Восставшая из пепла, стр. 47
— Да, — согласился он, — Уасти. Но как я могу это сделать? Сегодня все выдвигают меня, а завтра Оролла или другого. У меня есть свои люди, но у Оролла и остальных тоже.
— Я сделаю это за тебя, — пообещала я. — Я пользуюсь благосклонным вниманием Сиббоса, и я высказываю мнение бога.
Взгляд у него внезапно сделался хитрым, понимающим и отнюдь не благоговейным.
— Но, — добавила я, — помни, если ты светская власть, то я власть духовная. Если оказавшись во главе, ты перестанешь повиноваться мне, огонь бога обрушится на тебя.
Лицо у него пожелтело.
— Да, целительница, — быстро согласился он. — Буду помнить, клянусь в этом.
В каком-то смысле все должно было бы идти значительно хуже, чем шло.
Но кое-что было в пользу Герета. Пусть он был не особенно сильной личностью. Оролл, которому полагалось бы иметь больший вес и авторитет, обладал хитростью, но был чересчур нерешительным, когда доходило до действия. Герет, с другой стороны, в этом случае стал бы действовать, пусть даже и неправильно. Караванщики раскололись на шесть фракций: люди и слуги каравана Герета и люди и слуги других пяти. Первоначально каждая группа присягала на верность своему собственному князю-купцу, но так как в группе Герета было существенно больше мужчин и женщин, чем в любой другой команде, их голос обычно бывал самым громким. Вдобавок к этому подручные Герета носили его личную сине-коричневую форму. Охрана была у всех купцов, но охрана Герета, одетая в соответствии с должностью, обычно вела себя более воинственно, производя этим психологическое воздействие. Последним фактором в пользу Герета был его груз — пшеница, кукуруза и готовая мука. В его задачу входило снабжать всех во время пути хлебом, и, хотя караванщики могли прожить на своих запасах соленого мяса, сушеного сыра и фруктов, теплый свежий хлеб был им весьма любезен. Наверное, это было лучшим объяснением почему весь караван время от времени нарекался «народом Герета». Но, как и к богу, к нему обращались, только проголодавшись.
В отношениях с богом я уже изменила их привычки. Его власть была важна для меня, так как она служила мне укрытием. Вследствие этого я возносила ему молитвы по утрам и вечерам, и они привыкли молиться вместе со мной. Помогая больным, я взывала персонально к нему. Когда мы разбивали стан, в укромном месте устанавливали одетую статую, и я благодарила его за нашу безопасность. Никому не навязывали посещать эти поклонения, но большинство приходили. Так вера стала вездесущим явлением, более важным, чем раньше. И теперь это принесло мне большую пользу, так как именно через Сиббоса я сделала Герета вожаком.
Когда я на следующее утро после визита в фургон Герета возносила Сиббосу молитву, то простояла дольше, чем обычно, а потом повернулась и посмотрела на толпу. Был один из тех серо-стальных бесконечных дней, очень холодных, и все сгрудились поплотней.
— Я должна прочесть предзнаменования, — объявила я им. — Ибо нам грозит опасность.
Я бросила зерна и долго стояла над ними, словно что то увидела, а потом снова повернулась и сказала:
— Тут зверь, ходящий на шести ногах, но голова у него отрублена, и я не могу найти ее в этом узоре. Перед зверем яма, в которую он упадет, потому что у него нет направляющей головы. — Толпа забормотала, а я развела руки в стороны и крикнула:
— Это караванщики. Шесть частей без вождя.
Тут толпа разразилась криками, гомоном тревоги и удивления, выкликая имена каждый своего князя-купца.
Я подняла руку, призывая к молчанию, и когда добилась его, сказала:
— Мы должны избрать единого вождя для нас всех. Это надо сделать. Таково предупреждение Сиббоса. Помолимся же ему, дабы он направил нас. А зачем начала молитву, которую читала ему раньше по утрам и вечерам. — Великий бог, проведи нас чрез темные края и убереги нас от всякого зла. Защити нас от опасности и беды. Дай нам здравое суждение о том, что мы творим. Дай нам хлеб и воду, покой и отдых. И когда мы призовем тебя, не отвернись от нас.
