Бумажные города, стр. 52

Лэйси:

— Это то странное ощущение, которое испытываешь, когда организм перенасыщен кофеином и кажется, что у тебя не сердце стучит, а все тело пульсирует?

— Нет. Бен, ты?

— Что надо поссать? Или это только мне надо?

— Как обычно, только тебе. Еще предположения будут?

Мы молчим.

— Правильный ответ: мы все чувствуем, что станем счастливее, когда споем «Солнечный ожог» [6] а капелла.

И это оказывается правдой. Мне хоть и медведь на ухо наступил, ору я не тише других. Когда песня кончается, я говорю:

— Я заметил прекраснейший сюжет.

Какое-то время все молчат. Слышно только, как Дрейдл расплющивает асфальт, катясь вниз с холма. Через какое-то время Бен спрашивает:

— Вот этот самый, да?

Я киваю.

— Да, — соглашается Радар, — история классная, если мы не сдохнем.

Будет еще лучше, если мы найдем Марго, думаю я, но не говорю никому об этом. Бен все-таки включает радио и находит какую-то станцию с неторопливыми печальными песнями, чтобы можно было подпевать.

3 УР. ЧАС ДВАДЦАТЬ ПЕРВЫЙ

Мы проехали по трассе больше тысячи ста миль, и пора наконец с нее сворачивать. По дороге, которая ведет дальше на север, к Катскиллам, ехать со скоростью семьдесят семь миль в час решительно невозможно. Но это не страшно. Радар, наш великолепный стратег, заложил в расчеты запасные полчаса, не сказав об этом нам. Тут очень красиво, уже позднее утро, и девственный лес залит солнцем. В таком свете даже кирпичные домики в деревеньках, которые мы проезжаем, кажутся новенькими.

Мы с Лэйси рассказываем Бену с Радаром о Марго все, что только удается вспомнить, в надежде, что это поможет нам ее найти. Напоминаем им, какая она. И самим себе тоже. Она ездит на «Хонде Цивик». Она светлая шатенка, волосы прямые. Любит заброшенные здания.

— У нее с собой черный блокнот, — говорю я.

Бен поворачивается ко мне:

— Понял, Кью. Если увижу в Ээгло девчонку, в точности похожую на нашу Марго, но у нее в руках не будет блокнота, я ничего предпринимать не буду. Это же самый верный признак.

Я не обращаю на него внимания. Я просто хочу побольше о ней вспомнить. Вспомнить ее в последний раз, с надеждой увидеть ее снова.

3 УР. ЭЭГЛО

Знаки ограничивают нашу скорость сначала до пятидесяти пяти, потом до сорока пяти, потом до тридцати пяти миль в час. Мы переезжаем железнодорожные пути, и вот перед нами Роскоу. Мы медленно едем через центр сонного города, там есть кафе, магазин с одеждой, долларовый магазинчик и еще пара торговых павильонов, заколоченных досками.

Я подаюсь вперед и говорю:

— Марго вполне может быть там.

— Да, — допускает Бен, — но я вламываться никуда не хочу, чувак. Не думаю, что в тюряге Нью-Йорка мне понравится.

Меня же мысль осмотреть эти здания особо не пугает: мне весь город кажется заброшенным. Открытых заведений нет. Когда мы проезжаем центр, дорогу пересекает единственная улица, и вдоль нее тянется единственный жилой район Роскоу, там же стоит начальная школа. Каркасные деревянные домики кажутся крошечными по сравнению с деревьями — они тут высокие и натыканы часто.

Мы выбираемся на другое шоссе, допустимая скорость постепенно возрастает, но Радар все равно ведет медленно. Не проехав и мили, мы замечаем, что влево уходит грунтовка, улица без названия.

— Может, это оно, — говорю я.

— Это подъездная дорога, — отвечает Бен, но Радар все равно сворачивает.

Эта хорошо накатанная грунтовка действительно кажется подъездной. Слева — нескошенная трава, такая же высокая, как и деревья; я ничего не вижу и волнуюсь, что в таких зарослях очень легко спрятаться. Через некоторое время мы упираемся в старомодный особняк. Разворачиваемся и едем обратно на двухполосную дорогу, с которой свернули, а потом дальше на север. Шоссе переходит в улицу Кэт-Холлоу-роуд, мы доезжаем до еще одной грунтовки, похожей на предыдущую, только в этот раз она ведет направо, к дряхлому строению типа амбара, доски которого уже посерели. По полю с обеих сторон разбросаны большие вязанки сена, но трава уже снова разрослась. Радар едет не быстрее пяти миль в час. Мы пытаемся рассмотреть что-нибудь необычное. Какие-нибудь трещинки в этой сельской идиллии.

