Инферно, стр. 23

– Прежде чем встретиться с Сатаной, – провозгласил Лэнгдон звучным голосом, вдобавок еще и усиленным динамиками, – мы должны пересечь десять Злых Щелей, где казнят обманщиков – тех, кто сознательно творил зло.

Лэнгдон нашел слайд с увеличенным изображением Злых Щелей, а затем перечислил их все по очереди:

– Итак, если двигаться сверху вниз, мы встречаем здесь соблазнителей, которых бесы хлещут кнутами… льстецов, облепленных нечистотами… святокупцев, закопанных в землю по пояс вниз головой… прорицателей, чьи шеи вывернуты на сто восемьдесят градусов… мздоимцев в озере кипящей смолы… лицемеров в свинцовых мантиях… воров, которых жалят змеи… лукавых советчиков в языках пламени… зачинщиков раздора, которых черти безжалостно увечат… и, наконец, лжецов, или поддельщиков, терзаемых страшными болезнями. – Лэнгдон снова повернулся к залу. – Скорее всего Данте приберег этот последний ров для лжецов потому, что именно развернутая против него клеветническая кампания стала причиной изгнания поэта из его любимой Флоренции.

– Роберт! – раздался вдруг голос Сиены.

Лэнгдон вынырнул из воспоминаний. Сиена вопросительно смотрела на него.

– Что с вами?

– «Карта ада», – взволнованно ответил он. – В нашей версии она другая! – Он выудил из кармана проектор и стал трясти его, насколько позволяла теснота. Шарик внутри гремел довольно громко, но этого можно было не бояться, потому что на улице выли сирены. – Тот, кто создал эту картинку, изменил порядок Злых Щелей!

Наконец проектор разгорелся, и Лэнгдон направил его на плоскую поверхность перед ними. Появилась «La Mappa dell’Inferno» – она ярко светилась в полумраке.

Боттичелли на биотуалете, подумал Лэнгдон. Вряд ли произведения этого великого живописца когда-нибудь демонстрировались в менее подходящем месте. Лэнгдон пробежал глазами все десять Злых Щелей и возбужденно закивал.

– Да! – воскликнул он. – Тут все не так! В последней из Злых Щелей должны находиться страдающие от болезней, а не перевернутые вниз головой. Она предназначена для лжецов, а не для святокупцев!

Сиена явно заинтересовалась.

– Но… зачем было их менять?

– Catrovacer, – прошептал Лэнгдон, глядя на маленькие буквы, добавленные к картине по одной на каждом уровне. – Думаю, на самом деле это означает другое.

Несмотря на травму, стершую воспоминания двух последних дней, сейчас память Лэнгдона работала очень четко. Он закрыл глаза и представил себе два варианта «Карты ада», чтобы найти различия между ними. Изменений в Злых Щелях было меньше, чем ему показалось вначале… однако с его глаз вдруг точно спала завеса.

Внезапно все стало кристально ясно.

Ищите, и найдете!

– Ну? – поторопила его Сиена.

У Лэнгдона пересохло во рту.

– Я знаю, почему я очутился во Флоренции.

– Правда?

– Да. И знаю, куда мне нужно идти.

Сиена схватила его за руку.

– Куда?!

Впервые после пробуждения в больнице Лэнгдон почувствовал под ногами твердую почву.

– Эти десять букв, – прошептал он. – Они указывают на точное место в Старом городе. Именно там кроются ответы.

– Какое место?! – не выдержала Сиена. – Объясните!

Из-за туалета, за которым они прятались, донеслись смеющиеся голоса. Мимо проходила другая компания студентов – они болтали и перешучивались на разных языках. Лэнгдон осторожно выглянул и проводил их глазами. Потом осмотрелся в поисках полиции.

– Пойдемте, – сказал он. – По дороге объясню.

– По дороге?! – Сиена покачала головой. – Да мы не уйдем дальше Порта Романа!

– Выждите здесь ровно полминуты, – сказал он, – а потом отправляйтесь за мной.

С этими словами Лэнгдон выскочил из убежища, оставив свою спутницу недоумевать в одиночестве.

Глава 21

Scusi! [19] – Роберт Лэнгдон пустился догонять группу студентов. – Scusate!

Студенты дружно обернулись, и Лэнгдон стал озираться по сторонам – ни дать ни взять заблудившийся турист.

