Журнал «Если», 2004 № 02, стр. 18

В начале 1990-х годов приговор России был вынесен не в самой художественной из книг англо-американской фантастики. Зато подкупающей предельной откровенностью автора. Речь идет о «Войне 2020 года» Ральфа Питерса. Образы русских и здесь оказались окарикатурены, правда, в иной интонации, нежели это было принято в эпоху «холодной войны». Мы представлены уже не лубочными злодеями, а страдальцами, задавленными со всех сторон азиатскими ордами. В послесловии же к роману Питере вообще поставил огромный жирный крест на всем будущем России: «Русский народ обречен. Но мы должны сделать все возможное, чтобы он этого не осознал».

Однако Россия отказывалась умирать, создавая проблемы авторам, пишущим сиквелы книг, созданных еще в 1960—1980-е годы. В современной НФ, посвященной описанию вероятного будущего, времени звездных одиссей и космических войн, о нашей стране фантасты вспоминают изредка. Они явно не знают, как встроить портрет новой России в то будущее, где раньше пребывал Советский Союз. Орсону Скотту Карду в «Тени Эндера» пришлось использовать идею о русских имперских амбициях. Заметно, что автор делает это не слишком правдоподобно и даже немного стыдясь почти журналистской банальщины. Но решить проблему ему и в самом деле было непросто, ведь «Тень Эндера» — продолжение романа двадцатипятилетней давности «Игра Эндера», где «русские, эти ребята, что правят всей Евразией» — всего лишь псевдоним для «советских». И теперь, когда автор вновь вернулся к созданному им миру Эндрю Виггина и его соучеников из Тактической школы, ему пришлось выдумать обиженную на весь свет имперскую Россию и новый «Варшавский пакт». Не будь зависимости от прежнего текста, О.С.Кард, скорее всего, вывел бы в качестве врагов цивилизованного мира каких-нибудь «объединенных мусульман».

В массе же своей современным западным авторам не интересно будущее России, в чем их, конечно же, упрекать глупо: думать о судьбах чужих держав писатель не обязан. Фактически сейчас западная НФ вернулась к ситуации 1920—1930-х годов, когда нечто, происходящее в «дикой стране Хаоса», потерпевшей историческое поражение, мало кого занимает. Во всяком случае, никакой роли в сценариях возможного будущего ей не предоставляют. В лучшем случае ограничиваются замечаниями, вроде брошенного Д.Холдеманом в «Вечном мире» об отлично изготовленном российском пистолете, «любимом оружии наемных убийц во всем мире».

Под псевдонимом «Россия» со страниц романов предстает что-то вроде гигантской Колумбии, медленно загнивающей на окраине существующего мира. Так, если в романе У.Гибсона «Виртуальный свет» герой в Мексике ездит на российской «ладе», то в книге «Все вечеринки завтрашнего дня» единственная заслуживающая внимания русская продукция — опять-таки орудие убийства: «чейн-ган». В книгах Тома Кленси, описывающих современную Россию, используются те же средства, которые автор применял, изображая страны южнее Рио-Гранде: те же проблемы коррумпированного и нищающего общества, та же удручающая реальность, то же прозябание в обозе более развитых стран.

Новый образ россиян в зарубежной НФ будет зависеть исключительно от реального положения нашей страны в будущем. В данном случае на миф влияет реальность. Ибо массовое сознание западного человека готово к реализации любой из двух возможных архетипических схем.

Останемся мы на положении «евразийской Боливии» — и в НФ на нашу долю выпадут образы лубочных бандитов да продажных полицейских, постреливающих из российских смертоубийственных машинок для проделывания дыр в человеческих телах.

