Восставшая из пепла, стр. 84
— Она увидела тебя, Мазлек?
— Нет. Я спрятался, но в этом в общем-то и не было нужды. По-моему, у нее слабое зрение, а с разумом и того хуже. В погребе есть выдвижная панель и лестница за ней.
— Она открывается только для нее?
— Нет, богиня. Когда она вернулась и снова ушла, я пощупал там — стена-блудница открывается для всякого, — он на мгновение умолк, свет мягко мерцал у него на маске. А затем он сказал:
— Она несла еду, похлебку в чаше. Когда она вернулась, то не принесла ее с собой.
— Мазлек, — сердцебиение у меня в груди причиняло жгучую боль.
— Если ты предпочитаешь остаться здесь, богиня, я схожу туда один.
— Нет, — отказалась я.
Он кивнул и повернулся к лестнице, и я последовала за ним.
Даже тогда я не верила в это — не могла позволить себе поверить. И все же я знала, с отчаянной уверенностью. Каждый шаг вниз заставлял с нетерпением сделать следующий, но одновременно меня мучил страх.
Путь был долгим. Внезапно мы достигли черного сводчатого помещения, где хранили вино и масло, и, почти загипнотизированная бесконечными винтовыми лестницами, я споткнулась. Мазлек поддержал меня, и я вцепилась в его руку.
— Мазлек, — хрипло прошептала я, — ты считаешь, что заключенный здесь — именно тот, кто, как я считаю, тут сидит, — или я сошла с ума?
— Асрен, Феникс, Джавховор Эзланна, — прошептал он так же хрипло, как и я.
Я с трудом выпустила воздух.
— Да, Мазлек. Да.
Его рука легла на полуневидимые бороздки в стене. Я думала, она не откроется, и чуть не закричала, но раздался тихий скрежет, и темный камень повернулся в сторону. За ним свет скользнул по изношенной лестнице в тридцать ступенек, которые я невольно сосчитала, обуздывая свою истерию, когда мы спускались. Мазлек тоже шел нетвердой походкой, и я слышала его дыхание, хриплое и неровное.
Здесь царил запах смерти — запах гробницы.
Мы достигли каменного пола; по обе стороны — тесно сдвинутые стены — узкий ход. А в конце хода — деревянная дверь, просто запертая снаружи на засов. Мы остановились, уставясь на дверь, и стояли там, окаменев. Затем я подбежала к двери, ломая ногти, когда дергала засовы, и через секунду Мазлек тоже очутился там, помогая мне.
Дверь дернулась, и мы распахнули ее.
Дрожащий свет светильника запрыгал по крошечной прямоугольной камере без окон, застланной вонючей мешковиной. Лицом к нам сидела, скрестив ноги, фигура, прикрытая грязными лохмотьями. Молодая, мужского пола и безмолвная. Светлые волосы, грязные и свалявшиеся, лежали на плечах спутанными кудрями. Лицо медленно поднялось, улавливая отблеск света. Иссиня-черные глаза заглянули в мои. И под грязью — изящество, изваянное, возможно, слишком тонко, красота, ничуть не женственная…
— Мой государь, — прошептала я. — Асрен…
Я сделала шаг вперед, но на плечо мне упала грубая и обжигающая рука Мазлека.
— Нет, богиня, — голос у него был таким же напряженным, давящим, как и его пальцы.
— Почему?.. Почему, Мазлек? Пусти меня.
Но я уже поняла. Ни он, ни я не могли удержать меня на краю пропасти, в которую я упала.
Юноша в прямоугольной камере издал слабый кулдыкающий стон и отпрянул от зарева светильника в угол, где и свернулся в защитной позе зародыша. Я стояла в дверях совершенно неподвижно, с Мазлеком позади меня, и без всякой цели впереди — ибо мы уже нашли то, что искали — Асрена, Феникса, Джавховора: но за этими глазами — ничего; за этим лицом — ничего. Безмозглое, беспомощное, стенающее существо, застрявшее в теле, которое мы помнили.
— Где он? — спросила я Вазкора.
— Кто?
— Джавховор, мой муж. Он был со мной до прихода Опарра.
— Джавховор исчез, богиня; он больше не потревожит тебя.