– Dov’e l’Istituto statale d’arte? – неуклюже спросил он по-итальянски. Где государственный Институт искусств?

Парень, разукрашенный татуировками, пыхнул сигаретой и презрительно ответил:

– Non parliamo italiano. – Мы не говорим по-итальянски.

У него был французский акцент.

Одна из девушек укоризненно взглянула на своего татуированного приятеля и вежливо указала вдоль длинной стены в направлении Порта Романа.

– Piu avanti, sempre dritto.

Впереди, все время прямо, перевел Лэнгдон.

– Grazie.

В этот момент Сиена незаметно выскользнула из-за передвижного туалета и направилась к ним. Студенты с интересом смотрели на идущую к ним стройную женщину лет тридцати – когда она подошла, Лэнгдон приветственно положил руку ей на плечо.

– Это моя сестра Сиена. Она преподает в художественном колледже.

– Я бы не стал сопротивляться, – пробормотал татуированный, посмотрев на Сиену, и его друзья мужского пола рассмеялись. Лэнгдон пропустил это мимо ушей.

– Каждый преподаватель должен отработать год за границей, и мы приехали во Флоренцию, чтобы подыскать для этого подходящее местечко. Можно пройти туда с вами?

– Ma certo, – с улыбкой сказала итальянка. Конечно!

Они не спеша двинулись к Порта Романа, где кишели полицейские. По пути Сиена завязала со студентами разговор, а Лэнгдон затесался в середину группы и шел ссутулившись и стараясь быть как можно незаметнее.

Ищите, и найдете, думал он, представляя себе Злые Щели и чувствуя, как сердце его колотится от волнения.

Catrovacer. Лэнгдону вспомнилось, что с этими десятью буквами связана одна из самых интригующих тайн мира искусства, загадка многовековой давности, которую никому так и не удалось разгадать. В 1563 году из этих десяти букв было составлено указание на стене знаменитого флорентийского палаццо Веккьо – оно находилось у всех на виду, но в десяти с лишним метрах от пола, почти неразличимое без помощи бинокля. Только в 1970 году его наконец заметил один искусствовед, теперь уже весьма знаменитый. На протяжении нескольких десятилетий он и другие ученые старались раскрыть смысл этого указания, но никому это не удалось, хотя гипотез было выдвинуто множество.

Вспомнив эту историю, Лэнгдон словно вернулся в тихую гавань после плавания по бурному незнакомому морю. В конце концов, история искусств и древние секреты были ему гораздо ближе, чем пальба по живым мишеням и биологические угрозы.

На их глазах в Порта Романа вливались все новые патрульные автомобили.

– Ничего себе, – сказал парень с татуировками. – Что же натворил тот, кого они ищут?

Двигаясь по правой стороне улицы, их компания подошла к главному входу в Институт искусств. Там собралась целая толпа студентов – все они наблюдали за тем, что творилось у Порта Романа. Охранник вполглаза посматривал на пропуска входящих студентов, отрабатывая свое крошечное жалованье, но полицейская акция явно интересовала его куда больше.

С площади донесся громкий скрежет тормозов, и в Порта Романа на крутом повороте влетел до боли знакомый беглецам черный фургон.

Лэнгдон тут же отвернулся, испугавшись, что его заметят. Воспользовавшись удобным моментом, они с Сиеной без единого слова проскользнули на территорию института вместе со своими новыми знакомыми.

Аллея, ведущая в институт искусств, была невероятно красива – такой позавидовал бы любой дворец. По обе ее стороны вздымались могучие дубы, и их сплетенные наверху ветви словно обрамляли стоящий в отдалении учебный корпус – огромное старинное желтое здание с тройным портиком и просторной овальной лужайкой перед входом. Лэнгдон знал, что это здание, как и многие другие в городе, построили по заказу блестящей династии, которая правила Флоренцией на протяжении трех веков – пятнадцатого, шестнадцатого и семнадцатого.

Медичи.

Уже само это имя стало символом Флоренции. За время своего трехсотвекового правления могущественный клан Медичи скопил немыслимые богатства и приобрел гигантское влияние – он дал миру четырех пап, двух французских королев и крупнейшую в Европе финансовую организацию. Современные банки до сих пор пользуются бухгалтерской системой, изобретенной Медичи и основанной на двух статьях – дебете и кредите.

вернуться

19

Простите! (ит.)