Предостережение, стр. 75

Что ж получается? В 20 часов 50 минут «владели ситуацией», а после 21 часа ситуация «стала выходить из-под контроля»…

И все-таки сам этот вопрос: почему Шеварднадзе в тот раз ослушался Горбачева? — небезынтересен. Но что касается Шеварднадзе, то я не могу припомнить случая, когда он хоть в чем-то перечил бы Генсеку. Для него это была давняя традиция. Известно, в адрес тяжело больного и почти недееспособного Леонида Ильича Брежнева раздавалось немало славословий. В те годы сложился своего рода ритуал восхвалений Брежнева, причем возник он не сам собой — его умело создавали конкретные люди. Но так или иначе, а обстановка была такой, что этому ритуалу вынуждены были следовать все политики, в том числе, кстати, и зарубежные, и не только из соцстран. С позиций сегодняшнего дня мы это справедливо осуждаем, однако надо понимать: в ту пору каждый, кто попытался бы нарушить этот ритуал, был бы немедленно изгнан. Политика есть политика, в условиях тех лет всем, кто хотел честно делать свое дело, приходилось отдавать дань ритуалу, созданному окружением Брежнева. Это относится к Горбачеву, Ельцину, Лигачеву, ко всем. Но были и истинные виртуозы, которые именно на восхвалениях-то и делали свои карьеры.

Шеварднадзе был первым среди таких виртуозов. Воздерживаясь от комментариев, я вынужден все-таки процитировать несколько характерных, хотя далеко не самых ярких, высказываний Шеварднадзе относительно Брежнева. Делаю это лишь по той причине, что они имеют общественную значимость.

В марте 1981 года на партактиве республики, обсуждавшем итоги XXVI съезда КПСС, Шеварднадзе, в ту пору Герой Социалистического Труда, сказал: «В докладе товарища Брежнева перед всем миром предстала широкая панорама прогресса нашей страны в области экономики, науки, культуры. Он словно вобрал в себя всю мощь нашей партии, ее единство, сплоченность. В нем чувствовалась уверенная поступь нашей великой Родины в будущее, к сияющим вершинам коммунизма… В каждом положении и каждом выводе доклада Леонида Ильича, в каждом его слове звучала ленинская деловитость, ленинская целеустремленность, ленинская объективность, самокритичность, подлинно ленинский, глубоко научный подход к анализу современности. На трибуне стоял Леонид Ильич Брежнев, такой близкий и родной каждому. И каждый видел, всем сердцем чувствовал, как он мыслил и творил на съезде».

Нет смысла цитировать выступление Шеварднадзе на самом XXVI съезде, могу сказать, что оно было одним из самых ярких по части славословий в адрес Брежнева.

Скажу откровенно, в глубине души я удивлялся особой эластичности политических взглядов Эдуарда Амвросиевича, его постоянной готовности во всем поддержать лидера, быстрее выполнить его указание. Вот почему, когда я узнал, что 8 апреля Шеварднадзе вопреки указанию Горбачева не вылетел в Тбилиси, то сильно этому поразился. Да, Патиашвили неожиданно начал слать оптимистические шифровки. Да, на совещании под председательством Чебрикова после переговоров с Патиашвили решили, что немедленный вылет нецелесообразен. Но ведь все это происходило днем 8 апреля — в те часы, когда Шеварднадзе должен был уже находиться в Тбилиси! И итогом промедления стало то, что «не была использована дополнительная возможность урегулирования политическими методами создавшегося в республике положения». К таким выводам, повторяю, пришла комиссия Верховного Совета Грузинской ССР.

Но время показало и другое. Используя националистический угар, к власти в республике пришли именно те силы, которые тогда искусно управляли митингом у Дома правительства, те силы, чьих лидеров поименно назвал Собчак в своем докладе на втором Съезде народных депутатов СССР, возложив на них политическую, моральную и правовую ответственность за нарушения общественного порядка. Как это произошло? Каким образом националистическим силам удалось прийти к власти в Грузии, в прибалтийских республиках, из-за чего разрушено наше государство? Что этому способствовало и что этому не препятствовало?

