Откровения Екатерины Медичи, стр. 51

Я промолчала. Мне стало ясно, что Мария Стюарт преобразилась: наша юная королева, овдовев, подобно мне, заново окинула взглядом всю свою минувшую жизнь. Я понимала, как тяжко дались ей эти размышления, но поборола вспыхнувшее сочувствие. Я должна была сделать то, зачем пришла, и будь что будет.

— Дорогая моя, — проговорила я мягко, — боюсь, что принесла тебе худые вести. Твои дяди Гизы… У меня есть основания полагать, что они хотят выдать тебя за дона Карлоса, наследника Филиппа Испанского.

— Но он же безумен! — Мария вздрогнула. — Он неспособен исполнять обязанности принца, это всем известно.

— Боюсь, что его ущербность, по мнению твоих дядей, не является препятствием для брака.

— Я только что потеряла Франциска. — В глазах ее вспыхнул гнев. — Неужели они думают, что я соглашусь на такое?!

Мы разом глянули на дверь, почти ожидая, что на крик вбегут ее ближние дамы, но все было тихо.

— Как я могу это предотвратить? — напряженным голосом спросила Мария.

И вновь она застигла меня врасплох. Когда мы разговаривали в последний раз, она бросила мне в лицо обвинение в ереси. Я сплела руки, изображая задумчивость.

— Ты ведь по-прежнему королева Шотландии?

Мария кивнула, хмурясь… и застыла.

— Думаете, я должна…

Я ответила ей прямым взглядом, хоть это и было нелегко. Сама я изо всех сил боролась за то, чтобы остаться во Франции, и ради этого готова была снести многое. Того же самого я ожидала от Марии; по сути, даже готовилась к чему-то подобному, ибо, в отличие от меня, у нее был выбор. Если она откажется выходить за дона Карлоса, дядья Гизы могут предложить ее в невесты Карлу, и тогда я окажусь в ловушке. Вот почему я не могла позволить себе отступить. У меня просто не было другого выхода.

— Я совсем не помню Шотландии, — проговорила Мария так, словно обращалась к себе самой, к занавескам, трепетавшим на сквозняке, который проникал сквозь створки окон. — И все же это мое королевство. — Она поднесла руку к лицу, поглядела на тонкий белый палец, на котором уже не было обручального кольца. И повернулась ко мне. — Быть может, в Шотландии я снова буду счастлива.

Я могла бы разрыдаться, ибо знала, что потеря мужа оставила в ее душе пустоту, которую ничем уже не заполнить. Каковы бы ни были недостатки Франциска, его смерть возвестила конец ее невинности.

— Будешь, если таково твое желание.

— У меня уже было все, чего я желала. — Мария улыбнулась так, что у меня едва не разорвалось сердце. — Теперь мне надлежит исполнять свой долг.

Я обняла ее. Мы никогда не были близки, но сейчас я молилась о ее благополучии.

Потому что она была права: обеим нам надлежит исполнять свой долг. Такова цена нашей королевской крови, наших корон. Превыше уюта, превыше надежд и мечтаний для нас должны быть наши державы.

Лето перетекало в осень.

Я не присутствовала при том, как Мария объявила Гизам о своем решении, но легко могла представить, какой разразился скандал. Впрочем, какие бы слухи ни просочились наружу, все они скрылись под чопорной маской семейного единства, когда Мария принимала шотландских лордов, посланных сопроводить ее на родину.

В день ее отъезда на округу опустился туман, заволакивая кареты и повозки кортежа. Под щелканье плетей вереница их потянулась на дорогу в Кале, где уже ждали галеоны, которым предстояло доставить Марию в Шотландию.

Мария выглянула из окна и вскинула в прощальном жесте руку, затянутую в белую перчатку. И ее карета окончательно растворилась в тумане.

Глава 23

Месяцем позже я получила весточку от Колиньи — записку, в которой он просил о встрече в городке под названием Васси.

— Васси расположен по соседству с землями Гизов, — сказал Бираго, — в четырех, а то и пяти днях езды к востоку от Парижа. Почему Колиньи захотелось, чтобы вы приехали туда?

