Владыка Смерти, стр. 51

Что-то похожее на ранние золотые сумерки вошло в храм.

Такое необычное впечатление создавалось отчасти благодаря блеску драгоценностей в неровном свете — в зале храма курились какие-то благовония. Первая из дев зажгла яркий светильник, и золотые одеяния и украшения дев засверкали и заискрились.

Симму удивилась, что дев оказалось восемь, а не девять, как полагалось. Всем было по шестнадцать лет, они расцвели и созрели в волшебном саду.

И теперь в золотых сумерках они начали танцевать.

Девы принесли с собой черный и зеленый виноград, алые маки, букеты белых лилий, гиацинтов и роз, персики и пальмовые листья: все это они сложили рядом с чашей, проходя мимо, но прежде они прижимали фрукты к губам, а лепестками цветов осыпали друг друга с головы до ног. Танец, казалось, породил нечто вроде музыки, которую слышали только танцовщицы. Она становилась все быстрее, и девы, приходя в неистовство, хлестали себя пальмовыми листьями. Казалось, одежда дев стала местами прозрачной, приоткрыв то ослепительно сверкающую белую кожу, то темный бутон соска, то изгиб ноги. А под золотыми покровами не было ничего, что скрывало бы тела дев больше, чем дым скрывает огонь. Этот танец, предназначавшийся лишь Богу, был исполнен сладострастия. Скрытые от мужских взоров, восемь дев неслись в танце на крыльях самых необузданных фантазий. Их глаза сверкали из-под опущенных ресниц, их алые губы чуть приоткрылись, обнажая ослепительно белые зубы. Потом они сбросили одежды, оставшись лишь в золотистых дымчатых покровах, и с наивным бесстыдством стали предлагать свои бархатистые тела Богу колодца. Наконец они бросились к чаше. Их волосы разметались. Девы порывисто дышали, рыдали и стонали, прижимаясь к холодному металлу: «Узри, я запечатана, как и твой колодец, и своей чистотой я буду хранить чистоту священной обители Бога, и пусть я погибну… о, погибну… погибну!.. если нарушу клятву».

И тут Симму оказалась в весьма затруднительном положении. Ее мужское начало, разбуженное танцем дев, стало брать верх. Все попытки Симму противостоять его натиску были напрасны. И даже когда она в отчаянии отвела взгляд от танцующих — хотя в душе желала вовсе не этого, — даже тогда их вздохов, стонов и шепота было вполне достаточно, чтобы возбуждать ее, точнее его. И, в конце концов, оказавшись не в силах больше сопротивляться, Симму-мужчина, изнемогая, прислонился к стене. С горящими глазами и сердцем, колотящимся, словно молот, скрежеща зубами и мрачно усмехаясь при мысли о своем положении, Симму наблюдал, как закончился танец, как обессиленные девы поднялись с пола, собрали одежды и, забыв светильник, спотыкаясь, растворились во тьме ночи, чтобы снова стать маленькими девочками или устремиться к эротическому снадобью в булькающих хрустальных сосудах.

Симму остался один и с неохотой, с большим усилием вновь изменил свой пол. И вот когда уже все свершилось, в храм вдруг вошла девятая дева.

Голоса остальных давно затихли вдали, и Симму, почти забыв о прежних намерениях, едва сдерживался, боясь, что другого такого случая может не представиться.

Но все же разум взял верх над чувствами, ибо Симму понял, что эта дева совсем не похожа на остальных. С одной стороны, она показалась ему прекраснее других, если такое вообще возможно. С другой же — казалось, она одета не так роскошно, как остальные, — на ней было простое поношенное платье, словно пышные иллюзии сада не имели к ней никакого отношения. В-третьих, она свирепо прокричала в чашу слова, которые звучали странной насмешкой над молитвами, звучавшими здесь до ее прихода: «Узри, Боже, я тоже запечатана! Если б я могла сорвать эту печать, чтобы осквернить твой проклятый колодец!..» После этого и она выбежала из храма.

Застыв в изумлении, Симму вдруг понял, что у него в руках есть теперь решение задачи. Теперь он точно знал, как расколоть водоем Верхнего Мира и выпустить воду бессмертия вниз, во второй колодец.