Если же нам удастся хоть сколько-нибудь подняться над уровнем псевдолатиноамериканского болота, в котором мы очутились, то этот подъем будет сопровождаться и восстановлением прежнего образа россиян: холодного и образованного, умного и благородного русского. И может, пройдет еще десяток лет, и на страницах западного романа мы прочитаем что-нибудь очень похожее на следующие строки: «В ответ граф Тимашев, человек весьма сдержанный, чья невозмутимость представляла собой полную противоположность горячности французского офицера, поклонился и произнес с характерным русским акцентом…»

Проза

Роберто Де Соуза Каузо

Самая красивая на свете

Она стояла среди скульптур из черного дерева, выставленных в крыле Майкла Рокфеллера музея «Метрополитен» и имевших сходство с человеческими фигурами в полный рост. Из такого дерева искусные руки резчиков создавали идолов, которым поклонялись в африканских селениях. Она была золотистой блондинкой с голубыми глазами, взгляд ее как будто ласкал скульптурные изображения. На ней было черное платье и ожерелье, бриллиантовое или фальшивка — словно капли воды в лучах закатного солнца. Увидев ее возле статуй, я подумал: «Вот что мне надо». Меня влек этот образ, я желал эту женщину. В тот момент ничто для меня не имело значения, я забыл и о своих соотечественниках в Бразилии, живущих в нищете, и о пришельцах, к которым уже полгода было приковано всеобщее внимание.

Я медленно подошел. Она заметила меня и насторожилась, а я пробовал догадаться, о чем она думает. «Кто он? Я сделала что-нибудь не то? Конечно же, посетители не должны пересекать ограничительную линию и приближаться к экспонатам».

— Вы, наверное, разбираетесь в искусстве? — предположил я.

— Почему вы так решили? — Она смущенно улыбнулась.

— Расскажите мне об этих идолах.

— Вам лучше спросить у кого-нибудь из служителей музея. — Она помолчала, раздумывая, поддерживать ли беседу дальше. — Ну, если совсем коротко: это образцы примитивного искусства, которое первыми оценили Пикассо и другие художники европейского авангарда… — Тут она заметила, что мой взгляд прикован к ней, а не к статуям. — Похоже, искусство вас вовсе не интересует…

— Отчего же, — возразил я, вскидывая фотоаппарат. — Для меня очень важны образы, которые можно передать средствами моего искусства. — Я быстро подготовился к съемке. — Не двигайтесь, стойте, где стоите.

— Что вы делаете! Это ваш способ знакомиться?

— Я хочу запечатлеть вашу красоту, которая еще ослепительнее на фоне этих черных статуй.

Слово за слово, а я тем временем безостановочно щелкал камерой, делая снимки.

— Вашей красоте это не повредит, — уверял я, — а сотни зрителей смогут восхититься ее совершенством.

Она все-таки улыбнулась:

— Не преувеличивайте.

— Сами увидите, когда будут готовы фотографии.

— И вам, конечно, понадобится номер моего телефона, чтобы продемонстрировать результат.

Я закончил съемку и опустил камеру. Мы постояли, потом она спросила:

— Так вы не собираетесь показать мне фотографии?

— Вы их увидите… непременно, — пообещал я.

И, попрощавшись, вышел из музея.

Моя выставка называлась «САМАЯ КРАСИВАЯ НА СВЕТЕ. КРАСИВЫЙ НАРОД» и размещалась в альтернативной галерее на Грин-стрит, в богемном Сохо. Это было симпатичное место, достаточно далеко от музея «Метрополитен» в респектабельном Верхнем Ист-Сайде.

Публики оказалось много. Я даже не ожидал. Видимо, люди были так взбудоражены присутствием в городе инопланетян, что испытывали потребность в творческой активности, искали себе занятия, позволяющие остро почувствовать общность с человечеством, вспомнив о таких ценностях, как искусство.

Одну из ее фотографий я отдал устроителям выставки для рекламы, и потому вовсе не удивился, когда появился сам оригинал.

Она пришла без макияжа, в повседневной одежде, что резко контрастировало с вечерними нарядами собравшихся. Да и на меня еще никому не удавалось надеть строгий костюм. Присутствующие довольно быстро провели параллель и поняли, что она и есть моя модель, моя муза.

Ее смутило всеобщее внимание. Бормоча извинения, она отступила и забилась в угол, словно растерянный ребенок. Заметив, что она готова к бегству, я подошел. Женщина была столь же изумительно хороша. При взгляде на нее у меня голова пошла кругом.