание, эффектный ренессансный дворец, украшает собой город с шестнадцатого века. Частное жилище в прошлом, теперь это был первоклассный игорный дом, знаменитый тем, что в 1883 году здесь умер от сердечного приступа композитор Рихард Вагнер, незадолго до того закончивший оперу «Парсифаль».

За казино справа, на барочном рустовом фасаде, висел транспарант еще больше, только синий:

CA’ PESARO: GALLERIA INTERNAZIONALE

DARTE MODERNA [51].

Сколько-то лет назад Лэнгдон побывал там и увидел знаменитую картину Густава Климта «Поцелуй», привезенную из Вены. Он увидел обнявшуюся пару в ослепительных одеждах из сусального золота и навсегда влюбился в художника. И с тех пор считал, что своим интересом к современному искусству обязан венецианскому Ка-Пезаро.

Канал расширился, и Маурицио прибавил скорость.

Показался мост Риальто – середина пути до Сан-Марко. Когда они приблизились к мосту, уже почти под ним, Лэнгдон поднял голову и увидел одинокую неподвижную фигуру перед ограждением.

Человек мрачно смотрел на них сверху.

Лицо было знакомым… и страшным.

Серое, удлиненное, с черными мертвыми глазами и длинным птичьим носом.

Лэнгдон внутренне сжался.

Катер нырнул под мост, и только тут Лэнгдон сообразил, что это был просто турист, обновлявший покупку – маску чумного доктора, какие сотнями распродаются ежедневно на рынке Риальто.

Сегодня, однако, он не увидел в ней ничего карнавального.

Глава 69

Площадь Сан-Марко находится у южного конца венецианского Большого канала – там, где эта артерия соединяется с открытым морем. Над опасным перекрестком водных путей господствует Dogana da Mar – морская таможня, суровая треугольная крепость, над которой некогда высилась смотровая башня, помогавшая охранять Венецию от вторжений. Место башни занимает ныне массивный позолоченный шар, увенчанный флюгером в виде богини удачи; поворачиваясь на ветру, флюгер напоминает морякам, отправляющимся в плавание, о непредсказуемости судьбы.

Перед устьем канала, через которое Маурицио вел свое элегантное судно, зловеще ширилось неспокойное море. Роберту Лэнгдону много раз доводилось плыть этим путем, но всегда на борту гораздо более крупного вапоретто, и, когда их «лимузин» закачался на все более высоких волнах, ему стало слегка не по себе.

Чтобы подойти к причалу у площади Сан-Марко, им надо было пересечь участок лагуны с сотнями судов: тут были и роскошные яхты, и танкеры, и частные парусники, и большие круизные лайнеры. Это как свернуть с сельской дороги на восьмиполосную супермагистраль.

Сиена, глядя на круизный лайнер – на громадину высотой с десятиэтажный дом, проплывавшую перед ними в каких-нибудь трехстах метрах, – испытывала, похоже, такое же беспокойство. На палубах судна было полно пассажиров: все теснились у бортов, фотографируя площадь Сан-Марко с моря. Позади лайнера, оставлявшего за кормой пенный след, еще три ждали очереди пройти мимо самой знаменитой венецианской достопримечательности. Лэнгдон слыхал, что за последние годы число таких судов до того выросло, что они теперь идут бесконечной цепочкой весь день и всю ночь.

Маурицио, сидя у штурвала, оглядел череду приближающихся лайнеров, а затем посмотрел налево – на причал с навесом, до которого было недалеко.

– К «Харрис-бару»? – Он показал на знаменитый ресторан, где изобрели коктейль «Беллини». – Там до площади Сан-Марко будет близко-близко.

– Нет, везите нас прямо туда, – распорядился Феррис, показывая через лагуну на причал у площади Сан-Марко.

Маурицио благодушно пожал плечами:

– Как скажете. Крепче держимся!

Маурицио увеличил скорость, и «лимузин» начал резать довольно крупную зыбь, выходя на одну из полос движения, помеченных буями. Проходящие круизные лайнеры казались плавучими многоэтажками, в их кильватере прочие суда прыгали на воде, как пробки.

К удивлению Лэнгдона, десятки гондол пересекали лагуну тем же путем, что и «лимузин». Эти изящные одиннадцатиметровые лодки, весящие около шестисот килограммов, великолепно устойчивы на волнах. Каждой управлял гондольер в традиционной рубахе в черно-белую полоску, уверенно стоявший на возвышении слева в кормовой части и работавший одним веслом, пропущенным через уключину на правом борту. Даже при сильном волнении было видно, что каждая гондола по какой-то таинственной причине кренится на левый борт; Лэнгдон знал, что причина этой странности – асимметричное строение судна: корпус гондолы слегка загнут вправо, в противоположную от гондольера сторону, чтобы компенсировать ее склонность забирать влево из-за правосторонней гребли.

Маурицио с гордостью показал на одну из гондол, которую они обгоняли на полном ходу.

– Видите спереди металлический гребень? – прокричал он через плечо, кивая в сторону элегантного орнамента на носу. – Это ferro di prua – носовое железо, другого металла на гондоле нет. Это изображение Венеции!

Маурицио объяснил, что серповидное украшение на носу каждой венецианской гондолы имеет символический смысл. Изогнутая форма ferro знаменует собой Большой канал, шесть зубцов – это шесть sestieri, то есть районов Венеции, продолговатое лезвие наверху напоминает головной убор венецианского дожа.

Дожа, подумал Лэнгдон, мысленно возвращаясь к задаче, которую надо было решить. Ты дожа вероломного ищи – того, кто кости умыкнул незрячей, того, кто обезглавил жеребцов.

Лэнгдон посмотрел на берег, к которому они направлялись, – там к воде подступал небольшой парк, а за деревьями парка поднималась в безоблачное небо красная кирпичная колокольня собора Сан-Марко, и с ее головокружительной стометровой высоты глядел вниз позолоченный архангел Гавриил.

В городе, где из-за податливого грунта высоких зданий нет, эта высокая кампанила служит путеводным маяком для всех, кто решает углубиться в лабиринт венецианских каналов и улочек; заблудившийся путешественник, бросив вверх один-единственный взгляд, сразу может понять, в какой стороне площадь Сан-Марко. Лэнгдону и теперь нелегко было поверить, что эта массивная башня в 1902 году рухнула, превратилась в груду обломков на площади. Единственной жертвой при этом, что примечательно, стала кошка.

Гости Венеции могут наслаждаться ее неподражаемой атмосферой в неисчислимых завораживающих уголках, но любимым местом Лэнгдона всегда была Рива-дельи-Скьявони – широкая каменная набережная, построенная в девятом веке на поднятом со дна иле и идущая от старого Арсенала к площади Сан-Марко.

Рива, на которой много отличных кафе, элегантных отелей и сохранилась церковь, где дирижировал и преподавал Антонио Вивальди, начинается у Арсенала – старинной венецианской судоверфи, где некогда в воздухе стоял сосновый аромат кипящего древесного сока. Корабельщики смолили им ненадежные суда, и считается, что реки кипящей смолы, где мучаются грешники, появились в «Аде» Данте Алигьери благодаря впечатлениям, которые он получил на этой судоверфи.