Выдумка простая, но их души были открытыми и наивными. Фраза «дай нам хлеб», столь невинно вставленная в молитву, бессознательно напоминала о Герете, торговце пшеницей. Закончив молитву, я посмотрела на них и спросила:
— Кого вы изберете своим вождем?
Я сказала Герету, чтобы при этом вопросе некоторые из его мужчин и женщин выкрикнули его имя. Они так и сделали, и — как-то вся разом — толпа подхватила крик. Она забурлила и направилась к его фургону, и вскоре вышел, притворно изумляясь, Герет и неохотно согласился стать их начальником.
Что же касается Оролла и других, то они немного поворчали, но в конце концов согласились, что лидерство было по существу ничем, но могло оказаться полезным для поддерживания порядка. Как и предполагала, Оролл был слишком нерешителен, а прочие последовали за ним и примирились со сложившимся положением.
После этого дела пошли легко. Герет был их начальником, но Геретом руководила я. На этот раз я ощутила силу власти и свободу, и чувство самоотождествления. Я проводила долгие часы, склонясь над старыми пожелтевшими картами страны, в которую мы двигались, страны за Кольцом и Водой. И теперь, когда я видела сны, то чувствовала впереди манящую прохладу Нефрита. Как бы невероятно это ни казалось, я вела себя, сама того не ведал, к своей цели. И ни разу не отклонилась, только задерживалась в пути — как время, проведенное в деревне с Дараком, а теперь и с караваном. Никогда раньше осознание скорого достижения цели не было таким сильным. Я просыпалась, пылая от радости, трепеща и светясь от ожидания. Скоро, скоро.
На второй день после избрания Герета мы подъехали к высокому месту — коварному подъему среди покрытых белыми шубами скал, к черной круглой дыре: туннелю через Кольцо.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ВОДА
Глава 1
Путешествие это было черным, и длилось десять дней.
Туннель достигал примерно двадцати футов в ширину и около двадцати футов в высоту, хотя местами это варьировалось, стены и потолок расширялись или смыкались. Но пространства для проезда всегда хватало, а через определенные промежутки мы встречали широкие залы-пещеры, где могли остановиться и устроить привал. Хуже всего была сочащаяся влага, гулкая беззвучность, которая, казалось, разговаривала с тобой, и тьма, колышущая пламя факелов, словно крылья гигантских нетопырей. И постоянно присутствовал безымянный страх.
В туннеле заболело много детей, но причиной тому всегда был страх. Взрослые тоже стали добычей внезапных болей и обмороков, которые они приписывали дурному воздуху, ползущему через туннель со стороны гор. Страх был делом естественным; я ожидала его — бессознательный ужас перед нависшими над нашими головами милями скальной толщи, первозданный ужас перед темным подземельем, обычный для всех созданий, которые смертны и хоронят своих покойников в земле. И все же этот страх был больше, чем суеверные кошмары. Я знала задолго до того, как нашла ключ к нему. Дух Сгинувших был в этом месте очень силен.
Я снова начала видеть их во сне, однако сны эти не пугали меня так, как прежде. Мои чувства притупились. Я видела мельком, как строилось это сооружение — людей надсмотрщиков, выступивших против собственного народа из страха перед Высшей Расой. Увидела вспотевшие бригады, подымающие камень, их тела мертвенно-белого цвета, как у слизней, от многолетнего пребывания под землей. Мелькали и щелкали бичи. Люди падали замертво. А когда являлись они, то были прекрасными — в агонии вырождения. У них были связаны с этим туннелем более великие замыслы, но не хватило времени их исполнить — колонны, резьба, фрески. Этому проходу предназначалось быть не всего лишь пробитым в скале следом червя, а еще одним из их непревзойденных и превосходных произведений искусства, построенных трудом и несчастьем подчиненных. Позже я обнаружила нацарапанные на стене знаки — стершиеся и не поддающиеся прочтению ничьих глаз, кроме столь зорких, как мои. Они были самой древней формой языка, слышанного мной в деревне, в горах, в Анкуруме и среди караванщиков. И все они были проклятьями — проклятьями Великим — проклятьями людей.