Глава 8

Восемь из девяти дев ужинали в мраморном дворце. Полулежа на вышитых шелком подушках в свете ароматических свечей, они вертели в руках куски жареного мяса, посасывали засахаренные побеги лотоса, инжирный мармелад и тому подобные лакомства. Яркие птицы наполняли воздух восхитительными руладами. Пантеры и львицы дремали, положив головы на усыпанные драгоценностями колени дев, и украшенные дорогими перстнями пальчики ласкали зверей.

Девы весело болтали, уже оправившись от религиозных безумств. Как и предвидела колдунья, они говорили разные глупости, но, поскольку любая глупость принималась подругами благосклонно, девы считали себя необычайно мудрыми.

— Я полагаю, — глубокомысленно заметила одна из них, — что луна — на самом деле цветок, чьи лепестки постепенно, в течение месяца, опадают пока не останется ни одного. А затем на черной клумбе ночного неба снова распускается бутон молодой луны.

— Свежо и необыкновенно, — ответила ее подруга. Девушки не завидовали гениальности друг друга, им не из-за чего было ссориться.

— Да, я много об этом думала, — продолжала первая, — но теперь меня интересует другое: а вдруг солнце — это пылающий огонь, который каждый вечер тухнет, попав в гигантскую чашу с вином?

— А может, это дыра в ткани эфира, обнажающая пламенный Верхний Мир, где обитает наш Бог и господин? — дерзко заявила третья.

— А Кассафех — дура, — вставила четвертая. — Зря она избегает нас. Она могла бы многому у нас научиться!

Именно так, пусть и ненамеренно, проявлялись человеческие слабости дев: им было, кого осуждать.

— Постойте-ка, что это за странные звуки за окном? — вдруг спросила пятая, обладающая очень чутким слухом. Ее очаровательные ушки были украшены жемчужными серьгами.

— За окном? Что там может быть?

— Мне показалось, там кто-то рассмеялся. Может, это Кассафех подглядывает за нами?

— Может быть, — согласилась дева, рассуждавшая о луне. — Может, это звездные лучи разбиваются о землю?

— Да погоди, — воскликнула шестая, — я тоже слышала смех, вон за тем окном! Пойду посмотрю. — Она подбежала к окну, выглянула наружу и увидела в полумраке среди теней сада стройную женскую фигуру. — Как тебе не стыдно, сестра! — с укором сказала шестая дева.

— Увы, — скорбно пробормотала та, которую приняли за Кассафех, — камень лежит у меня на сердце, и я полностью раскаиваюсь в своих грехах.

— Это точно Кассафех, — обернулась шестая дева к своим подругам. — Она говорит, что у нее на сердце камень и что она раскаивается в грехах. — Но когда девушка снова выглянула в окно, таинственная фигура исчезла.

— Я что-то не совсем поняла, — призналась шестая дева. — Кассафех никогда раньше ни в чем не каялась. И, кроме того, она показалась мне выше ростом, а ее волосы были темнее, чем обычно. И ее голос… Хотя она говорила очень тихо, все равно не очень-то ее голос походил на голос Кассафех.

— Однако это не мог быть никто другой, потому что нас здесь всего девять — и больше никого нет. — И восемь дев единодушно согласились с этим.

Первая дева — именно она предположила, что луна — это цветок, — спала на своем ложе и видела во сне, будто она качается на качелях из слоновой кости, подвешенных к цветущей луне. Она взлетала вверх, в звездное небо, и стремительно неслась вниз, вверх-вниз, вверх-вниз! А потом с луны осыпались все лепестки, и качели упали, а с ними и дева. В этот момент она почувствовала легкое прикосновение и едва не завизжала.

Она открыла глаза. В комнате была кромешная тьма. Светильник погас, а окна были плотно занавешены. Но вот дева почувствовала рядом с собой осторожное движение. Она подумала, что это львица, и тут женские пальцы коснулись ее руки, и послышался шепот:

— Это я, Кассафех…

— Но… твой голос не похож на голос Кассафех, — рассеянно ответила девушка.

— И все же это я. Кому еще тут быть, кроме меня? Не прогоняй меня. Ты так мудра и благоразумна. Только ты можешь помочь мне. Посоветуй, как мне искупить мое святотатство. Я так долго не обращала внимания на Бога.