Журнал «Если», 2006 № 12, стр. 11

Мы всегда встречались в заранее условленных местах. Их немало было в этом городе, наших любимых мест. Нам нравилось бросать монетки в поющие фонтаны Изумрудного парка и обедать в ресторанчике на вершине Башни Всех Влюбленных. При встрече мы называли друг друга шаловливыми прозвищами. Я звал ее Сумасшедший Бельчонок, а она меня — Крошка Енот. Это был наш пароль и отзыв.

Как хорошо было бы снова встретиться в каком-нибудь из наших любимых мест, но теперь я уже не знал, сохранилось ли хоть одно.

Перепаханная бульдозерами дорога, которая только что была прямым, как стрела, зеленым бульваром, разъезжалась у меня под ногами, закладывая виражи и громоздя на пути вязкие глинистые отвалы. Идти по ней было невозможно.

Но я шел.

Она обязательно поймет. Она всегда меня понимала так, как никто другой. Ей я мог бы рассказать то, чего никогда не рассказал бы самому близкому другу. Мы могли болтать обо всем на свете, ни чуточки не боясь показаться смешными или скучными. Я с ужасом иногда представлял: ведь могло получиться так, что мы бы никогда не встретились — и смеялся от счастья, думая о том, что она у меня есть.

Только бы с ней ничего не случилось!

Дверь открыла не она. Передо мной стоял видавший виды сизоносый субъект неопределенного возраста в застиранной майке с перекрученными лямками и просторных семейных трусах сатинового отлива. Физиономия его требовала бритвы. Впрочем, плечи, грудь и ноги тоже не отказались бы. Он с недоумением смотрел на меня маленькими блеклыми глазками, задумчиво почесывая низ живота.

— Тебе чего? — голос субъекта вполне соответствовал внешнему виду.

— Извините, Ева здесь живет? — я одновременно боялся и надеялся услышать отрицательный ответ. Что моему Бельчонку делать в компании такого типа? Если это ее отец или хотя бы родственник, девочку следует пожалеть.

— Ева? — небритая физиономия вытянулась еще больше. — А ты кто?

Я назвался.

Тип в майке, услышав мое имя, заметно расстроился.

— Так что ж ты сюда-то… — он вздохнул. — Надо было, как всегда…

— Что как всегда?

— Ну… это… У поющих фонтанов там или на башне…

— Откуда вы знаете?!

— Откуда!.. Испортят все настроение, а потом — откуда…

— Так я могу с Евой поговорить?

— Считай, что поговорил… Кто просил домой заявляться? Теперь уж ничего не поправишь. Бывай здоров, Крошка Енот…

Ева?! Нет! Не может быть!

Мир накренился и заскользил в пропасть. Вместе со мной.

Я шел по бескрайнему бетонному полю, и ветер свистел у меня в ушах. Над горизонтом не возвышалось ни одного строения. Ни один автомобиль, ни один человек, ни одна движущаяся точка не попадалась мне на глаза, да и не могла попасться.

Я был один в последний день истории своего мира.

Когда-то он был создан мной, выращен и любовно украшен. В нем кипела жизнь. В нем было хорошо. И вот теперь он обманул меня. И за это я его накажу.

Палец на мгновение застыл над кнопкой «Подтвердить действие. Да? Нет?».

ДА!

И мир перестал существовать.

Никогда больше мне не гулять здесь, вырвавшись на свободу из своей проклятой берлоги. Никогда больше не встречаться с друзьями и любимой.

Если только я не отменю свое решение в течение тридцати дней…

Да, да, дорогой мой проницательный читатель! Ты, конечно, сообразил, что произошло. Давай, радуйся тому, что последний из моих френдов только что меня отфрендил, что я не могу больше резвиться в сообществах, навесивших пудовые замки на свои записи! Ликуй! Я собственной рукой уничтожил свой Живой Журнал! Ты, конечно же, понял это с самого начала истории и полагаешь, что теперь наступил ее конец.

А вот дудки!

Я лихорадочно заколотил по клавишам. Пусть жена и дети, швыркающие макаронами на кухне моей берлоги, считают, что я пишу роман.

