Подняться на башню, стр. 22
Хёльв смущенно втянул голову в плечи:
— Я думал, ты меня спасешь.
— Я его спасу! Ну надо же! Мальчик думал, что я его спасу! — Лэррен саркастически рассмеялся. — Посмотри на меня, о дитя порочных мыслей!
Юноша нехотя обернулся. Эльф был бледен, шатался и то и дело прикладывался к кожаной фляжке. Аристократический нос свекольно розовел от холода.
— Я что, похож на орка-воителя? Иль на какого боевого дракона? Книги, книги, — горестно взвыл он. — Где мои книги? Где моя уютная спальня? А все ты, ходячий мешок с сюрпризами…
Несмотря на то что причитания Лэррена становились все более жалобными, терзавший Хёльва стыд начал постепенно отступать. Только теперь, когда стены Брасьера уже не давили на него, юноша понял, как он устал от этого города. Перед ним снова лежала дорога, и это означало, что ему еще есть куда идти.
ГОСПОДИН ПУСТЫНИ
— Верую в Отца нашего Непостижимого. Во всем вижу руку Его, замыслы Его, свет Его. Верую и преклоняюсь. — Голоса певчих звенели и переливались, как весенние ручьи. — И нет для меня ничего важнее веры моей, любви моей к Отцу Непостижимому, восславления Его и служения Ему.
Брат Баулик незаметно потер поясницу. От трехчасового моления на холодном полу невыносимо болела спина, а шея казалась деревянной и чужой. Баулик покосился на настоятеля. Глаза пресветлого Юмазиса были закрыты, тонкие сухие губы едва шевелились. Вся его поза была исполнена достоинства и вместе с тем величайшего благочестия. — Радуюсь каждому дню, мне дарованному, каждому солнечному лучу, каждой капле воды, ибо во всем есть воля Его…
Синяя монашеская роба, которую Баулик носил уже который год, именно в это утро особенно его раздражала. Грубая ткань немилосердно царапала кожу, веревочный пояс врезался в бока. Все его большое, мягкое тело протестовало против такого скверного обращения. Баулик поднял глаза к потолку, и перед его взором тут же возникла широкая кровать с чистыми простынями, десятком перин и подушек.
— И покорно все сущее Его власти…
Призывно покачиваясь, кровать развернулась и придвинулась чуть ближе, От нее веяло лавандой.
— И каждая птаха малая, и былинка перелетная, и каждый цве… цве… — Пение оборвалось, сменившись гулом возбужденных голосов.
Призрачное ложе опасно накренилось, заколебалось и исчезло. Баулик печально вздохнул.
— Изыди! — истошно завопил кто-то.
— Нечисть поганая! И как пробралась только?
— Зачаровала привратника.
— Да-да, пусть изыдет! Братия! Изгоните! Икзорсизму на нее!
— Ведьмище окаянное!
— И смотрит! Глаза страшенные!
— Прокий, что стоишь как столб?! Подай святой воды! А?!
— Окропи еретичку!
— Сам окропи! А мне еще жизнь дорога!
С трудом ворочая непослушной шеей, Баулик обернулся. Посреди молельного зала, между орущими монахами, стояла высокая молодая женщина и требовательно смотрела на пресветлого.
— Здравствуй, Юмазис, — сказала она. — Извини, что помешала.
Седовласый настоятель вздрогнул.
— Риль? — еле слышно прошептал он, — А ты совсем не… Как будто бы вчера…
Гостья опустила глаза. Даже издали было видно, как побелели ее плотно сжатые губы.
— Ты пойдешь со мной?
— В пустыню?
— В пустыню.
— Зачем?! Неужели недостаточно того, что мы уже сделали? Неужели не пора остановиться?!
— Не надо кричать, Юз. Неужели ты не хочешь знать, что сталось с…
— Нет!
Пресветлый Юмазис тяжело поднялся на ноги.
— Уходи, — сказал он, указывая на дверь трясущейся рукой. — Я давно во всем раскаялся и не хочу снова входить в ту же реку. Прошу тебя, уходи.
Не проронив ни слова, Риль повернулась и пошла к выходу. В воцарившейся тишине стук ее каблуков о мраморные плиты казался оглушительным.
Возле самого порога она обернулась и умоляюще посмотрела на настоятеля:
— Мне нужна твоя помощь.
— Уходи, — повторил тот тусклым голосом. Дубовая дверь гулко хлопнула.
Монахи застыли, боясь пошевелиться. Все взгляды были прикованы к пресветлому.
«Отец Непостижимый, сколько появится сплетен об этом происшествии! — подумал Баулик. — Беспрецедентный случай!»
