Гладиатрикс, стр. 56
— Я должен извиниться за Валериана. Он, вообще-то, славный юноша, но выпивка действует на него скверно.
— Это не имеет значения, правитель, — сказала Лисандра. — Мне не привыкать к оскорблениям. Я слишком часто слышу их от зрителей.
— Да, верно, — кивнул он, вводя ее в небольшую приемную.
Здесь стояли три удобных ложа и стол, покрытый роскошной алой скатертью. В углу, возле маленького окна, виднелись письменный стол и стул.
— Здесь я работаю, — сказал прокуратор.
— Прекрасная комната, — пробубнила Лисандра и замолчала, не зная, как быть дальше.
Фронтин пересек приемную и опустился на ложе.
Лисандра осталась стоять возле двери, пытаясь сообразить, как вести себя.
«Может, мне следует просто скинуть одежду и постараться как можно скорее покончить с грязным и отвратительным делом?»
Она подумала об этом и вдруг поняла, что выбраться из дурацких нарядов ей будет не так-то легко.
— Что ты там стоишь?
Фронтин улыбнулся, взял кратер и сам налил вина ей и себе.
— Сядь, прошу тебя. — Он указал на соседнее ложе.
Лисандра испытала мгновенное облегчение.
«Стало быть, все произойдет еще не сейчас. Вот была бы стыдобища, начни я раздеваться раньше времени!»
— А теперь скажи мне, как, по-твоему, ретиарий в чем-то превосходит мирмиллона? — велел Фронтин, когда она села. — Меня просто завораживают их поединки! Здесь сталкиваются противоположности, каждая из которых дает воину или воительнице свои преимущества, а с ними и недостатки. Кое-кто может сказать, что доспехи слишком уж надежно ограждают мирмиллона от трезубца и сети ретиария, но предугадать исход поединка оказывается не так-то легко.
— Меня не обучали пользоваться сетью, — подумав, ответила Лисандра. — Догадываюсь, что это дело требует немалого мастерства. Я вообще склонна думать, что ловкость и умение всегда превзойдут грубую силу. Однако все зависит от конкретного бойца. Среди гладиаторских стилей нет ни одного, который был бы непобедим сам по себе. Все дело в самом бойце, в его способности так или иначе применить на арене навыки, привитые в луде.
Фронтин продолжал расспрашивать девушку о ее отношении к играм, о различных бойцах и о том, кто, по ее мнению, чего стоил. По ходу дела их разговор, как и прежде, в триклинии, обратился к вопросам стратегии и военного дела вообще. В отличие от Валериана, Фронтин не пытался любой ценой навязать свою точку зрения. К своему удивлению, Лисандра обнаружила в нем умного и тонкого собеседника, разбиравшегося в предмете разговора порой даже лучше ее. Ну еще бы — с его-то опытом полководца! Спартанка поняла это и взялась за расспросы, жадно заполняя пробелы в своих теоретических познаниях.
Часы пролетали незаметно. Они спорили о битве при Киноскефалах, умозрительно сталкивали классические легион и фалангу, рассуждали о галльском походе Цезаря, о войнах Мария и тому подобных материях. Фронтин несколько раз заправлял лампу, в которой иссякало масло. Они попивали вино, но хмеля не было и в помине. Двое увлеченных людей рассуждали о предмете, который любили и знали.
В итоге Фронтин начал почти нравиться Лисандре. Он был остроумен и умен, а его познания в военном деле оказались поистине необозримыми. При этом прославленный полководец время от времени соглашался с некоторыми ее доводами, и она чувствовала законную гордость.
Близилось утро. Лисандра порядком устала. Показывать это было бы вопиющей невоспитанностью, и она продолжала беседу, подстраиваясь под прокуратора, явно привыкшего к ночным бдениям. Но ее силы были не беспредельны, и девушка не сумела подавить зевка. В этот момент они обсуждали тактику спартанцев в проигранной ими битве при Левктрах. Фронтин умолк буквально на полуслове.
— Прости меня, — сказал он тут же. — Смотри-ка, до чего незаметно минула ночь!
Лисандра сглотнула. Ее сердце вновь тревожно заколотилось.
— Да, правитель.
Разговор раскрепостил и некоторым образом обезоружил бывшую жрицу, но теперь, кажется, наступала пора заново готовиться к самому мерзкому.
