Мир итальянской оперы, стр. 19

Опера населена огромным количеством различных дам и кавалеров, пажей, солдат и сановников, принадлежащих к одной из трех враждующих сторон. Они повсюду снуют и наблюдают за бурей страстей, в которую вовлечены главные герои. Конечно, события оперы особой радости никому не доставляют. Ненависть, которую лелеет Сильва в своей монументальной гордыне, затемняет даже самые светлые моменты оперы, накидывает на все действие покрывало грусти.

В моей постановке после самоубийства двух молодых людей хор возвращался на сцену – это было медленное шествие страждущих душ и безутешных теней. Хористы воздевали глаза и руки к небу, как бы моля о мире и милосердии, затем с отчаянием указывали на безжизненные тела несчастных влюбленных.

Музыка оперы очень красива, и все ведущие партии требуют большого вокального мастерства, истинной виртуозности бельканто, настоящей драматической силы и умения петь кабалетты. Знаменитая ария Эльвиры «Эрнани, Эрнани, избавь меня от ненавистных лобзаний» полна юной импульсивности, а следующая за ней кабалетта требует блестящей колоратурной техники.

У Эрнани великолепная белькантовая ария в самой первой сцене. После этого он в основном кричит и сражается с очень трудной тесситурой. У Сильвы великолепная партия; ее надо спеть, проплакать, наполнить проклятиями; все это требует огромной энергии и виртуозности.

Но, я думаю, самая прекрасная музыка – у Карла. В этой партии певец может использовать все вокальные краски, имеющиеся в его распоряжении: мягкое mezza voce в арии «Пойдем, твой путь лишь розами я усею...», едва сдерживаемое презрение в арии «Мы увидим, старик упорный», тона созерцания, размышления в молитве «О, боже», которая поется среди надробий, а затем триумфально звучащее заключение большой арии «И имя славное мое...». Это действительно великолепная партия!

В Неаполе я столкнулся с различными трудностями. Например, тенор обладал хорошим голосом, но был абсолютно лишен актерского дара. Даже когда он пытался следовать моим указаниям, то делал это так неуклюже, что я буквально содрогался. Бас был великолепный, с баритоном тоже не возникло никаких проблем – оба имели не только прекрасные голоса, но и настоящий сценический талант.

Что касается Эльвиры, она была стройна, высока, Я красива и великолепно смотрелась в роскошном костюме, который придумал для нее Сканделла. К сожалению, за неделю до премьеры она исчезла, не потрудившись объясниться. Лишившись Эльвиры перед самым спектаклем и сознавая, что эта партия не принадлежит к ходовому репертуару, мы тем не менее начали отчаянные поиски, и удача улыбнулась нам – мы нашли другую Эльвиру.

Голос у нее был прекрасный, но фигура так себе – дама оказалась довольно дородной. Но что было гораздо хуже: обладательница великолепного голоса явилась и обладательницей отвратительного характера; конечно, как вы понимаете, это не облегчило нашу ситуацию. Бедный Сканделла не представлял себе, как он сможет на скорую руку переделать все костюмы, но деваться было некуда. А дама каждый раз оставалась недовольна теми нарядами, которые ей предлагали.

Разумеется, на премьере все выложились полностью, и нас ждал настоящий триумф. Во второй вечер мы облегченно вздохнули и расслабились. В тот день спектакль снимали для телевидения. Но, увы, очень скоро нам пришлось снова максимально собраться. Эльвира была занята ссорой с мужем и не услышала звонок, по которому ей следовало выйти на сцену. В результате император пел свои страстные признания, обращаясь к пустому пространству.

В конце концов он потерял терпение и завопил: «Это же нелепо!» Спектакль пришлось остановить. В этот момент Эльвира все же вернулась к жизни на сцене, но лицо ее было таким же красным, как платье, поскольку она впопыхах появилась на подмостках не в театральном костюме, а в обычном домашнем одеянии. Тут у всех сделалась настоящая истерика. Дальше спектакль шел нормально, и в конце концов нам все же удалось в эту ночь добраться до своих постелей – правда, почти на заре, после всех обсуждений, ссор, утешений, выпив по бокалу вина, что было так необходимо.

Постановка «Эрнани» от начала до конца представляла собой сплошной эксперимент. Мне кажется, лучше всего подвести итог, припомнив выразительное изречение: «Скучать было некогда».

