Бумажные города, стр. 48

— Ты меня больше стариком не называй, — отвечает Радар, но сам трясется от хохота.

Я отдаю ему майку, и он натягивает ее, зажав руль коленями.

— Надеюсь, меня остановят, — говорит он. — Очень хочу посмотреть на лицо копа, когда он увидит черного в майке с флагом конфедерации, под которой — черное платье.

3 УР. ЧАС ШЕСТОЙ

По неизвестной причине всем и каждому потребовалось выехать в пятницу вечером на участок трассы 1-65 к югу от Флоренции, штат Южная Каролина. Мы застреваем в пробке, которая тянется несколько миль, и даже несмотря на отчаянное стремление Радара превысить скорость, быстрее тридцати миль в час двигаться не получается. Я сижу с ним впереди, и, чтобы не нервничать, мы играем в игру, которую только что придумали и которая называется «Вон тот мужик — жиголо». Суть игры в том, что мы выдумываем, как живут люди, застрявшие вместе с нами в пробке.

Вот мы проезжаем мимо латиноамериканки в старенькой, побитой тойоте «Королла». Я смотрю на нее в сгущающихся сумерках.

— Она бросила семью и перебралась сюда, — строю я свои предположения. — Незаконная иммиграция. В третий вторник каждого месяца отсылает деньги родне. У нее двое маленьких детишек — муж тоже мигрант. Он сейчас в Огайо, дома проводит только три-четыре месяца в году, но они все равно еще очень хорошо друг с другом ладят.

Радар наклоняется ко мне и смотрит на нее где-то полсекунды:

— Господи, Кью, все отнюдь не столь драматично. Она работает секретаршей в юридической фирме — посмотри, как одета. Она и сама уже почти пять лет проучилась и скоро получит диплом и станет адвокатом. А детей у нее нет, мужа тоже. Но парень имеется. Он человек непостоянный. Боится привязанностей и обязательств. Он белый и против расового смешения.

— У нее кольцо, — отмечаю я.

В защиту Радара должен сказать, что я разглядывал женщину дольше. Ее машина справа, я смотрю на нее сверху вниз. Стекла у нее тонированные, но мне все равно видно. Я замечаю, что она поет и не моргая смотрит на дорогу. Тут так много народа. Все время забываешь, что мир полон людей, просто битком набит и вот-вот лопнет; так легко составить представление о каждом человеке, но оно постоянно оказывается неверным. У меня появляется ощущение, что эта мысль очень важная, из тех, что переваривать надо долго и постепенно, как питоны переваривают пищу, но далеко в этом продвинуться я не успеваю, потому что меня отвлекает Радар.

— Она его просто так носит, чтобы отвадить извращенцев вроде тебя, — объясняет он.

— Возможно. — Я улыбаюсь, беру с колен оставшуюся половинку батончика и кусаю.

На какое-то время снова наступает тишина, и я размышляю о том, что в человеке можно увидеть или не увидеть, о тонированных стеклах, отделяющих меня от этой женщины, которая еще едет вровень с нами, мы оба сидим в машинах, в которых столько стекол и зеркал. Поток машин медленно ползет. Когда Радар снова начинает говорить, становится ясно, что и он тоже думал об этом.

— Насчет «жиголо», — начинает он. — Ну, это вроде бы игра, а с другой стороны, получается, что человек, который строит предположения о жизни другого, раскрывается больше, чем тот, про которого эти предположения строят.

— Да, — соглашаюсь я. — Я как раз об этом же размышлял.

И я уже не могу не думать, что у Уитмена все хоть и очень красиво, но как-то чересчур уж оптимистично. Мы можем слышать другого человека, можем попасть в его мир, не сходя с места, можем воображать, каков он, и мы все действительно связаны друг с другом, переплетены, как корни травы… но после этой игры я на самом деле усомнился в том, что можно стать другим человеком.