— Не знаю. — Я снова глянула на бумагу, которую держала в руке, потом подняла глаза и встретила его обеспокоенный взгляд. — Однако не сомневаюсь, что он хочет сообщить нечто важное.

— В таком случае он мог бы приехать сюда. Для вас отправляться в Васси и неблагоразумно, и небезопасно. Что, если об этом кто-нибудь узнает? Колиньи до сих пор не появлялся при дворе, и многие наши католики по-прежнему убеждены, что он замешан в пресловутом Амбуазском заговоре.

Я не могла сказать Бираго, что при нашей последней встрече Колиньи велел мне не рисковать понапрасну, а стало быть, не просил бы приехать в Васси, если бы считал, что эта поездка может мне чем-то угрожать.

— Колиньи не имеет никакого отношения к тому, что произошло в Амбуазе, — сказала я, — и к тому же не думаю, что мне в Васси будет грозить опасность. Впрочем, на всякий случай лучше поехать туда тайно. Мы можем сказать, что я направляюсь в Лотарингию навестить мою дочь Клод. В конце концов, она сейчас носит своего первого ребенка, а это достаточно веский повод с ней повидаться.

— Госпожа, задумайтесь над тем, что вы затеяли! — взмолился Бираго.

Однако никакие его доводы меня не переубедили. Я всем сердцем стремилась оказаться как можно дальше от двора, от неустанной борьбы и бесконечных интриг. Мне хотелось вновь почувствовать себя женщиной, свободной от хитросплетений власти.

Бираго поворчал еще, однако позаботился обеспечить меня надежной охраной. И вот на рассвете прохладного весеннего дня я покинула Лувр в плаще с надвинутым на лицо капюшоном, а возле седла была приторочена дорожная сумка.

Я пустилась в путь на смирной, не склонной спотыкаться кобылке; дни, когда я на охоте скакала во весь опор, давно уже канули в прошлое. Наш отряд выехал легким галопом из ворот Парижа на широкую дорогу, до сих пор кое-где замощенную древнеримским булыжником; я всей душой наслаждалась тем, как обжигает лицо стылый, пахнущий снегом ветер, любовалась обширными пашнями по обе стороны дороги и лазурным куполом неба, столь присущим Франции. Я так долго отсиживалась в каменных стенах, что и позабыла о безыскусных радостях путешествия. Однако чем дальше мы ехали, останавливаясь на отдых в выбранных заранее придорожных трактирах, тем чаще попадались мне на глаза также и невеселые приметы беспорядков, порожденных религиозной распрей. В одном городке я увидела сожженную католическую церковь; ее колокол и реликвии валялись, разбитые, на земле. В другом месте нам повстречался оскверненный гугенотский храм — его легко было опознать по непривычного вида кресту и голубке, расправившей крылья в его основании. На расколотых дверях храма красным было написано: «ЕРЕСЬ». Запах крови и дыма стоял в воздухе, словно эхо недавней трагедии.

Помимо этого, повсюду царил голод, особенно среди крестьян, которых не допускали в города, предоставляя им рыскать в поисках пропитания по затопленным полям. Тут и там отощавший скот стоял по колено в грязи и худые, оборванные детишки с язвами на ногах жадно рылись в грудах мусора. Это зрелище живо напомнило мне осаду Флоренции, бессмысленное разорение, которое несет с собой война. Припомнив пугающие речи Козимо, я остро пожалела о том, что не послала за ним перед отъездом, не потребовала предъявить гороскоп, который он должен был составить по моей просьбе.

К тому времени, когда наш отряд под проливным дождем доехал до стен Васси, я исполнилась печали и еще более утвердилась в решимости не допустить повторения того, что устроили Гизы во времена правления моего сына Франциска.

На ночлег я устроилась в доме, которым владели местные осведомители Бираго. Той ночью в моем распоряжении оказалась собственная спальня, большая, убранная и приготовленная специально для меня. Я сидела в мягком кресле у сложенного из камней очага, когда появился Колиньи.

Он стоял на пороге, вымокший насквозь. Когда он отбросил капюшон темного плаща и стали видны его блестящие глаза, я засмеялась:

— Ты думал, что я не приеду!

— Нет, я знал, что приедешь. — Он шагнул ко мне, обволакивая меня запахом мокрой шерсти.