«Ну что ж, по крайней мере, все обставлено не так гадостно, как я ожидала».
Спартанка ведь полагала, что плотская прихоть римлянина осуществится, что называется, с ходу и без особых затей. К тому же Лисандра считала, что очень неплохо разбирается в людях. Длительная беседа помогла ей составить определенное мнение о Фронтине. Она по-прежнему не ждала, что получит от физической близости с ним какое-то удовольствие, но это по крайней мере будет не то скотское, грубое насилие, которое она со страхом предвидела накануне.
«Что ж, спасибо и на том».
Она подняла руку к плечу и начала стягивать тонкий шелк хитона.
Прокуратор приподнялся на локте.
— Что это ты делаешь? — спросил он с некоторым недоумением.
Лисандра неудержимо залилась краской. Раздевание оказалось делом еще более трудным, нежели она себе представляла.
— Ты хочешь, чтобы я оставила это на себе? Прости, я никогда не делала этого раньше. Мне трудно предугадать мужские желания.
— Но я пригласил тебя сюда совсем не для этого, — по-доброму улыбнулся Фронтин. — Не буду, впрочем, отрицать… если бы ты отдалась мне добровольно, то я почел бы это за честь. Твоя красота пленяет меня, не говоря уже об уме — столь редком качестве среди женщин.
Лисандра поспешно поправила плечико хитона. Она испытывала такое облегчение, что забыла даже рассердиться на его замечание об уме женщин. Потом до нее дошло, что это не сама она неверно оценила намерения Фронтина.
«Бальб направил мои мысли в ложное русло. Если бы ланиста хоть промолчал, то я не испытывала бы сбивающего с толку беспокойства, а теперь из-за него еще и попала в очень неловкое положение. Если бы мне дали самой обо всем судить, то эта встреча с правителем прошла бы вовсе без сучка и задоринки».
Увы, дело повернулось так, что спартанка чувствовала себя дура дурой. Она кашлянула и невольно добрым словом помянула девушек-рабынь, наложивших на ее лицо такой толстый слой румян и белил. Фронтин, может, и не заметит, что ее щеки были пунцовыми, точно спартанские боевые плащи.
— Тогда почему ты велел мне прийти?
— Потому, что меня восхищает воинское искусство, — ответил правитель. — И еще потому, что в тебе я вижу задатки величия.
Лисандра невольно кивнула. Она слышала подобное уже не впервые, а раз так, то, наверное, это была правда.
— Как ты, должно быть, заметила, я страстный любитель гладиаторских игр, — продолжал Фронтин. — У меня весьма наметанный глаз. Вот я и решил выяснить, есть ли в тебе нечто более глубокое, нежели просто умение отменно сражаться. — Тут он опять улыбнулся. — Да, я правитель, облеченный властью, но и меня слепят звезды, сияющие на арене. Как же мне не использовать свое положение и не встретиться лицом к лицу с теми, кем я восхищаюсь. — Он приветственно поднял кубок. — Я убедился, что в тебе определенно есть кое-что гораздо более глубокое, чем просто умение драться, Лисандра Спартанская!
Воительница ответным движением подняла чашу.
— Очень проницательное наблюдение, правитель. Пью в твою честь! — Она поставила кубок на стол и поднялась. — Будь здоров, Секст Юлий Фронтин!
— Будь здорова, гладиатрикс!
«Что за прекрасное создание! — сказал он себе. — Прямо как нарочно созданное для того, чтобы поспособствовать некоторым моим планам».
XXVII
— Слышать ни о чем таком не желаю!
Луций Бальб зло смотрел на Сорину. Ну за что, спрашивается, такая напасть? Стояло раннее утро, солнечный луч неторопливо переползал по рабочему столу в его галикарнасском наемном жилье… Вот тут-то ему и свалился подарочек на голову!
— От тебя на самом деле мало что зависит, ланиста, — ровным голосом ответила Сорина. — Мы все равно с ней сразимся. Вне зависимости от твоего мнения на сей счет. Однако надеюсь, что кто-то из нас выживет. Так почему бы тебе не получить от этого выгоду?
— Не о выгоде речь! — Бальб грохнул кулаком по столешнице. — Ты, случаем, не забыла, кто кому подчиняется? Напоминаю, что владелец этой гладиаторской школы — я! Без моего позволения никто не будет устраивать личных разборок просто потому, что им, видите ли, так захотелось!