3 УР. ЧАС СЕДЬМОЙ

Мы наконец объезжаем вставший поперек дороги грузовик, снова разгоняемся, и Радар уже высчитывает в уме, с какой скоростью теперь нам нужно передвигаться, оказывается, семьдесят семь миль в час — до самого Ээгло. Прошел уже целый час с тех пор, как Бен в последний раз говорил, что ему надо поссать, но это легко объяснимо: он уснул. Ровно в шесть он выпил лекарство от простуды. Лег сзади, и мы с Лэйси пристегнули его двумя ремнями. Он жаловался, что неудобно, но, первое — это было для его же блага и, второе — мы все знали, что через двадцать минут он уже не будет ощущать никакого дискомфорта, потому что уснет мертвецким сном. И теперь он дрыхнет. Его разбудят в полночь. Сейчас, в девять, я уложил спать Лэйси в точно таком же положении на другом сиденье. Ее мы разбудим в два ночи. Мы решили спать по очереди, чтобы завтра, когда приедем в Ээгло, не пришлось вставлять спички в глаза.

Минивен стал как бы нашим домом: я сижу на пассажирском сиденье рядом с водителем, и это мастерская. Я считаю, что это самая классная комната во всем доме, потому что и места достаточно, и кресло удобное.

На коврике за мной — кабинет, там Бен разложил карту США с заправки и распечатанный мной маршрут, плюс клочок бумаги, на котором Радар рассчитывал скорость и расстояние.

Радар за рулем. Это гостиная. Там почти так же хорошо, как в мастерской, только расслабиться невозможно. А еще там чище.

Между гостиной и мастерской располагается центральная приборная панель, также известная как кухня. Тут лежат наши запасы вяленого мяса и батончиков ГоуФаст, а еще волшебный энергетический напиток «Блюфин», который Лэйси внесла в список покупок. Его разливают по маленьким, прикольно раскрашенным стеклянным бутылочкам, а на вкус он, как синяя сахарная вата. За всю историю человечества это самый действенный напиток, который не дает заснуть, хотя от него становишься каким-то дерганым. Мы с Радаром договорились, что прекратим его пить, когда останется два часа до сна. Я лягу в полночь, когда встанет Бен.

Первый ряд неразделенных сидений — это наша первая спальня. Наименее удобная, потому что расположена рядом с кухней и гостиной, где разговаривают неспящие люди, а иногда еще и радио слушают.

За ней следует вторая спальня, там темнее и тише, и в целом лучше, чем в первой.

А за ней стоит холодильник, то есть Радаров кулер, где двести десять бутылок пива, в которые еще не нассал Бен, сэндвичи с индейкой в виде ветчины и сколько-то кока-колы.

У этого дома полно достоинств. Он весь застелен ковролином. Тут есть кондиционер и отопление. Система объемного звука. Да, признаюсь, жилплощадь невелика. Но можно же пристроить верхний этаж.

3 УР. ЧАС ВОСЬМОЙ

Когда мы въезжаем в Южную Каролину, я вижу, что Радар зевает, и настойчиво предлагаю сменить его за рулем. Мне нравится водить машину — пусть это всего лишь минивен, но он мой. Радар перелазит в первую спальню, я хватаю руль, стараясь держать его покрепче, быстро переступаю через кухню и сажусь на водительское место. Радар забирается в мастерскую.

Выясняется, что в поездке многое узнаешь о себе. Например, раньше мне и в голову не приходило, что я из тех, кто ссыт в еще недопитые бутылки из-под «Блюфина», гоня по Южной Каролине на скорости семьдесят семь миль в час — а выясняется, что из тех. А еще я не знал, что если смешать много мочи и чуть-чуть энергетика «Блюфин», получится такой потрясно яркий бирюзовый цвет. Такая красота, что мне хочется закрыть его крышкой и поставить в подстаканник, чтобы и Бен с Лэйси увидели, когда проснутся.

Но Радар другого мнения.

— Если ты сейчас же не выкинешь это дерьмо, нашей одиннадцатилетней дружбе конец, — грозит мне он.

— Это не дерьмо, — говорю я, — это моча.

— Выбрасывай, — настаивает он.

Так что приходится мусорить. В боковом зеркале я вижу, как бутылка ударяется об асфальт, и в сторону летят брызги, будто от лопнувшего шарика с водой. Радар это тоже видит.

— Господи, — вздыхает он. — Надеюсь, моя психика вытеснит этот травмирующий опыт, и я совершенно забуду о случившемся.

3 УР. ЧАС ДЕВЯТЫЙ

Раньше я не думал, что питательные батончики ГоуФаст могут надоесть. Но такое возможно. Откусив всего лишь второй кусок от четвертого батончика, я чувствую, что желудок уже против. Я открываю центральную панель и прячу туда остатки. Это у нас кладовая.