Прежде чем продолжить разговор о перипетиях тбилисской истории, мне представляется необходимым ответить на эти коренные вопросы, ибо именно они, по моему глубокому убеждению, позволяют понять главную драму перестройки.

Трагедия перестройки

Политика — дело сложное, выражающее интересы классов, социальных групп, целых государств. Невозможно перечислить все основные постулаты политики — это задача специального научного труда. Здесь я хочу сказать лишь об одном из них: на сложных перекатах истории совершенно необходимо очень четко и наверняка безошибочно определить главную опасность, стоящую перед страной, обществом.

Понять и четко сформулировать главную опасность — это и значит проявить истинную политическую мудрость. Если преобразователь не видит главной опасности, а увлекается борьбой с угрозой мнимой или второстепенной, это ведет к неверной оценке причин возникающих трудностей, а следовательно, неизбежны ошибки в их преодолении.

Естественно, с течением времени и развитием общественных процессов главная опасность, угрожающая нормальному ходу преобразований, меняется. Прозорливость политика в том и состоит, чтобы заблаговременно предвидеть перемены в умонастроениях людей, смягчая или вовсе предотвращая неблагоприятные тенденции.

Это общие, так сказать, теоретические положения. Но если от них перейти к реалиям жизни, то можно вспомнить, что на первоначальном этапе перестройки характерным было противоборство между перестроечными силами, составляющими большинство народа, и силами, не желавшими перемен в обществе.

Думаю, что этот первоначальный ориентир был верным. Конечно, и сейчас есть люди, которые тоскуют по временам беззакония и массовых репрессий. Есть они, между прочим, не только среди приверженцев былого, но также и среди новоявленных «ультрадемократов», призывающих «вешать коммунистов на фонарных столбах». Но большинство народа с энтузиазмом встретило перестройку. Между тем антисоциалистические, деструктивные силы, которые нарекли себя демократами, «прорабами перестройки», используя преобладание в средствах массовой информации, принялись лепить образ «врага перестройки» из всех, кто был с ними не согласен, кто придерживался принципа постепенности, последовательности и преемственности общественных преобразований.

Этих-то несогласных антисоветская пресса и окрестила консерваторами, попыталась свалить на них вину за неудачи перестройки. Но, отвлекаясь сейчас от смысла политических ярлыков, позволительно спросить: какое отношение консервативно настроенные люди имели к расстройству потребительского рынка и денежного обращения в 1990 — 1991 годах? Разве консервативные силы способствовали развалу СССР, катастрофическому росту спекуляции и преступности, формированию слоя буржуа? Разве они организовали кампанию по глумлению и дискредитации Советской Армии? Разве они организовали вспышки межнациональной розни и волну митинговщины., отвлекавшие людей от дела? Конечно же, нет! Все это дело рук антикоммунистических, национал-сепаратистских сил, ревизионистов всех мастей и оттенков. А те, кого нарекли консерваторами, наоборот, прилагали максимум усилий, чтобы не допустить столь негативного развития событий.

И на поверку вышло, что так называемые консерваторы оказались самыми настоящими реалистами, реформистами. Если бы к их советам прислушались, стране удалось бы избежать многих бед. Реалисты предвидели их и предостерегали от ошибок. За это на них обрушивался град «антиперестроечных» обвинений.

Истинная драма, даже трагедия перестройки заключается в том, что вместо нормальной, здравой полемики с так называемыми консерваторами, увлекшись борьбой с ними, лидеры перестройки не увидели (точнее, не хотели видеть) действительно главную угрозу, которая исподволь набирала силу.

Эта главная, страшная опасность — национализм, сепаратизм.

Потом Горбачев и некоторые другие ведущие политики часто повторяли: мы недооценили опасность националистических движений. Однако пришла пора спокойно спросить: кто это «мы»? Пришла пора по-настоящему разобраться в истоках и носителях национализма. Пришла пора осознать, что увлечение политической борьбой с консерваторами и потворство националистическим движениям, поначалу прикрывавшимся демократическими лозунгами, — это две стороны одной медали, это роковая ошибка перестройки.