Орел нападает, стр. 63
— Командир!
Схватив своего боевого товарища и наставника за плечо, юноша перевернул его на спину и заморгал, увидев ужасную рану. Меч друида глубоко надрубил черепную кость и отхватил большой кусок скальпа. Безжизненное лицо Макрона было залито кровью. Катон сунул ему ладонь под тунику — сердце воина билось. Подошел Празутаг и тяжело опустился на корточки, горестно покачивая головой.
— Давай! Берем его за ноги. Несем к повозке.
Они еще пятились, неуклюже перехватывая неподвижное тело, когда из зарослей выбралась Боадика с детьми. Увидев Макрона, она замерла. Жавшаяся к ней девочка содрогнулась.
— О нет!
— Он жив! — прохрипел Катон.
Они с Празутагом бережно затолкнули раненого в фургон, а Боадика пошарив под козлами, отыскала там кожаный мех. Глянув на рану, она побледнела, потом вытащила из меха затычку и стала поливать месиво волос и крови водой.
— Дай мне твой шейный платок, — велела она Катону.
Тот быстро сдернул с шеи полоску материи и протянул ее ей. Боадика ловко приладила содранную кожу на место и крепко перевязала рану косынкой. Затем она сняла точно такую же, но уже мокрую от крови косынку с Макрона и добавила ее к повязке. Центурион в сознание не приходил, дышал прерывисто, с паузами.
— Он умирает.
— Нет! — яростно выпалила Боадика. — Нет! Ты слышишь меня? Мы должны вытащить его отсюда.
Катон повернулся к Помпонии.
— Но мы не можем уехать без тебя, госпожа.
— Оптион, — мягко сказала Помпония, — забирай своего центуриона и моих детей и сейчас же скачи прочь. Пока не вернулись друиды.
— Нет, — покачал головой Катон. — Уедем все.
Она позвенела цепью.
— Я не могу. Но забери детей, если это возможно. Меня уже не спасти. Спаси их!
Катон заставил себя взглянуть ей в глаза и увидел в них боль и мольбу.
— Надо убираться, Катон, — пробормотала стоящая рядом с ним Боадика. — Пора уносить ноги. Удравший друид приведет других. Времени у нас нет. Тут ничего не поделать.
Сердце Катона провалилось в омут черного отчаяния. Боадика права. Нет никакой возможности освободить пленницу до появления вражеских конников. Разве что отрубить ей стопу?
— Ты можешь облегчить мою участь, — прошептала Помпония, осторожно косясь на детишек. — Но сначала убери их отсюда.
Кровь Катона застыла в жилах.
— Ты ведь говоришь это не всерьез, госпожа?
— Разумеется, всерьез. Это лучше, чем сгореть заживо.
— Нет! Я не смогу!
— Пожалуйста! — прошептала она. — Умоляю тебя. Ради всего святого!
— Время идет! — шумно выдохнул Празутаг. — Надо бежать! Быстро-быстро!
Катон непроизвольно обнажил меч и приставил острие к груди Помпонии. Римлянка закрыла глаза.
Боадика отбила клинок.
— Не при детях! Сначала я уведу их!
Но было поздно. Мальчик понял, что происходит. Прежде чем взрослые успели отреагировать, он забрался в повозку, бросился к матери и изо всех своих детских силенок обхватил ее шею руками. Боадика едва сумела поймать за руку дочь Помпонии, устремившуюся за братом.
— Оставь ее! — кричал мальчик сквозь слезы, катившиеся по его грязным щечкам. — Не трогай ее! Я никому не дам обижать мою маму!
— Я не могу! — пробормотал Катон, опуская меч.
— Ты должен, — прошипела Помпония через голову сына. — Эй, кто-нибудь! Заберите Аэлия!
— Нет! — кричал ребенок, мертвой хваткой вцепившийся в мать. — Не хочу! Мамочка, дорогая, не надо! Не отдавай меня им!
Однако сквозь его вопли пробивались и другие крики. Приглушенные расстоянием, они доносились со стороны вражеских укреплений. Уцелевший друид добрался-таки до своих и поднял тревогу. Времени теперь и впрямь было в обрез.
— Нет, я не стану этого делать, — заявил твердо Катон. — Обещаю, я найду иной способ.
— Иной способ?
— Какой еще иной способ? — всхлипнула изумленно Помпония, вмиг утратив свое патрицианское самообладание. — Они собираются сжечь меня живьем.
— Не сожгут. Клянусь тебе. Жизнью клянусь! Я освобожу тебя. Даю слово.
Помпония безнадежно покачала головой:
— А теперь разреши мне забрать твоего сына.
— Нет! — закричал мальчик, увертываясь от Катона.