Прежде всего отменим уничтожение ЖЖ. Бог дал — бог взял, да и отменил. А теперь заселим его друзьями собственного сочинения. Пятьдесят виртуалов мужского пола и сто пятьдесят — женского. Для начала хватит, а там фантазия разгуляется…

Я зажмурился, чтобы не ослепнуть от фейерверка нахлынувших цветов и звуков. Как змея из старой шкуры, я вырвался из постылой берлоги в настоящий мир, который меня никогда больше не обманет.

Меня, конечно же, ждали.

Едва я ступил на мягкий ворс ковровой дорожки, сводный оркестр мировых знаменитостей грянул встречный марш, к ногам полетели цветы, защелкали блицы прославленных фотохудожников. Из толпы встречающих вырвался и бегом припустил ко мне человек в хоккейной форме с номером «один» на груди. Я узнал своего старого приятеля Пашку — чемпиона мира и олимпийских игр.

— Старик! — закричал он издали. — Ты был совершенно прав! Я изменил систему тренировки и закатил канадцам пятнадцать безответных! За мной еще газетчики гонятся, но я прямо к тебе, поделиться радостью! Гляди, какая железяка! — и он повесил мне на шею свою золотую медаль.

— Не надо, Паша, люди смотрят, — смущенно пробормотал я.

Но он не хотел слушать.

— Еще как надо! Награда-то, будем говорить по совести, твоя! Надо бы это дело обмыть! Ребята уже ждут. Я-то, конечно, лимонаду, а ты уж себе позволь! За себя и за того парня!

Тут Пашку оттеснил убеленный сединами знаменитый писатель Володя, трепетно прижимающий к груди толстую папку.

— Вы уж извините старика, не мог не поделиться, — бубнил он.

— Неужто закончил? — порадовался за него я.

— Ваши советы оказались бесценными. Покорнейше прошу быть первым читателем. Правда, я позволил себе слегка изменить концовку. Роман теперь кончается фразой «извините, если кого обидел»…

— Почитаем, почитаем, — пообещал я. — Но если что, уж не обессудь.

— Как можно… Приму с благодарностью любое суждение, — в глазах старика блеснула слеза.

А мы уже подходили к празднично накрытому столу длиной до горизонта. Грохнул орудийный залп, в парке поднялись струи поющих фонтанов.

Меня торжественно усадили во главе стола. Слева от меня сидела красавица фотомодель Марго, а справа — воздушная гимнастка Светлана. Они смотрели на меня влюбленными глазами, а я все никак не мог решить, которая из них мне нравится больше, поскольку совершенно точно знал, что обе любят меня абсолютно одинаково.

Лебединая пена шампанских вин пролилась в бокалы. Я поднялся с места, и все обозримое пространство замерло в ожидании моих слов.

— Друзья мои! — сказал я, немного волнуясь. — За этим столом собрались люди, у которых так много общего! Давайте же докажем всем и каждому, что мир может быть прекрасным, даже если его населяет только один человек. В конце концов, он ничем не хуже других!

Андрей Матвеев

Третий знак Киберкалипсиса

Журнал «Если», 2006 № 12 - Prose_04.jpg
1.

Я боюсь луны.

У нее всегда холодный свет, какого бы цвета она ни была — желтого, красного, белого.

Когда луны нет, то я сплю спокойно и вижу сны. Даже когда она уже есть, но еще не такая огромная, как в полнолуние, то сны приходят ко мне, и тогда по утрам я обязан рассказывать Старшей Матери, что мне приснилось. Это одна из моих работ.

Вторая — ходить, как и все мужчины, на охоту. Но я еще не мужчина, поэтому матери не стесняются меня и говорят при мне обо всем, даже о том времени, когда все было иначе и еще был искусственный свет.

Я не знаю, что такое искусственный свет.

Хотя знаю, как светит луна и как это делает солнце.

А еще знаю тот огонь, что горит в больших старых бочках.

Раз в три дня одну из бочек заливают водой, чтобы остыла. Потом ее снова наполняют вонючей жижей и поджигают.

Сегодня с утра Старшая опять говорила о бочках, а потом увидела меня и зашипела.

Я испугался — у меня в голове не было ни одного сна, чтобы рассказать ей, ведь луна этой ночью была огромной, почти в половину неба. Все мужчины уже ушли на охоту, а Старшая Мать смотрела на меня и все шипела, как большая летняя змея, которую случайно потревожили, когда она лежала и грелась на солнышке.