Стоя там, в дверях, я вспомнила многое. Вспомнила, что за все это время Вазкор ни разу не говорил о нем как об умершем. Вспомнила версию Вазкора, что Асрен пытался отравить меня и потому я заболела, — версию, которой я даже тогда не поверила. Вспомнила подземно камеру с ее драпировками и замусоренным полом, а в центре из золота и драгоценных материалов — фантастический гроб — пустой гроб. Вспомнила совещание в За, где покойный Верховный владыка Эшкорека закричал на меня: «Вазкоровская шлюха-ведьма!». И эти слова приобрели новое значение, ибо он, должно быть, знал, кого же отправили гнить в его башню-крепость — его примирительный подарок узурпатору. Вспомнила потерянное слово в украшенной самоцветами книге про зверей. Вспомнила…
— Богиня, — окликнул меня Мазлек.
— Да, — отозвалась я, — да, я знаю.
Я снова уставилась в камеру. Существо, которое ранее было Асреном, распрямилось и лежало на мешковине спиной к нам. Все мое тело сделалось одной пульсирующей раной жалости и отвращения — я ничего не могла с этим поделать, ничего.
— Мазлек, — прошептала я, — что же дальше? Мы не можем оставить его здесь…
— Да, богиня. Но он — словно ребенок. И боится. Если я заберу его силой, он закричит, разбудит стражу коменданта и шакалов Вазкора.
— Как ребенок, — повторила я.
Мне снилась, что я была с Асреном, странный сон, ибо, хотя я и знала, что это он, он казался немногим старше ребенка…
Теперь он повернулся и лежал лицом ко мне. Пустые иссиня-черные глаза следили за покачиванием у меня на волосах желтых шелков. Я взяла у Мазлека нож и перерезала одну из прядей. Войдя в эту вонючую камеру, я содрогнулась, но подавила свое отвращение. Оно было столь маловажным. Если я любила, то должна по-прежнему любить… Я протянула желтый шелк с мерцающим на конце пряди янтарным бледно-желтым ноготком. Он глядел на него стеклянным взглядом и не отшатнулся от меня, когда я опустилась на колени рядом с ним. Одна рука поднялась, погладила сияющую игрушку. В широко раскрытых глазах мелькнула искорка интереса. Я вложила прядь ему в руку.
— Идем, Асрен, — мягко попросила я. Смахнув с лица его свалявшиеся грязные волосы, я взяла его свободную руку. Он позволил мне поднять его на ноги. В дверях Мазлек взял его за другую руку.
— Идем, мой государь, — сказал он.
Из-за маски я не видела, как он плачет, но слезы падали из-под нее ему на грудь темными полосами.
Мы покинули темницу, прошли через погреба и поднялись по бесконечным лестницам ко мне в комнату. Асрен не издал ни звука; завороженный куском янтаря он, казалось, не замечал ничего иного.
Глава 3
Утром я отправилась к Вазкору.
У двери его, как и сказал Мазлек, стоял воин, но для меня не составило труда попасть к нему. Было еще рано, но Вазкор уже поднялся и был одетым, хотя и без маски; он сидел за столом у открытого окна, читая расправленные перед ним документы. Я подумала, что он, возможно, еще слаб и болен, но он не жаловался ни на слабость, ни на болезнь. Наверное, мое собственное горе отпечаталось на его внешности, делая его неуязвимым, жестоким и сильным.
Он поднялся и стоял, глядя на меня и на мою позаимствованную одежду.
— Доброе утро, богиня. Я должен попросить в Эшкореке золотую маску для тебя.
— Вазкор, — сказала я. — Я нашла Асрена.
Его лицо изменилось, легкое смещение темных плоскостей. Он равнодушно переспросил: «В самом деле? Должно быть, это не доставило тебе удовольствия».
— Тут дело не только в моем неудовольствии. Я нашла его, и теперь он у меня в комнате. Он под моей защитой. То, что ты с ним сделал, невыразимо словами, непростительно, и я не позволю тебе больше ничего сделать. Мельком посмотрев на меня, он отвернулся и принялся складывать в стопку бумаги на столе.
— Если ты желаешь быть его нянькой, то это твое личное дело, богиня.
Тебе придется кормить и одевать его, мыть, помогать ему отправлять свои человеческие надобности и подмывать его после этого. Задача, которую я вряд ли поручил бы твоим заботам. Однако если это утешит тебя, то пожалуйста. Я только попрошу тебя не перенапрягать свои силы. У тебя скоро будет собственный ребенок.
— Ребенок? — переспросила я, чувствуя, что задыхаюсь. — Ребенок? Твое семя, Вазкор. Существо, которое несомненно будет иметь сходство со своим родителем. Почему ты не убил его? Почему ты убил только мозг?