ГЛАВА 8. «РИГОЛЕТТО»

Партия Риголетто – одна из самых трудных в вокальном репертуаре. Она требует колоссального драматического напряжения и вместе с тем мягких красок, рисующих священную любовь отца. Музыка то неистова, то блестяща, то трогательна, она тонко передает контрастирующие чувства человеческой души. Певцу надо использовать все резервы физической и вокальной силы. Никогда не забуду, как, полностью выложившись в очень важной сцене «Куртизаны, исчадье порока», буквально задыхаясь от душевной муки, я должен был переходить к небесным, чистым тонам дуэта «Плачь же, плачь, дорогая», а затем снова «разогревать» себя и доводить почти до безумия в конце дуэта «Да, настал час ужасного мщенья!».

Певцу необходимо досконально знать текст оперы, смысл, значение каждого слова, причины всех поступков любого из персонажей. Рассуждая о единстве слова и действия – а, на мой взгляд, это один из самых важных вопросов, – я хотел бы подчеркнуть следующее: певцу надо постоянно помнить ( и не только в «Риголетто»), что legato в пении выразится лучше, если его сопровождает legato в действии. Конечно, иногда трудно добиться синхронности этих двух legato; тогда необходимо растянуть одно, чтобы подладиться к другому.

Если, например, короткая музыкальная фраза требует улыбки и такого жеста, который добавил бы значительности ее внутреннему смыслу, можно посоветовать следующее: пусть улыбка угаснет, а рука начнет постепенно подниматься до вступления звука. Соответственно, если музыкальная фраза длинна, лучше начать сопровождающий жест позднее, чтобы придать фразе законченность и подчеркнуть ее значение в самом конце. Правда, научиться всему этому так, чтобы жесты певца стали чисто инстинктивными, достаточно трудно, но, если вы в конце концов справитесь с задачей, роль очень выиграет, вы добьетесь мягкого, плавного рисунка.

Должен, однако, предостеречь тех, кто захочет воспользоваться моими советами и попытается максимально сосредоточиться на своем сценическом поведении: если вы в какой-то момент о чем-то забыли или сделали что-то неверно, никогда мысленно не возвращайтесь к своим ошибкам, пока спектакль не кончится. Этот момент остался в прошлом, его нельзя вернуть. Если вы будете все время думать о своем «проколе», это может усилить ваше замешательство и в конце концов привести к плачевным результатам. Позволить даже какой-то части своего сознания вспоминать о том, что произошло, – значит бросить камень, способный вызвать лавину.

Когда я впервые столкнулся с ролью Риголетто, я имел о ней весьма смутное представление. Правда, мой молодой голос звучал в некоторых эпизодах фильма «Риголетто», где в главной роли выступил Мишель Симон. Но меня обуревало страстное желание выучить партию шута. В это время, в 1936 году, я был скромным стипендиатом «Ла Скала», что давало мне право присутствовать на всех сценических репетициях, и вот я пришел на репетицию «Риголетто». Однако – со стыдом признаюсь в этом – меня вдруг что-то так рассмешило, что я был тут же выдворен из театра.

После этого мне довелось присутствовать на чудовищной дискуссии между так называемыми специалистами, которые препарируют характеры действующих лиц таким образом, что мне делается просто плохо. Когда я почти отчаялся приблизиться к шедевру Верди, маэстро Луиджи Риччи (а он был вдохновенным педагогом) взял меня за руку и провел по нескольким ступеням вверх, показав, как приблизиться к монументальной задаче.

Сначала он попросил меня тщательно изучить либретто и характеры всех действующих лиц, потом велел так же внимательно ознакомиться с местом и временем действия. Затем я собрал все критические статьи, которые удалось разыскать, – тут мне очень помогла моя жена Тильда. Она перерыла всю богатейшую библиотеку отца, Раффаэло Де Ренсиса, известного музыковеда и критика. И только потом мы с Риччи приступили к пению.Но к этому моменту мой интерес к опере дошел до какого-то лихорадочного исступления, и, не обращая внимания на предупреждения Риччи, я погрузился в работу с таким энтузиазмом, что после четырех уроков мне пришлось замолчать на две недели. Голосовые связки воспалились, горло распухло, уши болели. Мне велели делать ингаляции, орошения горла и т. п. Наконец блюдо горячих спагетти с красным перцем завершило лечение, и я снова ринулся на поле боя. Но теперь я работал очень осторожно, хотя по-прежнему со страстным увлечением.