Юмазис тем временем склонился перед алтарем и закрыл лицо руками. Потом неожиданно выпрямился, и его взгляд тревожно обежал лица иноков.
— Брат Баулик, — наконец сказал он. — Догони эту женщину и следуй за ней в пустыню. Она колдунья, безбожница и может быть чрезвычайно опасна. Охраняй людей от нее. И… Ее от людей тоже. Потом расскажешь мне обо всем.
— Но, пресветлый, почему я? Разве я — самый сильный в вере?
Настоятель сурово посмотрел на него:
— Конечно нет. Зато ты самый молодой и крепкий. Не протянешь ноги после целого дня в седле. Собирайся, Баулик. Ты выезжаешь немедленно.
Риль медленно ехала прочь от монастыря, подставляя лицо лучам вечернего солнца. Жеребец, приобретенный ею совсем нсдаино, время от времени тоскливо косился на всадницу влажным выпуклым глазом.
— Эх, Фаворитушка, все бы тебе галопом мчаться, — пробормотала Риль, погладив коня по гладкому теплому боку. — Привыкай умерять свои порывы.
Фаворит со свистом втянул воздух и обеспокоенно фыркнул.
— Что? Кто-то нас преследует? Интересно, кто бы это мог быть? Ведь не Юмазис же, в самом деле?
— Суда… Суда-а-арыня, постойте! — послышался задыхающийся крик.
Риль обернулась и — против воли — расхохоталась. И было отчего. По пыльной дороге важно трусила откормленная кобыла неопределенной масти. На кобыле, среди многочисленных тючков и котомок, восседал взмокший от жары рыжеволосый монах весьма солидной комплекции. Несмотря на все его усилия, ленивая лошадка никак не хотела надбавить шаг — только изгибала шею, пытаясь взглянуть на нетерпеливого седока.
— Я — брат Баулик. Позвольте вас сопровождать, — выдохнул монах, поравнявшись с Риль.
— С чего бы это?
— Пресветлый Юмазис велел. Защищать вас от опасностей дальнего пути.
Риль смерила его оценивающим взглядом. Брат Баулик был толст, белокож, трогателен и напоминал непомерно большого младенца.
— От опасностей, значит. Как мило с его стороны.
— Пресветлый Юмазис очень добр и великодушен.
— И давно это с ним? — осведомилась Риль, выгибая бровь.
Монах нахохлился:
— Редкой души человек! Все свое состояние отдал на богоугодные дела!
— Состояние? Подумать только… А мне всегда казалось, что Юз беден.
— Да! Пресветлый Юмазис был небогат, но грошик от нищего значит куда больше, чем мешок золота от мильонщика.
— Очень необычная математика.
— Математика милосердия! — с вызовом произнес Баулик, явно надеясь на долгую и обстоятельную дискуссию, но Риль лишь устало махнула рукой.
— Не будем спорить. В конце концов, я совершенно не против того, чтобы ты ехал со мной. Все не так скучно будет. Она поплотнее закуталась в накидку и надолго замолчала.
Баулик тоже притих, достал из-за пазухи небольшой томик и принялся читать, время от времени бросая любопытные взгляды на свою спутницу. В Риль определенно чувствовалась эльфийская кровь — об этом говорила и форма ее узкого загорелого лица, и волосы цвета темного золота, и яркие зеленые глаза.
«Как сосновая хвоя, — подумал Баулик. — Полукровка. Интересно, в какой пропорции?»
— На одну восьмую, — улыбнулась Риль. — И если не хочешь, чтобы я слышала твои мысли, — не думай так направленно.
Баулик порозовел и сделал вид, что полностью поглощен содержанием книги, однако надолго его смущения не хватило.
— А вы знали пресветлого Юмазиса в молодости? Я хочу сказать — когда он был молодым?
Нервным жестом Риль закрутила локон.
— Мы с ним вместе учились.
— В храмовой школе? Хвойные глаза сверкнули.
— Не совсем. В Колдодурне.
— Ой, — только и смог вымолвить монах.
Каких только слухов не ходило про Академию Тонкого Чародейства и Магии, прозванную студентами Колдодурней! Бабушки всех рас пугали внуков рассказами о том, что господин президент Академии знает не менее трех тысяч шестисот семи рецептов приготовления вкусных и питательных блюд из непослушных детишек. Кто-то с пеной у рта доказывал, что лично видел, как по мановению руки одного из преподавателей рассыпался в пыль целый скалистый хребет. Сказывали также, что безлунными ночами в Колдодурню наведывается сам Ристаг Мрачный, Встречающий Ушедших, чтобы выпить вина со студентами и скоротать время в приятных беседах.