— Как думаете, могло это быть Центральным универсамом Ээгло? — спрашиваю я.

— Этот сарай?

— Ну да.

— И не знаю, — отвечает Радар. — Универсамы в те времена были похожи на сараи?

— Фиг знает.

— Это… черт, это ее тачка! — вдруг восклицает сидящая рядом со мной Лэйси. — Да-да-да-да-да-да-да-ее-тачка-ее-тачка!

Радар тормозит, я смотрю в поле, куда указывает ее палец, за эту ветхую постройку. Там блестит что-то серебристое. Я опускаю голову к Лэйси и вижу изгиб крыши машины. Бог знает, как она туда попала — дороги в ту сторону нет.

Радар съезжает на обочину, я выпрыгиваю, бегу к ее тачке. Она пуста. Двери не закрыты. Я лезу в багажник. Там ничего нет — только открытый пустой чемодан. Я оглядываюсь по сторонам, несусь к амбару, который уже с уверенностью могу считать бывшим Центральным универсамом Ээгло. Я бегу по скошенной траве, и меня обгоняют Бен с Радаром. Мы проникаем в здание через отверстия в стене, а не через дверь — амбар уже просто разваливается.

Оказавшись внутри, мы видим на гниющем деревянном полу многочисленные пятна света, падающего через дырявую крышу. Я ищу ее следы и замечаю, что пол мокрый. Пахнет миндалем, как от Марго. В стороне стоит старинная ванна на ножках с когтями. Стены такие дырявые, что мы как бы и в здании и на улице одновременно.

Кто-то дергает меня за майку. Я поворачиваю голову и вижу Бена, его взгляд направлен в угол помещения. Сквозь потолок льется толстый сноп ярко-белого света, но мне все равно удается рассмотреть два длинных куска оргстекла высотой по мою грудь, грязных и тонированных. Они сходятся под острым углом, а другими краями примыкают к стене, так что получается как бы треугольная кабинка.

И вот в чем фишка: через тонированное стекло свет все равно проходит. Так что я вижу картину, которая взрывает мне мозг, хотя все и кажется серым: в черном, кожаном офисном кресле сидит Марго Рот Шпигельман, склонившись над школьной партой, и что-то пишет. Волосы у нее заметно короче, торчащие в разные стороны пряди челки не доходят даже до бровей, на голове страшный беспорядок, словно Марго претит сама мысль о гармонии — но все же это она. Живая. Она перенесла свой офис из заброшенного торгового Центра в заброшенный амбар в штате Нью-Йорк, и я ее отыскал.

Мы идем к ней, все четверо, но она нас, похоже, не замечает. Она пишет. Наконец кто-то — может быть, Радар — окликает ее:

— Марго. Марго?

Она поднимается, кладет руки на стенки своей самодельной кабинки. Если она и удивлена нашему появлению, по ее глазам этого не видно. Вот она, Марго Рот Шпигельман, стоит в пяти футах от меня, губы потрескались, макияжа нет, под ногтями грязь, глаза ничего не выражают. Никогда не видел их такими мертвыми, но, возможно, я ей раньше в глаза и не смотрел. Она уставилась на меня. Я уверен, что на меня, а не на Лэйси, Бена или Радара. Я такого пристального взгляда не чувствовал с тех самых пор, как мы встретили Роберта Джойнера в Джефферсон-парке.

Марго долго молчит, меня слишком пугает ее взгляд, и я останавливаюсь. «Тут мы стоим с этой тайной вдвоем», — как писал Уитмен.

Наконец она говорит:

— Дайте мне минут пять, — снова садится за стол и пишет.

Я какое-то время смотрю на нее. В остальном Марго выглядит точно так же, как и раньше. Не знаю почему, но я ждал, что она изменится. Станет старше. Что я ее едва узнаю, когда увижу снова. Но вот она передо мной, за куском оргстекла, и выглядит точно как Марго Рот Шпигельман, как девчонка, которую я знаю с двух лет, образ которой я создал в собственной голове и любил.