— Друиды! — выкрикнул Празутаг, и все услышали отдаленный топот копыт.
— Забирай девочку и скачи прочь! — велел Катон Боадике.
— Куда?
Катон торопливо представил себе местность, по которой они проезжали.
— В лес. В тот, до которого от нас мили четыре. Спрячьтесь там. Поспеши!
Боадика кивнула и, таща девочку за собой, побежала к оставленным в зарослях лошадям. Катон жестом подозвал Празутага и указал на неподвижное тело Макрона.
— Возьми его. Следуй за Боадикой.
Икен кивнул и легко подхватил Макрона на руки.
— Осторожней!
— Хорошо, римлянин.
Бросив последний взгляд на Катона, Празутаг со своей ношей грузно, как вставший на задние лапы медведь, засеменил к лесу. Оптион остался у повозки один.
Помпония схватила своего сына за руки.
— Аэлий, пойми, тебе нужно уехать. Будь хорошим мальчиком. Делай, что я говорю. Со мной все будет в порядке. Но тебе нужно уехать.
— Нет! — верещал, заходясь в плаче, малыш. — Мамочка, я хочу быть с тобой!
— Ты должен ехать!
Римлянка резким движением оторвала мальчика от себя и толкнула к Катону. Аэлий брыкался, норовя высвободиться. Молодой оптион ухватил упрямца поперек туловища и вытащил из повозки. Мать, плача, смотрела им вслед, хорошо понимая, что, скорее всего, никогда уже не увидит своего малыша. Аэлий пищал и дрыгал ногами. Между тем дальний грохот копыт многократно усилился: друиды мчались по мосту. Боадика и Празутаг, уже в седлах, ждали у кромки деревьев. Девочка, онемевшая и понурая, сидела перед Боадикой. Празутаг одной рукой придерживал бесчувственного центуриона, другой сжимал повод третьего скакуна. Катон забросил упирающегося мальца на конскую спину и вспрыгнул в седло сам.
— Вперед! — скомандовал он, и его спутники поскакали по боковой неприметной тропе прочь от Мэй Дун.
Катон еще раз поглядел на повозку и, превозмогая горькое чувство, ударил пятками в конские бока.
Когда лошадь тронулась с места, Аэлий вдруг вывернулся из хватки, свалился на землю, но тут же вскочил и со всех ног понесся к фургону.
— Мама!
— Аэлий! Назад! Ради всего святого, назад!
— Аэлий! — закричал ему вдогонку Катон. — Вернись сейчас же! Аэлий!
Но все было напрасно. Мальчик добежал до повозки, вскарабкался по колесу на задок и бросился в объятия рыдающей матери. Катон было развернул свою лошадь, чтобы выправить ситуацию, но тут заметил на дороге всадников.
Выругавшись, он дернул поводья и направил коня следом за Боадикой и Празутагом.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
Никогда в жизни Катон не чувствовал себя таким несчастным. Он, дочка Плавта и его прежние спутники отсиживались в глубине леса, где им практически этим же днем уже довелось побывать. Ближе к полуночи они нашли заброшенный серебряный рудник и спрятались в старом карьере, чтобы отдохнуть и дать восстановить силы измученным двойной тяжестью лошадям. Юлия беззвучно плакала, Макрон лежал под двумя плащами, так и не приходя в сознание. Его дыхание было прерывистым, хриплым.
В надежде отыскать дерзких чужаков друиды развернулись цепью и долго прочесывали лесную чащу, поднимая шум всякий раз, когда видели что-нибудь подозрительное. Беглецы дважды слышали за деревьями радостные крики преследователей, но вот уже несколько часов погоня не давала о себе знать. Однако никто не решался нарушить молчание.
Молодой оптион терзался мыслями о Помпонии и ее сыне. В последние месяцы друиды сгубили слишком много человеческих жизней, чтобы можно было позволить им забрать еще и две эти. Но как, как в нынешних обстоятельствах мог он надеяться выполнить свою клятву? Сейчас жена и сын генерала находятся в крепости, обнесенной могучими валами и высокими частоколами, под охраной многочисленных войск. Спасти их — значило бы совершить подвиг, достойный мифических, легендарных героев. Глядя же на себя, Катон с горечью вынужден был признать, что он слишком слаб и пуглив для того, чтобы рассчитывать хотя бы на тень успеха. Вот Макрон, не будь он ранен, возможно, смотрел бы на ситуацию с большей толикой оптимизма. Если этому бравому воину порой и недоставало стратегического чутья, то сей недостаток с лихвой восполнялся его личным мужеством и напором. Чем неодолимее казались препятствия, тем с большей решимостью центурион ополчался на них.